А.Е. Егоров. Из серии «Массовая библиотека». 1947. Автор: Е. Мроз
На первый вопрос: «Хорошо ли сии образа написаны как в отношении рисовки, пропорций, так и колорита?» — они отвечали: «По прилежному разбору и по строгой самой справедливости должно сознаться, что рассматриваемое художническое произведение г. Егорова как в отношении рисовки и пропорции, так и колорита уступает прежним его произведениям, но сих недостатков нельзя относить к какой-либо преступной небрежности или к неуважению порученного дела, или к незнанию правил и пропорций, но единственно к устарелым годам художника. Превосходный талант г.
в рисовании и сочинении был известен здесь и в чужих краях, и долгие годы он им славился. Одна картина его «Биение Христа» ставит уже г. Егорова наряду первоклассных художников в Европе. Все сии соображения заставляют нас искренно сожалеть, что г. Егоров в настоящее время не ограничивается одним преподаванием».На второй вопрос: «Заслуживает ли писавший те образа носить звание профессора?»—последовал ответ: «Как заслуженный профессор опытностью своей и советами, он и теперь так же полезен, как в течение 42-летней его службы при императорской Академии художеств».
Но какое имело значение для венценосного самодура мнение сорока семи высоких специалистов. Он, «признавая Егорова неспособным более к преподаванию уроков, высочайше повелеть соизволил: в пример другим уволить его вовсе от службы».
В виде «монаршей милости» за долголетнюю службу
была назначена пенсия по тысяче рублей в год, причем было повелено из нее удержать четыре тысячи рублей, полученные за царскосельские образа.Так кончилась «беспорочная служба»
в Академии художеств, за которую он не раз получал «знаки отличия». Последний знак был им получен за месяц до катастрофы.Пришлось оставить любимую им Академию художеств, в которой он провел около шестидесяти лет, оставить большую академическую квартиру и переселиться в небольшую квартирку на Первой линии Васильевского острова.
Несчастье не сломило
, его не покинула бодрость духа, и он продолжал работать до самой смерти. Педагогическая деятельность , которой он занимался более сорока лет, имела огромное значение в деле художественного образования в России. Много поколений русских художников обучил маститый наставник.Приемы преподавания
и его взгляды на искусство были своеобразны. Он считал, что рисовать может выучиться всякий, что рисование — это такая же наука, как и математика. Он требовал хорошего знания античной скульптуры и анатомии человеческого тела, но был противником рабского копирования того и другого, считал, что иногда натуру следует облагородить по античным образцам. Учил «рисовать, а не срисовывать». От композиции требовал -простоты и ясности, от колорита — естественности и верности природе без эффектности и блеска. «Способ его учения — было указание делом, а если иногда и словом, то кратким и отрывистым». «Он не увлекал словами, но передавал жизнь в рисунках своих».требовал от учеников непрерывного изучения натуры, непрерывного занятия своим делом, видя в этом залог успеха.
Интересен его разговор с одним любителем искусства, который, будучи чиновником, лишь в часы досуга занимался живописью. Он часто жаловался на незначительные успехи и говорил, что серьезным занятиям мешает служба. «Выходите в отставку», — советовал Егоров. Однажды, уходя от
, чиновник сказал: «Как превосходно поёт Ваша канарейка». — «Да, одним делом занимается»,— остроумно ответил ему художник.Сам
всегда работал с натуры, даже когда писал свои бесчисленные образа. Для богоматери ему обычно моделью служила его жена, Вера Ивановна, дочь знаменитого скульптора . «Бедная женщина, вечно, без устали и ропота служила изящному искусству», — свидетельствует М.Ф. Каменская.пользовался неизменной любовью и уважением своих учеников, о чем ярко свидетельствует живая сценка, переданная известным скульптором Рамазановым: «Вот близко к пяти часам пополудни. Посторонний ученик собирается из дому; он спешит к пяти часам в натурный класс Академии. В нижнем коридоре последней, с Четвертой линии он встречает у дверей профессорской квартиры несколько казенных учеников в мундирах. Они дожидаются выхода из дому почтенного профессора, дежурного в этом месяце по натурному классу. И вот показывается из дверей небольшого роста, полный, здорового сложения старец, одетый в старинную шинель, украшенную полутора десятком воротничков мал мала меньше. На нем черная шляпа с широкими полями и толстая палка в руке, в зимнюю же пору засвеченный фонарь в другой. Ученики сопутствуют ему в натурный класс и там отбирают от него шинель, палку и фонарь. Если бы и был какой едва слышный разговор в натурном классе до прихода нашего знаменитого профессора, то и этот с появлением Алексея Егоровича Егорова притихал совершенно, так много было искреннего невольного уважения в массе учеников к маститому наставнику и вместе к месту высших художественных занятий. При появлении и самый натурщик приободрялся в своей позе, ему, однако, не вменялось в обязанность кланяться входящему профессору, дабы не нарушать занятий учащихся.
Алексей Егорович поочередно обходил последних и меткими оригинальными замечаниями на ошибки в рисунках и рассуждениями об искусстве направлял молодое поколение к истинному пониманию прекрасного; карандаш в опытной руке его свободно и быстро исправлял недостатки. «Общее, батюшка, общее, это главное, — говаривал он, — а туда хоть мусору насыпь, все будет хорошо!» Иногда увлеченный воспоминаниями своей молодости, славный старик во время поправок рассказывал о своей жизни в Италии и тем приводил в восторг молодежь.
За несколько минут до семи часов, т. е. до окончания класса, палкою и шляпою
снова завладели ученики; зимой они же засвечивали фонарь и при звонке, раздававшемся по коридору, подносили все это Алексею Егоровичу, и он возвращался из второго этажа к себе в квартиру в сопровождении еще большего числа учеников. Не искательство, не приторная услужливость руководили в этом случае молодыми людьми, а чистое, глубокое чувство уважения и любви к знаменитому художнику и наставнику, исполнен ному строго выдержанного высокого таланта, светлого ума, опытности как в искусстве, так и во взгляде на людей и патриархальной простоты».