К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Последний день Помпеи. 1961. Автор: Н. Машковцев
Мы должны дать наше суждение о картине «Последний день ПомпеиПоследний день Помпеи. 1830—1833Холст, масло, 456,5 x 651Государственный Русский музей». Оно будет коротко. желал показать в ней, до какой степени сила экспрессии может соединиться с живописью масляными красками, и показать в веке таком, как наш, потрясаемом сильными страстями и ищущем самых сильных ощущений. Всякое сравнение стиля этой картины со стилем прежних живописцев было бы неуместно. Каждый век должен иметь свой стиль, и стиль достоин могучего гения, умеющего чувствовать так, как только немногим привилегированным душам дается это в наше время... Главная характеристика стиля г. состоит в глубоком знании всего того, что составляет подлинно живописный эффект. Самовластно владея светом и тенью, он отторгает от полотна предметы и фигуры и выводит их вперед с удивительной выпуклостью...
(«Библиотека для чтения». Д. Дель Кьяппо. Отчет о Выставке изящных искусств в Милане в 1833 г.)
В продолжение Миланской выставки 1833 г. , как сам он сказал мне, иногда посещал ее со своими приятелями, всегда около четырех часов пополудни, когда освещение было особенно выгодно для его картины.
Известно, что жители Милана, желая выразить уважение к его таланту, встретили его в театре рукоплесканиями и что певица читала ему со сцены написанные в честь его стихи. Все это верно, но только почетная встреча была сделана не в театре Ла Скала, где тогда все демонстрации, не относившиеся к театральным представлениям, были запрещены, а в театре Каркано.
Но вот неизвестное публике обстоятельство, которое относится ко времени пребывания в Милане и которое я узнал от сенатора Тито Бельтрани. В счастливый период жизни , когда он сделался главным предметом разговоров у всех жителей Милана, известная и очень богатая аристократка маркиза Висконти-Арагона, собиравшая у себя в известные дни, по вечерам, всех миланских представителей и представительниц знатности, образования и богатства, страстно желала видеть в своем обществе. Зная это, Бельтрани, отправляясь к маркизе, всегда заходил за , который никогда не отказывался ему сопутствовать, но редко появлялся в залах маркизы и просиживал вечера в ее швейцарской, у привратницы, имевшей хорошенькую дочь.
— Я, — говорил Бельтрани, — иногда, здороваясь с маркизой, подшучивал над ней и говорил:
— Я привез к Вам . Или:
— сейчас пришел к вам.
Где же он, где? — спрашивала маркиза.
Я всегда отвечал ей по секрету, однако так, чтобы все слышали, что он сидит в швейцарской с дочерью привратницы и ей говорит «lе рагlа».
Передавая рассказ Бельтрани, я удержал миланское выражение: «lе рагlа» потому, что оно совсем не так невинно, как можно подумать. Когда женщина увлекается каким-нибудь мужчиной до того, что в сношениях с ним доходит до крайних пределов близости, то жители Милана, желая политично обозначить это на своем диалекте, употребляют выражение: какой-то ей говорит.
Эта женщина, известная в Милане по своей связи с , несколько лет тому назад была ещё жива и всем откровенно говорила, что в продолжении жизни она имела только две любовные связи: с , которого любила и от которого поэтому ничего не требовала, и с г. Каццаниг, советником Венецианского городского совета, который на ней женился. сделал с неё акварелью великолепный портрет, за который ей несколько раз предлагали большие деньги, но на все предложения продать портрет она всегда отвечала, что не продаст его ни за что на свете. (Примечание ).
Маркиза Висконти-Арагона просила дать ей на память какой-нибудь рисунок. божился, что непременно исполнит ее просьбу, но долго для нее ничего не делал. Наконец, маркиза, убедившись, что обещания ничего не стоили, решилась действовать на него иначе. Она просила дочь своей привратницы достать ей какое-нибудь произведение , и через два или три дня получила превосходный рисунок, который до сих пор сохраняется за стеклом в доме ее наследников. ( . «Живописное обозрение»).
1834
Успех картины «Гибель день ПомпеиПоследний день Помпеи. 1830—1833Холст, масло, 456,5 x 651Государственный Русский музей» был, можно сказать, единственный, какой когда-либо встречается в жизни художников. Это великое, произведение вызвало в Италии безграничный энтузиазм. Города, где картина была выставлена, устраивали художнику торжественные приемы; ему посвящали стихотворения, его носили по улицам с музыкой, цветами и факелами. В театре Ла Скала в Милане его встретили единодушными радостными восклицаниями. Везде его принимали с почетом как общеизвестного, торжествующего гения, всеми понятого и оцененного.
Выставленный в залах Лувра «Последний день ПомпеиПоследний день Помпеи. 1830—1833Холст, масло, 456,5 x 651Государственный Русский музей» был глубоко оценен истинными знатоками... (Гагарин).
В Риме все удивлялись таланту ; он работал по временам запоем; бывало, утром начнет что-нибудь трудное, вечером усталый и голодный является с папкою и жалуется, что очень устал; когда же покажет работу, то приводит в недоумение от столь огромной и так скоро оконченной работы. ( ).
— неизвестному. Начало 1834. Рим.
Я узнал, что граф Гурьев сильно отговаривал Брюлло не ехать с Давыдовым, вследствие чего я вас просил бы разведать: на каких условиях возьмет Давыдов живописца, если Брюлло совершенно откажется. (Рукописный отдел Всесоюзной библиотеки имени В. И. Ленина).
По словам Филиппо Амброзоли, его отец часто встречал в обществе и у своего брата Джиакомо, доктора, но близко с ним не сходился потому, что знал его тяжелый и безалаберный характер. В 1834 г. Франческо Амброзоли неожиданно получил от его рисунок, сделанный акварелью на бристольской бумаге и представляющий «Похищение венецианских невест». Франческо Амброзоли принял этот подарок как благодарность за свою статью о «Последнем дне ПомпеиПоследний день Помпеи. 1830—1833Холст, масло, 456,5 x 651Государственный Русский музей» и хотел отблагодарить за любезность, но не мог этого сделать потому, что вместе с его рисунком получил известие об его отъезде из Милана в Болонью. По смерти своего отца Филиппо Амброзоли просил профессоров Миланской академии оценить этот рисунок. Профессора сказали ему, что любители искусств, может быть, дадут за него большие деньги и за него всегда можно спросить тысячу франков. Филиппо Амброзоли продал этот рисунок г. Бенардаки за девятьсот франков. ( . «Живописное обозрение»).
Во время моего пребывания в Риме занимался рисованием небольших портретов со своих сотоварищей, серьезной же работы я у него не видел. Был у него тогда большой портрет г. Давыдова, переименованного впоследствии в графа Орлова-Давыдова. Карл Павлович писал для него семейный портрет: жена Давыдова с ребенком сидит на балконе, а муж подъезжает на лошади. Портрет был почти окончен, и назначил ему последний сеанс в час дня. Между тем, чувствуя утомительный жар, сидя за завтраком у Лепре, снял с себя сюртук, жилет и галстук и в разговоре вспоминает, что в час будет Давыдов для последнего сеанса. Только что это было высказано, является Давыдов и учтиво напоминает его обещание. нисколько не смутившись, отвечает: «Признаюсь, сегодня я не расположен работать. Извините!» Давыдов, ничего не отвечая, ушел. Давыдова терпеть
не мог... Зато он восхищался его женою, рожденною княжною Барятинской. ( ).