А.А. Пластов. Из книги Л.Мочалова «Неповторимость таланта». 1966. Автор: Л. Мочалов
Лирика художника с еще большей полнотой развертывается в ряде произведений 1951—1954 годов. В них отсутствуют прямые приметы современности, но весь их образный строй рожден ощущениями нашего времени.
Раннее лето дышит теплым ветром. Под его дуновением колышутся вымахнувшие стеной нежно-зеленые хлеба. Они колосятся, набирают силы. Наливаются соком травы, а отцветшие первым цветением одуванчики с пушистыми полупрозрачными головками готовы отпустить свои крохотные парашютики в воздушное плаванье над земным простором. Деревенский паренек, видимо, только что бежавший по дороге вместе со своим верным заливистым Шариком, вдруг внезапно оставил свою детскую забаву и, задыхаясь от бега, свернул в сторону с дороги, бросился на траву, подставив свою грудь небу и солнцу. И, как бы летя вместе с землей под легкими облаками, может быть, смутно ощутил влеченье иной поры («ЮностьЮность. 1953—1954Холст, масло, 204 х 170Государственный Русский музей»).
А вот другой, не менее поэтичный мотив.
Вода пробивается из-под земли наружу, неутомимо бежит говорливой струей. От ее падения по бочаге расходятся круги. Светит солнце, согревая плечи девушки, пришедшей за водой, ветер треплет ее платье, шелестит листьями ивняка. Все — в непокое, в движении. Ничто не напоминает нестеровскую тишину.
славит своею живописью неугомон жизни.Написанная в 1951 году картина «РодникРодник. 1952Холст, масло., 221 x 121Национальная галерея Армении» очень характерна для . Ее не назовешь ни портретом, ни пейзажем, ни жанром. Она представляет собой такое произведение, в котором жизнь человека и жизнь природы увидены в едином поэтическом образе. Упругая гибкость девичьей фигуры уподобляется художником гибкости молодых ивовых веток, слегка согнувшихся под напором свежего ветра. Подставив ведро под струю родника, девушка заслушалась ее журчанием, задумалась о чем-то своем и, кажется, не замечает, что вода плещет через край.
Героиня художника — вовсе не красавица. Но прекрасна ее юность, прекрасен чистый солнечный свет, серебрящий легкие листья ракит, заставляющий сверкать воду, ярко зажигающий зелень травы. При всей элементарности сюжетного мотива в картине прочитывается емкое по смыслу и ненавязчивое сопоставление: юность, набирающая силы, — и вечный шум воды. Родник — это родник жизни, вечного обновления.
Вообще Колхозный токКолхозный ток. 1949Холст, масло.Киевский национальный музей русского искусства», — огненное пылание этой рубахи, являющейся цветовым центром полотна, как бы воплощает накал труда. Метафорична и зеленая молодая рожь в картине «ЮностьЮность. 1953—1954Холст, масло, 204 х 170Государственный Русский музей». Метафорична и картина «ВеснаВесна. 1954Холст, масло., 210 x 123Государственная Третьяковская галерея». Весна не только в воздухе, в таянии снега, в дуновении теплого и влажного ветра. Она и в трогательном облике девчурки, и в образе молодой женщины. Вместе с тем картина далека от какой бы то ни было аллегорической отвлеченности, она передает множество ощущений, рожденных самой реальностью. Пластов — мастер поэтических подробностей, они-то и делают его произведения столь достоверными. Он подмечает, как смешно и трогательно выпятила подбородок и поджала губу девочка, которой мать или сестра повязывает платок. Он любуется цветом сухой соломы, блеском медного таза, отразившего неяркий свет неба. Он знает, что вода, наполнившая своей тяжестью ведро, кажется темной и почти зеленой. Когда смотришь на картину, чувствуешь волнующий запах весны, запах банного дымка и гари, запах мокрых волос. Чернота закопченной двери контрастно оттеняет матово светящуюся чистоту юного тела женщины. Обжигающе прикасаются к нему и мгновенно тают редкие снежинки.
широко использует язык поэтических уподоблений, метафор. Метафорична и красная рубаха парня, жадно прильнувшего к воде в картине «Произведения
рождают множество ассоциаций. Зрительными деталями и образами они напоминают о разнообразных запахах, они передают и осязательные ощущения. Смотришь иной раз на пластовское полотно и хочется поваляться в густой траве, походить босиком по земле, чувствуя прохладу росы или тепло разогретых солнцем деревянных мостков.Всегда кажется, что картины художника наполнены и звуками. В них шум листвы берез и щебетанье птиц («СенокосСенокос. 1945Холст, масло., 193 x 232Государственная Третьяковская галерея»), шелест колосящейся ржи («ЮностьЮность. 1953—1954Холст, масло, 204 х 170Государственный Русский музей»), плеск воды («РодникРодник. 1952Холст, масло., 221 x 121Национальная галерея Армении»), шум работ («Колхозный токКолхозный ток. 1949Холст, масло.Киевский национальный музей русского искусства»), звон бубенцов («Едут на выборыЕдут на выборы. 1947Холст, масло., 295 x 221Государственная Третьяковская галерея»), веселый гомон праздника («Колхозный праздникКолхозный праздник. 1938Холст, масло., 188 x 307Государственный Русский музей»). Даже в таких наполненных тишиной картинах, как «Фашист пролетелФашист пролетел. 1942Холст, масло., 138 x 185Государственная Третьяковская галерея» или «Ужин трактористовУжин трактористов. 1961Холст, масло., 200 x 167Государственная Третьяковская галерея», словно бы ощущаешь: в первой — тихо шелестят березки, во второй — попыхивает трактор.
Давая пищу нашему воображению, полотна ЮностиЮность. 1953—1954Холст, масло, 204 х 170Государственный Русский музей» над зеленеющими хлебами, конечно же, звенит запутавшаяся в сверкающей солнечной паутине переливчатая песенка жаворонка. В «СенокосеСенокос. 1945Холст, масло., 193 x 232Государственная Третьяковская галерея» наперебой высвистывают свои трели зяблики, пеночки, дрозды, им из глубины леса отзывается одинокий голос кукушки. «ЛетомЛетом. 1953—1954Холст, масло.Государственный Русский музей» (1954), передающее иную пору, «озвучено» немолчным стрекотом кузнечиков, которых не может угомонить даже утомление полдня.
вызывают и более отдаленные, не подтверждаемые предметно, ассоциации. В «Ассоциативность пластовских картин доносит до нас дыхание жизни, дыхание природы. Близость к ее «первоисточникам» выражается, между прочим, в той любви и, я бы даже сказал, в почтении, с которыми ЮностиЮность. 1953—1954Холст, масло, 204 х 170Государственный Русский музей» — белый лопоухий щенок с высунутым розовым языком, неизменный компаньон деревенского паренька во всех играх и проказах. В картинах «Колхозное стадоКолхозное стадо. 1938Холст, масло.» (1938), «Витя-подпасокВитя-подпасок. 1951Холст, масло., 121х186» (1951) собака — умный и усердный помощник, в «ЖатвеЖатва. 1945Холст, масло., 166 x 219Государственная Третьяковская галерея» — дисциплинированный и терпеливый пес, чуть ли не член семейства, а в картине «Фашист пролетелФашист пролетел. 1942Холст, масло., 138 x 185Государственная Третьяковская галерея» собака верный друг, оплакивающий потерю своего хозяина.
изображает животных. Его коровы, лошади, собаки не безлики, у каждого из них свое выражение, своя «душа». Они — спутники человека в его жизни и труде. Особую нежность художник питает к собакам. Они встречаются почти во всех его работах. «Образ» собаки у всякий раз своеобычен. В «Любовь к животным — существенная часть «философии» художника. Добротой отмечено отношение
ко всему живому. Живое — неповторимо. Его не выдумаешь, не изобретешь. Оно-то и драгоценно живописцу. И понятно, что источником поэзии может быть только сама действительность, только сама натура.НЕВЫДУМАННОЕ, ДОСТОВЕРНОЕ
Отличительная черта произведений художника — несочиненность сюжета, ненарочитость изображаемых сцен. Пластовские персонажи чувствуют себя непринужденно. Они просто работают, просто живут. Естественное течение повседневной жизни и составляет «предмет» творчества живописца. Его картины как бы «увидены» кинокамерой, перед которой проходят люди, их занятия, времена года. Художник небезразличен к изображаемому. Напротив, он стремится этим показать, что все окружающее и даже, казалось бы, случайное дорого ему.
Такой взгляд на мир определяет основные принципы пластовской композиции. Она антисхематична в своей основе. Решая композицию своей картины, художник всегда исходит из непосредственных наблюдений. Подчас он так увлекается открывшейся ему красотой и прихотливостью натуры, что упускает ощущение целого в картине. «Натура, — писал
о работе над одной из картин, — была столь изобильна и неисчерпаема, что иногда, и довольно часто, я становился в тупик: когда же я должен остановиться и на чем остановиться? Самое противоположное было одинаково пленительным». Порой кажется, что стихийные силы природы начинают захлестывать художника и его композиции, всегда несколько неожиданные, становятся почти хаотичными, например «Ярмарка» (1947). Однако лучшие произведения художника при всей своей кажущейся композиционной непостроенности представляют собой цельный, глубоко продуманный и прочувствованный образ.