А.Е. Егоров. Из серии «Массовая библиотека». 1947. Автор: Е. Мроз
«Русский Рафаэль», «знаменитый русский рисовальщик», — так отзывались об его современники на родине и за границей. Воспитанный на античных образцах, плененный замечательными творениями великих мастеров эпохи Возрождения, глубоко изучив и талантливо претворив художественное наследие, создал произведения, призванные «истинно классическими». Заслуженный профессор Академии художеств, он передал свои знания многим поколениям русских художников, которые, как и он, бережно хранили лучшие традиции русской академической школы.
Алексей Егорович Егоров родился в 1776 году в улусе Калмыцкой орды, ушедшей из-за Волги в китайские владения. Он был захвачен казаками, преследовавшими орду, и ребенком отдан в московский Воспитательный дом. Неясными воспоминаниями детства остались кочевая кибитка, богатый шелковый халат и расшитые сапожки.
В 1782 году шестилетний был помещен в Академию художеств.
В Академии учился у профессоров и . Там проявился его исключительный талант рисовальщика. любил рисовать вместе с ним с античных слепков. Случалось, что ученик превосходил учителя, и «тогда они бросались в объятия друг друга, смешивая похвалу с признательностью».
В Академии получил несколько медалей, а в 1796 году был награжден знаком отличия «за успехи и хорошее поведение».
По окончании в 1797 году Академии он был оставлен при ней пенсионером и уже в следующем году назначен преподавателем рисования в классах.
превосходно усвоил каноны академической школы и, «приняв от строгий и правильный рисунок, хранил его подобно огню Весты». Он умел создавать сложную и в то же время ясную, уравновешенную композицию с разнообразными и умело комбинированными группировками действующих лиц в соответствии с содержанием картины; красота и благородство форм сочетались с приятным колоритом.
Особенного совершенства достиг в рисунке. В изучении и освоении рисунка он следовал заветам итальянского художника эпохи Раннего Возрождения Ченнино Ченинни, который в своем «Трактате» говорит: «Постоянно трудись и наслаждайся, копируя попадающиеся тебе лучшие произведения, сделанные рукою великих мастеров». «Постоянное рисование с натуры и непрерывное в этом упражнение еще важнее копирования произведений мастеров». «Постоянно, не пропуская ни одного дня, рисуй что-нибудь, так как нет ничего, что было бы слишком ничтожным для этой цели; это принесет тебе огромную пользу».
Любовь к искусству сочеталась у с огромным трудолюбием и настойчивостью, что дало отличные результаты. В Академии он считался лучшим рисовальщиком, и десятки лет среди учеников передавался рассказ, как , будучи пенсионером в Италии, на заявление, что русскому художнику никогда не нарисовать так правильно человеческой фигуры, как нарисует итальянец, взяв уголь в руку, сказал: «А вот так вы умеете?» и с этими словами начал вести углем по стене, не отнимая от нее руки, и, начав с большого пальца левой ноги, нарисовал на память, не пропустив ни одного мускула, одним очерком, целую человеческую фигуру без одной ошибки. Долго рассказывали потом итальянцы всем приезжавшим в Италию молодым русским художникам об этом случае, как о чуде.
В 1803 году Егоров вместе с пенсионерами — живописцем , скульптором и архитектором Дудиным — был направлен «в чужие края» для усовершенствования. В Риме он сразу завоевал себе репутацию блестящего рисовальщика. Придя впервые в натурный класс, художник нашел все места занятыми, и ему с трудом удалось устроиться под самой фигурой и рисовать ее в труднейшем ракурсе. Через полчаса, ранее всех, он нарисовал фигуру. И профессор и ученики удивились его мастерству, и слава о нем, как о большом мастере, быстро распространилась в Вечном городе и далеко за пределами его.
В Риме близко сошелся с прославленными мастерами Италии — Канавой и Камуччини, сразу признавшими замечательный талант молодого русского художника. Камуччини, глава итальянских живописцев, пользовался карандашными эскизами для своих композиций. Рисунки Егорова ценились очень высоко знатоками искусства и нарасхват раскупались для пополнения своих собраний. Ему давали за рисунок, какого бы размера он ни был, столько, сколько уложится на нем золотых монет.
Популярность в Италии была необычайна: его знали все лаццарони. Одни называли его «Великим русским рисовальщиком», другие — «Русским медведем» за его необыкновенную силу, которую он умело применял в спорах с пылкими итальянцами, особенно когда дело касалось чести России и русских. Папа Пий VII предлагал ему место придворного живописца, но художник хотел служить только своей родине и решительно отклонил предложение.
В Риме усиленно изучал творения великих итальянских мастеров эпохи Возрождения, особенно Рафаэля, чей гений несомненно оказал огромное влияние на всё творчество нашего художника. «Я всегда считал профанацией намеренно подражать великому мастеру; но когда долго созерцаешь и восхищаешься теми шедеврами, где его душа особенно сильно проявилась, помимо воли проникаешься тем чувством и той же манерой», — говорил .
В 1806 году Совет Академии художеств известил и остальных пенсионеров, находившихся за границей, что ввиду окончания срока они должны возвратиться в Россию, где их ожидают выгодные заказы как в новостроящемся Казанском соборе
Казанский собор. 1801—1811, так и в других «важных зданиях». Приказано было возвратиться через Вену, не заезжая в Париж.
Обратный путь был труден и полон приключений. Началась война. Ехать сушею через Сиену, Флоренцию и Болонью они уже не могли, а направились из Рима в приморский город Анкону, где для получения паспортов назвались австрийскими поляками, так как русских из Италии уже не выпускали. В море на их корабль напали корсары и при проверке паспортов капитан корсарского судна принудил их сознаться, что они русские. Сообщив им, что он сам воспитывался в петербургском кадетском корпусе, капитан отпустил их, не причинив никаких неприятностей, дав еще на дорогу провизии. Отбыв двухнедельный карантин в Триесте, они через Краков прибыли в Россию летом 1807 года, где и были приняты в Академию на должности адъюнкт-профессоров, поделив учеников с профессором и адъюнкт-профессором Андреем Ивановым.
В сентябре того же года за эскиз для Казанского собора
Казанский собор. 1801—1811 «Положение во гроб», а Шебуев за эскиз для того же собора «Взятие на небо божией матери» были признаны академиками.
Реймерс в очерке об Академии художеств так отозвался на возвращение молодых художников: «Гг. и , оба исторические живописцы, много обещают, особенно последний, стиль и благородная простота которого позволяют надеяться, что он будет вторым Пуссеном».
