А жизнь продолжается. 2003. Автор: Евгений Зайцев
От картины к картине усиливается боль художника за низведение человека до роли «винтика» в бессердечной системе, за ущемление его свободы и права самому распоряжаться собственной судьбой. Мысли и неказенные чувства автора выражены в полотнах независимо, аналитично и неординарно. Художник предстает в них не историческим летописцем, а заинтересованным и убежденным современником. Отсюда — живость, новизна и непосредственность художественного приема. И, вместе с тем, это не репортажные зарисовки, а фундаментальные художественные исследования истории и проблем современного бытия.
уже в 60-х годах, в пору «оттепели» становится «властителем дум» многих собратьев по творчеству и любителей настоящей живописи. Чем привлекал их к себе автор? Его работы были исполнены с какой-то могучей, стихийной силой. Они напоены нравственной бескомпромиссностью и убежденностью. У Б. Можаева есть по этому поводу образное сравнение: «…для литератора убеждение — не варежки, которые можно снять и бросить в зависимости от погоды».
По мысли самого Г.
а, «душа художника не может двоиться или троиться». Социальная заостренность взгляда на историю и окружающий мир стала принципиальной позицией -художника. И исходит она скорее всего из шекспировской мысли Гамлета: «Из жалости я должен быть суровым». Художник-мыслитель тонко и умно концентрирует свое и наше зрительское внимание на извечных дилеммах — Добро и Зло, Жизнь и Смерть.Типологические признаки художественного языка прочно связывают.
а с новым направлением, которое впоследствии окрестили «суровым стилем». Его нередко и не без основания причисляют к одному из «основоположников» и ярких представителей этого направления «шестидесятников», которые так бурно и впечатляюще заявили о себе.— «Суровый стиль» не возник в одночасье и на пустом месте. Существовала некая связующая нить, — считает
. — Пожалуй, одной из первых работ, определивших позицию художественной правды, а именно она и составляла суть нового направления, была картина Ю. Кугача «Клятва бойцов». А ведь написана она была еще в 1946 году. Она-то и стала провозвестником нового стиля — стиля суровой правды жизни. Сюда же следует отнести и картину Е. Лобанова «Гость вернулся». Это люди более старшего возраста, чем мы, только начинавшие что-то писать. Кстати, у Ю.П. Кугача многие из нас учились. Он в те годы был уже аспирантом и вел занятия на младших курсах института.Одним из «коренных» в новом продвижении к художественной правде был
. Он, если хотите, «переложил» идеи нового стиля на деревню, на конкретный материал. От него и после него эта идея пустила глубокие корни. Много и плодотворно работал В. Гаврилов. Активничал, особенно на первых порах И. Сорокин. В этом ключе следует рассматривать и ранние работы А. и С. Ткачевых. Они изначально принимали участие во всех наших начинаниях и были очень близки идеям жизненной правды. Сюда же близко подходил и В. Иванов. Опять-таки со своими особенностями и личностными художественными качествами. Думаю, его привязанность к рязанской деревне, ярко и самобытно проявившаяся впоследствии, заметно укрепила его позиции и приверженность к этому стилевому направлению. По своим творческим исканиям близки к «суровому стилю» были так же и .Вскоре после первых молодежных выставок в наши ряды влились одаренные ребята, которых в молодежной среде художников нарекли «пластунята». В эту группу входили
, В. Сидоров, А. Макаров и Н. Пластов. От этой известной в художественной среде фамилии и пошло такое шутливое название. Все эти ребята учились вместе, хотя и разнились возрастом. Они часто бывали у , общались с этим великим мудрецом, изучали его творчество, постигали его «секреты».Были у нового направления и «примкнувшие», — продолжает характеризовать «суровостильцев» Г.
. — Это такие разные художники, как Н. Андронов, Б. Биргер, М. и П. Никоновы, , А. Васнецов… Их творчество самостоятельно. Оно по своему духу не вполне соответствовало тому направлению, которое впоследствии стали называть «суровый стиль». Помнится, на третьей молодежной выставке они вышли и вообще отказались от участия в ежегодных московских молодежных выставках. Они организовали параллельную выставку «девяти». Все это отражало некое несогласие, своеобразный демарш по отношению к «суровому стилю». Мы со своей стороны старались не драматизировать ситуацию. Пути творчества, как и пути Господни — неисповедимы. Затем от «девятки» авторов откололись еще двое. Последовала новая выставка теперь уже «семи». Но, вскоре и они распались. Конечно, нельзя не видеть урона, который был нанесен всему молодежному движению. Негативно сказались эти события и на всем новом направлении.Избранный нами путь был по началу очень труден. И творчески, и морально-психологически, и, конечно же, материально. Нужна была собранность, воля и стремление к обновлению. К счастью, многие мои товарищи обладали этими качествами. К примеру, П. Оссовский. У него, и это естественно, свой характер, свои особенности в творчестве. Психологическое углубление в образ его, кажется, никогда особенно не занимало. Это ему просто не свойственно. Зато он преуспевал в декоративности. И тут он многого достиг. Вспомним, хотя бы его работы, посвященные Русскому Северу.
Размышляя над всем этим, прихожу к выводу: мы, разные люди были необходимы друг другу, ибо дополняли друг друга. Хотя формировались, вырастали на одной идее, на единой вере — служении правде жизни, какой бы суровой она ни была. Вместе с тем, каждый из нас оставался самим собой.
Так сложилось на практике, что творчество
со временем стало своеобразным эстетическим знаменем целого направления. С его поисками, обретениями и естественными утратами сопоставляли свои дела, успехи и неудачи многие из тех, кто разделял его приверженность к художественной правде и профессиональному мастерству. Вокруг незаурядной личности объединялись талантливые мастера и начинавшие дерзать молодые художники. Формировался разномастный конгломерат творцов, приверженных неустанным исканиям, экспериментальным устремлениям и социальной нацеленности искусства. Он не был единым и цельным. Но был искренним в своих чувствах и устремлениях. В каких только «грехах» их не упрекали? И в очернительстве, и в деформациях, и в недооценке положительного начала, и в эклектичности реалистического и монументального подходов. Но они не только устояли. Они во многом преуспели. Их произведения с разной степенью мастерства, но предельно искренне раскрывали непримиримость героя и противостоящих ему сил. То был герой суровой судьбы, тяжких испытаний на жизненном пути, человек мужественный, деятельный. Он неизменно становился антиподом утвердившегося в искусстве 30-х годов, бодрячески-победоносного, слащаво-рутинного героя. Герои мастеров «сурового стиля» были кровным узами связаны с многострадальной судьбой своего народа. И потому требовали иных изобразительных средств. Таковыми и становились некоторые существенные признаки языка монументальной живописи — лаконизм, отказ от излишней деталировки, обобщенность образов, символика, афористичность, сдержанный колорит.«Живые и мертвые»
Есть произведения, которые словно вершины горной цепи, высятся в искусстве. Своим проникновением в смысл событий, неординарностью художественных решений они являют собой своеобразный критерий мастерства, меру постижения исторических событий с позиций современной эстетической мысли. К числу таких правомерно отнести работы Г.
а, посвященные Великой Отечественной войне.Работы этого цикла автор назвал «Опаленные огнем войны». Он вложил в них весь дар своего недюжинного таланта, всю сердечную боль исторического живописца. Война с ее болями, утратами, надеждами однажды войдя в сердце художника, поселяется в нем надолго, если не навсегда, заполняя его творческие думы. Она рефреном вошла в творческие поиски художника, стала своеобразным камертоном его живописной культуры, нравственных начал и гуманистических устремлений его художественно-эстетической программы.
Самим названием цикла автор емко выразил неординарность замысла. Этими работами он предпринял смелую и дерзкую попытку исследовать проблемы «войны и мира» через душевное состояние людей, взглянуть на недавнюю историю страны через призму «судьбы человека», раскрыть запас физической и душевной прочности «живых и мертвых». Трагедийно возвышенный, честный и чистый голос художника прорвал налет наигранной героики, наших триумфальных побед и обреченной приниженности противника, которые воцарились в батальном жанре искусства еще со времен войны. Автору удалось показать действительность войны и ее тяжелейшие последствия с подкупающей искренностью и неотразимой образной силой. Мастерской живописностью, скульптурностью монументальных форм, колористической цельностью он воссоздал эпическую поэму о мужестве, героизме, самоотверженности народа, вставшего на защиту своей чести, достоинства и самой жизни.
Цикл его картин «Опаленные огнем войны» (1962—1967) включает полотна «ПроводыПроводы. Из серии «Опаленные войной». 1967Холст, масло, 200 х 200Государственный Русский музей», «ЗаслонЗаложники. (Живой заслон). Холст, маслоМеждународная конфедерация союзов художников», «Следы войныСледы войны. 1963Холст, масло, 200 х 150Государственный Русский музей», «МатьМать. 1965Холст, маслоУльяновский областной художественный музей», «Старые раныСтарые раны. 1967Холст, маслоГосударственный Русский музей». Каждое из них — содержательное, глубокое по мысли, оригинальное по композиционному строю — создает вполне завершенный и впечатляющий художественный образ. Все вместе они являют собой эпическую панораму жизни, борьбы, страданий, свершений людей, чувств народных. Поэтому цикл «Опаленные огнем войны» обладает необыкновенной притягательной силой.
У этих работ Г.
а всегда подолгу останавливаются посетители выставок — притихшие, задумавшиеся, размышляющие. И задаешься вопросом: в чем секрет столь желанного для каждого художника внимания зрителей? Вероятно, нет однозначного ответа на этот вопрос. И тем не менее какие-то главные, определяющие слагаемые успеха можно назвать. Картины этой серии, как, впрочем, и большинство работ Г. а, поражают своей мощью, углубленной психологической мотивированностью сюжета, общей гармонией, правильно найденным композиционным и живописно-пластическим решением. И при всем этом они наполнены такими человеческими переживаниями, такой болью, таким нравственным зарядом, что невольно притягивают к себе, побуждают зрителя побыть наедине с собственной совестью.