А жизнь продолжается. 2003. Автор: Евгений Зайцев
Всматриваясь в совершенно непривычные для стиля, манеры письма этого мастера композиции, ловишь себя на мысли: душа и сердце художника переполнены переживаниями за судьбы людей, общества, страны, всей мировой цивилизации. Сильное впечатление производит работа «Череп предков». Можно полагать, что на полотне изображены наши далекие, далекие потомки. Вид их невероятен. И вот они выискивают черепа наших современников. Видимо, стремясь понять, что с нами произошло в конце ХХ века.
По сути «программной» можно считать композицию «МутантыМутанты. 1982—1993Холст, масло, 200 х 280Частная коллекция». Сюжет ее прочитывается по-разному, в зависимости от целевой установки, внутренней подготовленности и воспитания. Непредубежденный взгляд увидит, не может не увидеть некое сборище по поводу открытия чего-то монументального. На «вернисаж» собрались, как и полагается, и публика и оратор. Последний отъявленный диктатор с сатанинской внешностью. Смешанные чувства вызывает и толпа. Это полулюди-полуживотные. Их состояние — от спокойно-равнодушного до возбужденно-агрессивного.
— В последнее время я все более задумываюсь о судьбе искусства, — говорит мастер. — Сила реализма в его обращенности к людям. Так всегда было. И в литературе, и в музыке, и во всех пластических искусствах. Когда художник хочет поделиться со многими, он пишет на языке реализма. Если — с приятелем или с самим собой — тогда можно заниматься чем угодно. Основы модернизма — в творчестве. И когда к модернизму приходят люди одаренные, тогда и он может быть интересен. И он может дать какие-то плоды при условии, что все поиски идут в рамках искусства. Но! Грани искусства сейчас расползаются по всем швам. Исчезает артистизм. Всюду бравируют разложением нравственности, личности. И это огорчительно. Более того — губительно для самого искусства. Не потерять бы ощущений жизни своего народа, его тягот и тревог! С другой стороны, понимаю, что простое следование реалистическому методу может привести к угасанию темперамента и мастерства. Обычная, привычная всем нам живопись для задуманной мной проблематики сегодня не годится. Вот и пытаюсь найти художественный прием, который позволил бы в рамках искусства реализовать замысел. И все-таки в основе «Тюрликов» — неисчерпаемый язык реализма.
В этих его новых работах окружающий нас мир предстает будто в тех же привычных реалиях, да не в тех! Широким мазком, уплотненным цветом художник свершает некое таинство, придавая людям, окружающим их предметам некое фантастическое, я бы сказал, даже фантасмагорическое звучание. Получается сюжет на стыке реального и ирреального.
— Беру кисть и не знаю еще, что буду писать, — говорит сам автор. — Игра воображения движет кистью. Это интересно. В моих «Тюрликах» (название условное и труднообъяснимое) что-то навеяно Гоголем, его знаменитыми «Вечерами на хуторе близ Диканьки». Но, конечно, это не прямое следование любимому мною писателю. В этих работах — свойственный мне социальный оттенок. Он-то и выводит меня куда-то вдаль, к чему-то новому, которое пока еще даже не вполне сформировалось в моем подсознании. Вообще в живописи, как и во всем искусстве, нужны непрестанные пробы.
Картины этой серии образно передают состояние абсурда современного нам жизнеустройства, запутанности и зыбкости его моральных устоев. Это развернутая в сюжетах метафора беды, подстерегающей наше общество со всех сторон. Образно заключен в «Тюрликах»и безответный гоголевский вопрос: «Русь, куда же несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа…» Художник пытается взбудоражить общественное сознание, ставит перед каждым из нас основной нравственный императив — каково будущее людей на планете Земля? Вопросы, вопросы, вопросы. Сыскать бы на них праведные, разумные ответы.
Можно задаться вопросом: как оценивать то новое, что в последнее время появилось в творчестве Г.
а? Временный ли это зигзаг, непроизвольная случайность? Если это новая тенденция, то какова ее природа, насколько она устойчива?Реально предположить, что новое направление у
а серьезно, устойчиво, как и все в его творчестве и жизни. И с этим приходится считаться. Оно, как мне кажется, упирается в невыясненность всего того, что привнесло в нашу бурную и достаточно противоречивую действительность последние годы. Художник стремится доискаться до корней многих явлений. Легко это не дается. Отсюда бесчисленные алогизмы, невозможные и труднообъяснимые художественны образы. И все-таки в основе — реальный взгляд на жизнь, реальные «очеловеченные» представления. Автор стремится понять: что с нами было, что с нами сегодня происходит? Не осознав всей остроты, драматичности и даже трагедийности пройденного пути и нашего современного состояния, человек не может строить будущее. А что же это за искусство, которое не зовет к будущему?!И еще об одном. Глядя на многие его картины последних лет, видишь, чувствуешь, понимаешь тревоги художника за девальвацию и в какой-то мере утрату человеком веры. Веры в добро, справедливость, милосердие, совестливость, гуманистическое предназначение того общества, которое построили. А что такое человек разуверившийся? Он подобен неразумному человекоподобному животному. На любую приманку среагирует. И способен бог весть на что. Вот какой значимости тенденция подмечена думающим творцом.
Сложна и многогранна художественная натура мастера. Показательны в этом смысле его последние творческие опыты. Главное в них — стремление к высокой живописной культуре. «Без этого, — по его мысли, — любые «экзерсисы» при первом же серьезном рассмотрении рассыпаются словно карточный домик». Далее. Художник своими новаторскими поисками как бы возвращает утраченную за десятилетия монопольного господства одного стиля, способность свободы творческого мышления, свободы осознанного самовыражения, личной ответственности автора за все, с чем он намерен выйти на зрителя.
— Я всегда сержусь, когда слышу утверждения: «мы были под пятой», — говорит он. — Так ведь можно оправдать в творчестве все, что угодно. Для настоящего, самостоятельного художника такая позиция неприемлема. Я всегда в жизни исходил из того, что имею право делать то, к чему лежит душа. Это главное право в жизни. Оно не дается свыше и вообще не присуждается кем-то. Его нужно выстрадать своим честным отношением к делу, которому посвятил себя. Думаю, что я его завоевал. И потому всегда и писал только то, что мне хочется.
Понятно, мне сегодня мало интересно писать то и так, как это делают молодые. С горечью отмечаю, что многое в их работах я не понимаю и не приемлю. Свою задачу вижу не в том, чтобы бежать за быстробегущим временем, а сформировать правильное представление о времени, в котором мы все живем. Хочется делать это так, как в свое время сумели сделать И. Репин, В. Суриков, многие известные мастера — наши учителя и предшественники.
Новые страницы творческих поисков порождены стремлением автора переосмыслить прожитое и пережитое, понять происходящее в жизни общества на рубеже двух веков и тысячелетий.
— Жизнь вне искусства, вне живописи, — замечает художник, — для меня попросту утрачивает всякий смысл. А в творчестве я более всего дорожу свободой. Свободой писать то, что хочу, и так, как чувствую и могу.
На девятой Всероссийской художественной выставке «Россия», которая состоялась в апреле 1999 года, теперь уже один из старейших русских художников Гелий НаездНаезд. 1980—1990Холст, масло, 180 х 250Частная коллекция» или «Катастрофа» (1980—1999) и «Адам Андреевич и Ева ПетровнаАдам Петрович и Ева Алексеевна. 1996—1998Холст, масло, 200 х 120Частная коллекция» (1995—1999).
показал две новые работы: «Творческие замыслы автора настолько обширны и многоплановы, что раскрыть их весьма и весьма затруднительно. В них предпринимаются попытки честного философско-эстетического осмысления коренных проблем нашей многострадальной истории и современного бытия. Как подлинный творец, он по-просту не способен довольствоваться устоявшимися стереотипами и догмами. По натуре — человек принципов, он любые нововведения, в том числе и в творчестве, рассматривает поначалу с позиции критически оппозиционной. Он решительный противник любого приспособленчества, пассивно-услужливой позиции бездумного одобрения, беспринципного, некритического следования устоявшимся мнениям, авторитетам, традициям. К таким мыслям приходишь, когда знакомишься с работами на его мольберте и теми, которые составляют творческую лабораторию мастера. Как истинный поэт живет по принципу — «ни дня без строчки», так умудренный жизненным и творческим опытом художник сегодня и ежедневно у мольберта, в постоянном поиске, работе без устали, в стремлении сказать современникам и потомкам все то, что он думает о нашей истории, ее людях, о проблемах, тревожащих современников. В разной степени готовности вызревают, дорабатываются, обретают художественную плоть такие произведения, как «Горький с Шаляпиным», «Моцарт и СальериРеквием Моцарта. 1995Холст, масло», «Юдифь с головой Олоферна», «Римский гитарист», «Мольба», «Вдовец», «Сослуживцы», «Памяти «Данаи», «Дорожное происшествиеНаезд. 1980—1990Холст, масло, 180 х 250Частная коллекция», «Папа, вставай!», «Продается дедушка», «Между раундами», «Весна 45 года», «Последние».
Как видно уже из перечисления названий будущих картин, мир увлечений
а весьма любопытен и практически всеобъемлющ. «Хватило бы жизненных сил все это довести до ума», — сетует автор. Заметим, кстати. Последние две работы вновь посвящены проблемам Великой Отечественной войны. Тема войны пролегла через все творчество мастера. Звоном колокольного рефрена она звучит в его картинах. И «несть ей конца».— А вчера родилась мысль: нарисую автопортрет, — разоткровенничался мастер недавно. — Хотя в принципе автопортреты не люблю. Давно приучил себя — если пришла мысль, сразу ее фиксирую на бумаге. Форму для автопортрета избрал ту, которая близка мне, а сюжет — продавец попугаев. Старый человек продает попугаев. Чем не гениальная находка? Пока все это в пределах замысла. Предстоит работа. Мне это интересно. На публику выйду с автопортретом лишь в том случае и тогда, когда пойму — получилось ли то, что хотел сказать.
Слушал я это со вниманием. А в памяти всплыл образ юного художника, написанный им в суровом, холодном, голодном 1942-м году. То был первый автопортрет. Сегодня мастер пишет новый автопортрет. Меж ними шестьдесят лет жизни, борьбы, тревог, невосполнимых потерь и обретений.
А жизнь продолжается. За осенью исстари утвердилось представление, самой прекрасной и плодоносной поры. Думается, «осенний» период творчества
этими качествами обладает сполна. И потому все почитатели его недюжинного таланта с нетерпением ждут новых откровений художника, творца, гражданина, замечательного человека.
Автор: Евгений Зайцев
Журнал «Слово» № 4/03