Айвазовский Иван Константинович [1817—1900]

«Айвазовский». Главы 14-16. 2012. Автор: Андреева Юлия Игоревна

ГЛАВА 14

Восстав, в океане неистовость вод
Тяжелыми всплесками бьет до высот,
Под яростный рев строит призраки гор,
И буря — безбрежный, безграничный простор
Одевает, как дым,
Дуновеньем своим.
«Ни с места!» — воскликнул,— палитра в руках, —
Старик чародей, и взмутившийся прах
Покорен, заслышавши гения зов;
И в бурю, безмолвно громады валов
Вот стоят, как во сне,
На его полотне.

Ованес Туманян «Перед картиной Айвазовского » (экспромт). 1893 (Перевод В. Брюсова)

Однако Париж — дело хорошее, но к чему спешить туда загоняя лошадей? Айвазовский Айвазовский Иван Константинович [1817—1900] Великий русский живописец, маринист, мастер батальной картины. В 1833-37 годах учился в Академии Художеств у  и французского мариниста Ф. Таннера. С 1845 года академик, с 1847 года профессор, с 1887 года почетный член... рассчитывает путешествие таким образом, чтобы по дороге посетить ряд итальянских городов, останавливаясь в каждом на несколько дней и спо­койно работая.

Дольше, чем в других городах, он задержался в особенно поразившей его Генуе, где посещает дом, в котором родился Христофор Колумб. Очередная идея — написать серию картин из жизни отважного мореплавателя — скоро будет реализова­ на в полном объеме. Пока он собирает необходимый в работе материал. Много рисует в самом городе и окрестностях.

Молодой художник не пытается привлечь к себе внимание, у него и так мало времени на посещение тех или иных мест, а если еще и заводить новые знакомства, с умным видом раз­ говаривать об искусстве, пить вино и ходить по гостям, точно уже будет не до работы. Тем не менее его то и дело узнают, пытаясь заговорить, проследить до гостиницы, попытаться выяснить, с кем он путешествует.

Да не с кем — один как перст. Впрочем, согласно легенде, жизнь Айвазовского той поры освещала первая страстная лю­ бовь — балерина Мария Тальони — итальянка по происхожде­нию, на тринадцать лет старше Ованеса. Имела ли место эта связь в реальности — неизвестно. Во всяком случае, не сохранилось никаких писем, дневниковых записей, свидетельств современни­ков. Факт, что они были знакомы, возможно, близко знакомы. Во всяком случае, в 1854 году Айвазовский написал картину «Ве­ неция со стороны Лидо», на которой изобразил себя и Марию в лодке. Сама история их отношений хоть и блуждает из издания в издание, тем не менее больше напоминает красивую сказку, нежели правдивый случай из жизни. К слову, на всех сайтах в Интернете, где поминаются вместе имена Айвазовского и Та­ льони, эта история пересказана буквально слово в слово, что подтверждает ее происхождение из одного источника: балетная дива Мария Тальони приехала в Петербург осенью 1837 года, спектакли итальянской труппы проходили в Большом (Камен­ ном) театре. Слава Тальони летела перед ней, и все билеты на «Сильфиду» с ее участием были распроданы заранее.

Тальони первая балерина, вставшая на пуанты, первая, от­ казавшаяся от тяжелых нарядов, первая актриса, которой на русской сцене начали выносить на сцену цветы. Ею восторга­лись не только мужчины, но и женщины, которые буквально вскакивали со своих мест, аплодируя стоя. До Тальони такое бурное выражение чувств считалось, мягко говоря, вульгар­ ным.

С Тальони сразу же пожелала познакомиться император­ская чета, а знатные дамы брали у нее уроки танцев, что было возможно уже потому, что, согласно графика выступлений артистки, она была занята на сцене через день.

О Тальони писали все газеты, она звезда, кумир, мечта. Воз­ никает вопрос, каким образом в толпу великосветского обще­ства мог просочиться почти что нищий учащийся Академии художеств? Было ли приме дело до мало кому известного тогда студента? Тем более, когда в ее поклонниках числился сам Российский самодержец? При невероятно плотном графике работы, уроках и обязательных светских визитах?

Известно, что Тальони была невероятно принципиальна в отношении денег, которые неизменно требовала платить впе­ ред, и однажды, не получив оплаты утром, не вышла на сцену вечером. Директора театров ненавидели итальянку и пытались отыскать ей замену, но равной Тальони не было.

Впрочем, самое поразительное, что Мария Тальони никогда не была красивой. Некрасивая и неказистая дочь известного балетмейстера, который муштровал ее с утра до вечера и даже придумал особую обувь — пуанты, на которые ножка танцовщицы, словно чуть-чуть касалась пола. Кроме того, пуанты заметно удлиняли ногу, что в случае некрасивой Марии было необходимым.

Вот как пишет о встречах с итальянской балериной писа­тельница и мемуаристка Авдотья Панаева, посещавшая тогда театральную школу: «Приехала в Петербург знаменитая бале­ рина Тальони с своим отцом, маленьким старичком, и являлась с ним в школу упражняться. Директор и другие чиновники очень ухаживали за обоими иностранцами; им подавался в школе отличный завтрак. Тальони днем была очень некра­ сива, худенькая-прехуденькая, с маленьким желтым лицом в мелких морщинках. Я краснела за воспитанниц, которые после танцев окружали Тальони и, придавая своему голосу умиленное выражение, говорили ей: «Какая ты рожа! какая ты сморщенная!»

Не понимая русского языка, но видя обращенные к ней улыбки, танцовщица благосклонно кивала головой, пригова­ривая: «Merci, mes enfants!»

Слухи доносят до нас историю о том, что Тальони случайно сбила Айвазовского своей каретой, а затем, подобрав постра­давшего, довезла его до дома, подарив в качестве компенса­ции билет на «Сильфиду», — история, которая с небольшими искажениями может быть приписана многим популярным любовным романам того времени. Могло такое произойти на самом деле или нет, мы не можем утверждать со всей опреде­ленностью. Проще было бы поверить, что Тальони согласилась на эту связь, когда Айвазовский сделался знаменитым. Но... очень многое в жизни Айвазовского происходило точно по мановению волшебной палочки, так отчего же добрый ангел не подарил ему еще в юности связь с самой желанной и зна­менитой в Европе женщиной?

Согласно той же легенде, Тальони живет в Петербурге до весны, еще точнее, до начала Великого поста, после чего уезжа­ ет на несколько месяцев за границу. Однажды, а именно летом 1840 года, Айвазовский убеждает своих учителей в Академии, что ему необходимо отправиться для усовершенствования ма­стерства в Венецию, где живет Тальони, и вскоре он уже в объятиях любимой.

Айвазовский Айвазовский Иван Константинович [1817—1900] Великий русский живописец, маринист, мастер батальной картины. В 1833-37 годах учился в Академии Художеств у  и французского мариниста Ф. Таннера. С 1845 года академик, с 1847 года профессор, с 1887 года почетный член... действительно отправился в июле 1840 года за границу, но только не вследствие истерики, которую он якобы учинил профессорам, этого еще не хватало, а потому, что получил Золотую медаль, дающую ему это право, плюс заслужил работой в Крыму на черноморском флоте под на­ чалом Н.Н. Раевского.

В случае с Айвазовским все достаточно гладко — Золо­ тая медаль, и как следствие — приказ отправить художника в командировку с полагающимся ему пенсионом. Треволнения же он испытывает единственно из-за постоянных дум о со­ держании в его отсутствие родителей.

Далее, согласно легенде, они жили какое-то время вместе в Венеции — очень странное заявление, Айвазовский все вре­ мя снимал квартиру вместе со Штернбергом. Мария же, хотя уже к тому времени несколько лет и не общалась с мужем, от которого у нее были дочь и сын, но тоже вряд ли стала бы ри­ сковать, открыто проживая с молодым человеком, не будучи за ним замужем. Расставаясь, Тальони отказала художнику, преподнеся ему свою туфельку, а он в ответ подарил ей роскошное палаццо — еще одна невероятная вещь, учитывая, что в свой первый приезд в Венецию Айвазовский был, что на­зывается, «гол как сокол». Россия, конечно, же присылала ему положенные деньги, из которых часть он отсылал родителям в Феодосию, продавались некоторые его картины. Но молодому человеку были необходимы деньги на путешествия, одежду, пищу, кроме того, он должен был приобретать художествен­ ные принадлежности, которые, судя по темпам работы, у него быстро заканчивались. В общем, когда человек едва сводит концы с концами, ему как минимум не до покупки дворцов.

В общем, история в этой части не выдерживает критики и, скорее всего, была выдумана газетчиками как раз во время триумфа мариниста, когда дамы высшего света мечтали со­ сватать за него своих дочек. К слову, красивый, талантливый, порядочный, знаменитый, а теперь еще и богатый художник, любимец многих монархов, был завидным женихом, и не­ случайно, что то и дело кто-то придумывал новые пикантные истории с его участием.

Но а это уже отличительная черта Айвазовского, к нему, как к какому-то святому, не прилипала грязь.

Что же до Тальони — отказавшись стать женой молодого художника, она подарила ему свою танцевальную туфельку, добавив, что-де «вот эта самая туфелька растоптала мою лю­ бовь к вам», а также букетик ландышей, которые она очень любила. Был праздник — вербное воскресенье... в церквях звенели колокола, в первый раз получивший отказ влюблен­ ный художник брел в свою одинокую коморку, не разбирая дороги.

Вот история Айвазовского и Тальони, но самое удивитель­ное, что она не закончилась туфелькой и ландышами, но тер­ пение, пройдет еще несколько лет, и мы вновь ощутим запах этих цветов и вспомним божественную Марию Тальони.

А пока вернемся в Геную, где уже знаменитый художник Айвазовский чуть было не стал героем весьма пикантной исто­ рии. Познакомиться с ним решила красивая женщина — австрийская полька графиня Потоцкая. Они якобы случайно встретились в холле гостиницы, где остановился Айвазовский по дороге на выставку в Париж. Впрочем, по дороге художник намеревался увидеть несколько городов, и следующим был Милан. В последнее время художник замечал, что женщины начали на него что-то вроде охоты, но не предавал этому осо­ бого значения. Он всегда мог поговорить ни о чем, делая лю­ безное выражение лица и щедро раздавая комплименты, мог откланяться, если беседа начинала надоедать. Ну не будут же его держать силой? Влюбом случае он всегда сумеет уйти, ничего, не пообещав и ничего не нарушив.

Мелькнув в гостинице перед его взором, графиня вдруг ока­залась на соседних сидениях в дилижансе. Красивая женщина в любом случае имеет шанс хотя бы ненадолго увлечь артисти­ческую натуру. Они разговорились, оказалось, что графиня тоже держит путь в Милан. В приятной беседе они оба словно не почувствовали тягот пути. Графиня оказалась хорошо об­разованной женщиной, она имела свое мнение на ряд интере­сующих Айвазовского вопросов, много путешествовала, много и видела. По прибытии в Милан оба остановились в гостинице недалеко от Миланского собора. Айвазовский сообщил, что намерен с самого утра гулять по городу и непременно насла­диться «Тайной вечерей» Леонардо да Винчи. Любезная гра­финя пригласила своего попутчика на чашку утреннего кофе, после чего они вместе отправились в Миланский собор.

Несмотря на утро, там уже было много народу, причем много знакомых Потоцкой. Еще бы, прекрасно знавшая город графиня вела по нему ничего не понимающего в ее уловках художника, придерживаясь традиционных маршрутов про­ гулок горожан.Тут же узнали и Айвазовского. Так что не­ которое время их пара сделалась центром внимания. После собора они пообедали вместе в ресторане, затем, сев в наемную карету, совершили вояж в парк у замка Кастелло Сфорцесско, который расписывал Леонардо да Винчи. Айвазовский с жа­ ром рассказывал о расписном потолке, восхищаясь работой художника, графиня откровенно скучала. После, побродив по замку и окрестностям и окончательно утомив не привыкшую к столь длительным экскурсиям польку, Айвазовский велел отвезти их к монастырю Санта Мария делле Грацие, дабы на­ конец узреть «Тайную вечерю», но Потоцкая уже устала, и художник отправился туда один. Из Милана графиня поехала в Вену, Айвазовский же должен был следовать в Париж.

Вот, казалось бы, ничего не значащая история. Но в резуль­тате Айвазовский чуть было не лишился жизни. Это произошло уже в Париже, когда перед ним вдруг возник поляк Теслецкий, которого он несколько раз до этого встречал в Италии, и не­ двусмысленно вызвал художника на дуэль.

Пан Теслецкий был смертельно обижен на Айвазовского, и вот почему по версии самого Теслецкого, Айвазовский ни много ни мало увез из Генуи в Милан, а затем, скорее всего и Париж даму его сердца! Женщину, в которую он без памяти влюблен! Вполне обоснованный повод для дуэли.

Что бы сделал любой на месте Айвазовского? — Вздохнул и принял вызов. Ованес поступил более чем странно: он рас­ смеялся и, подойдя к стоящему за спинами своих мрачных секундантов Теслецкому, откровенно рассказал ему всю исто­ рию мнимого увоза. При этом он был настолько искренен, что сердце поляка дрогнуло, и в результате он согласился выпить мировую.

Конечно, Теслецкий мог не поверить Айвазовскому, но рядом с тем уже стоял приехавший в Париж по своим делам Векки, который дал слово, что они с Айвазовским живут в одной гостинице, располагаются в снятых на двоих комнатах, и никакой графини он не видел и о ней даже не слышал.

Решив этот сложный вопрос миром, Айвазовский пригласил всю компанию на открытие выставки в Лувре, тут же вручив им бесплатные входные билеты. Тем дело и кончилось.

ГЛАВА 15

«В его буре есть упоение, есть та вечная красота, ко­торая поражает зрителя в живой, настоящей буре. И этого свойства таланта г-на Айвазовского нельзя назвать односторонностью уже и потому, что буря сама по себе бесконечно разнообразна. Заметим только, что, может быть, в изображении бесконеч­ного разнообразия бури никакой эффект не может казаться преувеличенным, и не потому ли зритель не замечает излишних эффектов в бурях г-на Айва­зовского?»

Ф.М. Достоевский о картине «Буря под Евпаторией » (1861).

На парижской выставке Айвазовский Айвазовский Иван Константинович [1817—1900] Великий русский живописец, маринист, мастер батальной картины. В 1833-37 годах учился в Академии Художеств у  и французского мариниста Ф. Таннера. С 1845 года академик, с 1847 года профессор, с 1887 года почетный член... был представлен тремя картинами: «Море в тихую погоду», «Ночь на берегу Неаполитанского залива» и «Буря у берегов Абхазии». При­ мечательно, что Айвазовский был здесь единственным русским художником, что также привлекало к нему всеобщее внимание и одновременно напоминало об ответственности.

«Бурю у берегов Абхазии» Айвазовский писал по памяти, это та самая буря, когда он вместе с Звамбой наблюдал, как русский военный корабль преследует черкесскую кочерму, чтобы спасти плененных абхазских девушек.

На выставке французская Академия наградила Айва­зовского золотой медалью.

Из Парижа Айвазовский устремился в Марсель и Неа­поль — в поисках новой воды и новой игры света. О красотах этих городов рассказали Айвазовскому французские худож­ники, с которыми он познакомился. «Чрез пять дней я еду в Марсель и в Неаполь, заняться серьезно опять и хочу послать сюда на выставку, так просили меня многие французы, веро­ятно, я не могу здесь иметь первостепенную славу, какую мне дали в Италии, но все-таки пусть критикуют, пока молод, а хочется состязаться с французами», — пишет он А.Р. Томилову в июле 1842 года.

Но «состязание с французами» не сбивает Ованеса с вы­ бранного ритма, Айвазовский серьезно готовится к выставке в Петербурге, направив туда шесть картин и прося скульптора Федора Петровича Толстого и князя Витгенштейна, в кол­лекции которых находятся несколько его крупных картин, выставить их.

Впрочем, соглашаться или нет — это их личное дело, а пока художник отправляется в странствие, конца-края которому не видит сам. Учась у воздуха, воды и картин известных марини­ стов, он объезжает города, превратившись в странствующе­го рыцаря моря. Куда он движется в конечном итоге? Этого Айвазовский не может объяснить даже себе, зная одно — мир огромен, и он еще очень мало видел в нем. В его заграничном паспорте уже некуда ставить штампы о пересечении границ, таможенные служащие начали вшивать и вклеивать новые страницы. Так что когда Айвазовский вернулся домой, он не без удивления для себя обнаружил, что его документ содержит сто тридцать пять виз!

Он путешествовал на кораблях и в дилижансах, брал на­ емные кареты, а где-то, возможно, переезжал на крестьянских телегах или шел пешком. Лондон, Лиссабон, Мадрид, Гренада, Севилья, Кадикс, Барселона, Малага, Гибралтар, Мальта... Че­тыре года за границей подарила миру восемьдесят картин, не считая рисунков. Толпы заказчиков стояли перед мастерской, надеясь приобрести хоть что-нибудь кисти великого мастера. Айвазовский же начал устраивать собственные выставки, перебираясь из города в город, в результате он вез с собой целую свиту картин о море, которые украшали его триумфальное шествие.

В декабре 1842 года Айвазовский снова в Париже, где его уже с нетерпением ждут. Он выставляет три картины: «Венеция», «Монахи при закате солнца в Венеции», «Венецианская ночь».

Пресса благоволит к талантливому маринисту, восторженные статьи в журналах «Искусство», «Литературная Франция», «Артист». Как пишет сам Иван Константинович: «Во всех этих журналах очень хорошо отзываются про картины мои, что меня очень удивило, ибо французы не очень жалуют гостей, особенно русских художников, но как-то вышло напротив, а кроме журнальных похвал и прочего, здешние известные люби­ тели, граф Портал и другие члены общества художественного желали иметь мои картины, но так как они уже принадлежат, то я обещался сделать. А что более доказывает мой успех в Па­ риже, это желание купцов картинных, которые просят у меня картины и платят большие суммы, а сами назначили им цены, за которые продают здесь Гюдена картины, одним словом, очень дорожат моими. Все это меня радует, ибо доказывает, что я им известен очень хорошей стороной». Да, Айвазовский безусловно празднует свою победу, но победа эта не в наградах и признании прессы, не во внима­ нии к его работам «картинных купцов»: «Однако довольно похвастался, теперь скажу о главном, все эти успехи в свете вздор, меня они минутно радуют и только, а главное мое сча­стье — это успех в усовершенствовании, что первая цель у меня». Итак, рыцарь моря, отправившийся в свой крестовый поход вслед за блеском волны, наконец начал по-настоящему осознавать, что у него действительно получается. Что его цель хоть и грандиознее всего того, чего может достичь человек за одну жизнь, но она все же не туманное облачко, в котором видится то замок, то сказочная красавица, его цель реальна и до нее можно дотронуться.

И еще одно, бросая взгляд на совсем недавние свои про­изведения, буквально на картины, которые сам же посылал к прошлой петербургской выставке, Айвазовский вдруг обна­руживает, какая пропасть разделяет его сегодняшнего и его же годичной давности. «Не судите меня по картинам, что вы видели в последней выставке в Петербурге, — пишет он в том же письме А.Р. Томилову, — теперь я оставил все эти утри­рованные краски, но между тем нужно было тоже их пройти, чтоб сохранить в будущих картинах приятную силу красок и эффектов, что весьма важная статья в морской живописи, впрочем, и во всех родах живописи, можно сказать, а кроме трех моих картин, что на выставке, я написал две большие бури и совсем окончил, надеюсь, что это лучше всего, что я до сих пор сделал».

Письмо в Петербург любезно согласился доставить генерал- адъютант Петр Петрович Ланской, как раз в это время соби­равшийся уезжать из Парижа. С Ланским Айвазовский мог быть знаком по Крыму, где у того находилось поместье.

Письма Айвазовского очень однообразны и сухи. Обыч­но это мини-отчет о проделанной работе. Он сообщает, что успел сделать, над чем работает сейчас, что отправил на ту или иную выставку, что продал, иногда копирует газетные или журнальные заметки. Эти письма не для развлекательно­ го чтения, да и ему, по всей видимости, не приходит в голову, что его собеседники ждут описания музеев, которые посетил художник, и городов, через которые проехал. Для сравнения, в своих письмах к К.П. Брюллову родственники неизменно пеняют художнику на нежелание последнего описать тот или иной собор, в то время как по письмам его старшего брата, А.П. Брюллова, можно водить реальные экскурсии, тут вам и количество ступеней, и впечатление от освещения картин, и наглядное указание: посмотрите на гравюру в столовой с видом Рима, найдите самый большой купол, поверните направо — вот там мы и обитаем...

Айвазовскому даже не приходит в голову развлекать своих собеседников по переписке, делиться с ними впечатлениями. Ему некогда, да и, по всей видимости, не любит он писать — черта нетипичная для людей этого времени.

Еще одна особенность Айвазовского — прежде чем ре­ шиться создать картину, он не делится своими планами, не спрашивает разрешения у Академии, как поступало боль­ шинство пенсионеров. Это объясняется тем, что пишет он куда быстрее, чем идут письма в Петербург и обратно, кроме того, он отлично знает, что его полотна не пропадут и он всегда сумеет их пристроить, ну а если не продаст и не от­ даст картинным купцам, следовательно, подарит кому-нибудь из новых друзей. Кроме того, Айвазовский всегда пишет по велению сердца, пока не пропадает желание, а значит, он просто не может ждать.

ВПариже 1842 года он начал писать очередную свою бурю, сюжет почерпан из газет: «Теперь я предпринимаю большую картину, бурю, случившуюся недавно у африканских берегов далеко от берега (8 человек держались 45 дней на части ко­ рабля разбитого, подробности ужасные, и их спас француз­ ский бриг, об этом писали в газетах недавно). Теперь я очень занят этим сюжетом и надеюсь Вам показать ее в сентябре в Петербурге».

В Петербурге умирает Президент Академии художеств Алексей Николаевич Оленин, продержавшийся на этом по­ сту с 1817 года, то есть с того самого года, когда в семье купца Константина Айвазяна родился Ованес. Айвазовский живет на этом свете уже 26 лет и столько же трудился в Академии Алексей Николаевич.

Айвазовский тяжело воспринимает такие сообщения, тем более что застают они его на чужбине — так что даже попро­щаться толком не получается. Приблизительно в то же время из Феодосии приходит известие о смерти его отца. Горько, тяжело. Но художник давным-давно привык в горе и радо­сти, в болезни и здравии... он работает, находя только в этом смысл и оправдание собственной жизни. Да, и отец и Оленин умерли своей смертью, так желал Господь. Что тут поделаешь? Главное, не предаваться отчаянью, не давать себе поблажки, не искать легких путей, роняя пьяные слезы над грязной круж­ кой в харчевне. Нельзя уподобляться слабым людям, сколько их встречал на своем веку Иван Айвазовский Айвазовский Иван Константинович [1817—1900] Великий русский живописец, маринист, мастер батальной картины. В 1833-37 годах учился в Академии Художеств у  и французского мариниста Ф. Таннера. С 1845 года академик, с 1847 года профессор, с 1887 года почетный член..., тем, для кого жизнь — не вызов, а изнуряющая каторга, тем, кто забывается не искусством, а водкой, плача навзрыд о своей безвинно за­ губленной жизни.

Сейчас нужно спрятать все свои чувства куда подальше и продолжать штурмовать свой личный Олимп, еще два года Ака­ демия будет оплачивать нахождение своего пенсионера за гра­ ницей, пересылая деньги его семье, а дальше... а вот как раз это самое дальше он создает в настоящем. И кому какое дело, плачет художник по умершему и похороненному без него родителю или счастлив и весел? Он должен делать то, что должен, вернуться домой со щитом, построить дом, в котором будет жить его за­ служившая покоя на старости лет мать и, может быть, даже... Поэтому надо не просто работать, не просто махать кистью, а все свое свободное время тратить на организацию выставок и общение с будущими заказчиками или купцами, закупающими картины для перепродажи. Надо бывать на виду, и желательно, чтобы о тебе время от времени писали в газетах.

Иначе, когда подойдет к концу срок командировки, вместе с ним закончится и вольготная жизнь, уступая место суровой реальности.

На место Президента Академии приходит блистательный Максимилиан Евгений Иосиф Август Наполеон герцог Аейх- тенбергский, князь Венецианский1, муж великой княжны Ма­рии Николаевны.Дом герцогов Лейхтенбергских происходил от пасынка Наполеона Евгения Богарне. Герцог был красив, умен и образован, увлекался гальванопластикой, гальвани­ ческим золочением и серебрением, минералогией и вообще горным делом. Он ставил опыты, развивая идеи о гравировании с гальванопластических досок. Сразу же после женитьбы он устроил себе отдельную небольшую лабораторию в Зимнем Дворце, а затем перенес ее в помещение Главного Штаба Гвар­дии.

Максимилиан получил от императора титул Императорско­го Высочества, чин генерал-майора русской службы и вскоре занял место шефа гусарского полка. О необходимости писать в письмах на имя нового Президента «Его Императорскому Высочеству» находящимся за границей пенсионерам указы­валось особо.

Впрочем, быстро выяснилось, что Максимилиан Лейхтенбергский хоть и был настоящим вертопрахом и волокитой, но нрав имел не вредный, да и его близость ко Двору давала некоторую надежду на то, что он сумеет донести до государя нужды и чаяния Академии. Последнее радовало.

Из Парижа Айвазовский направляется в Бельгию и Гол­ ландию. Бельгийская школа произвела сильное впечатление на Ивана Константиновича не только своими картинами, но и дружеским отношением художников друг к другу: «Здесь еще надобно дать справедливость, что все артисты живут между собой как следует: ни мелкой зависти, ни сплетни, напротив, один другого достоинство старается выставить перед ино­странцем», — пишет он В.И. Штернбергу 10 июня 1844 года из Антверпена. Вообще Айвазовский не любит или не считает нужным жаловаться ни на судьбу, ни на окружающих его лю­ дей. Он всем доволен, ко всем внимателен. Но само упоминание о зависти и сплетнях наводят опытного читателя на мысль о том, что Иван Константинович чаще, чем этого хотел, вращался в обществе людей злых, желающих порочить честног худож­ника, распуская про него небылицы. В письме к Штернбергу Айвазовский определяет свое творческое кредо как жертвен­ ность во имя искусства. Редкий случай, когда мастер высказы­вается столь прямо: «Я знаю, что большая жертва — Италию заменить на Бельгию, но художество должно быть везде первое утешение и всем [надо] жертвовать для этого».

Теперь понятно, отчего нет заслуживающих доверия упо­минаний о связях Айвазовского с женщинами, он жертвует своей жизнью во имя творчества, подобно тому, как его стар­ ший брат пожертвовал своей ради науки и служения богу.

Из Бельгии Айвазовский держит путь в Голландию, затем в Гамбург и, наконец, в Петербург. Не оставляют в покое мыс­ ли об овдовевшей матери. Кто теперь поможет ей? Старший брат — да, он остался в Феодосии, но, судя по всему, харак­тер этого человека не допускает мысли о нем, как о нежном утешителе. Сестры — одна из них вышла замуж за господина Мазирова, их сын и племянник Айвазовского Левон1, когда подрастет, станет помогать дядюшке, организуя его выставки и даже представляя великого мариниста за границей. У замуж­ ней женщины свои обязанности, если и забежит к матери, то на какую-нибудь минуточку. Что со второй сестрой, мы точно не знаем. Саргис в монастыре. Получается, что единственный, кто может и должен быть рядом с матерью, это он — младший и любимый сын, художник Айвазовский.

В Гамбурге Иван Константинович останавливается в недо­ рогой, но опрятной гостинице, на улице, дома которой плотно прижимаются друг к дружке. Желая почувствовать себя жи­ телем города, он ездит на штульвагене (так называют общественный экипаж) или берет извозчика и едет куда-нибудь за город, туда, где заканчивается мостовая и начинается более приятная мягкая дорога. Художник любуется на поля, вла­ дельцы которых отмечают границы территорий полосой ку­ старника. Мимо экипажа проплывают многочисленные фермы, деревни, крестьянки в этих землях не показываются на улицу не подпоясанные фартуком, все в изящных соломенных шляп­ ках, грациозные пейзанки. Никто не таскает в руках ведра с водой, не носит кувшинов на плечах, как это часто наблюдал Иван Константинович на своей родине. Нужно доставить в дом воду — берут коромысло. Живописные пейзажи с мельни­ цами, рядом с которыми неизменно стоят телеги, заваленные мешками с зерном, повсюду много птицы и скотины. На лицах благостное выражение довольства.

Чтобы понять искусство страны — необходимо в этой стра­не хотя бы побывать. Айвазовский свято придерживался этого правила.

На самом деле он вернется в Россию на два года раньше намеченного срока, вдруг прервав свой блистательный вояж вслед за шумом волн, чтобы вернуться в родную Феодосию и сделать то, что должен. Вот что пишет сам Иван Константи­нович в своей автобиографии: «В начале 1844 г. я вторично отправился в Париж, но поездка эта была невольной причиной ускорения возврата моего на родину. В одной из газет, вскоре по моем приезде, была напечатана статья, в которой какой-то непрошеный доброжелатель заметил, что меня привлекли в столицу Франции радушие, ласки и внимательность парижан и что я, по-видимому, намерен возвратиться в Париж на все время пребывания моего в чужих краях. Это... побудило меня сократить время пребывания моего за границей на два года».

Говоря проще, произошло следующее: парижские газетчи­ки распространили слух о том, что Айвазовский решил оконча­тельно переехать в Париж, что разрывало бы его отношения с Родиной. Скользкая фраза «на все время пребывания моего в чужих краях» — может означать как срок командировки, так и время нахождения за границей вообще.

Поняв, что эти слухи, скорее всего, дойдут до Петербурга, художник немедленно вернулся в Россию, чем опроверг их.

Спустя много лет о своей заграничной поездке Айвазовский говорил дословно следующее: «К массе впечатлений, сохра­нившихся в моей памяти за четырехлетний период пребывания моего за границею, примешивалось, конечно, отрадное со­ знание в том, что не бесплодно прошли для меня эти счаст­ливейшие годы молодости, что я, по мере сил моих и способ­ностей, оправдал... те ожидания, которые на меня возлагали соотечественники. Рим, Неаполь, Венеция, Париж, Лондон, Амстердам удостоили меня самыми лестными поощрениями, и внутренне я не мог не гордиться моими успехами в чужих краях, предвкушая сочувственный прием и на родине».

Покинув Париж, Иван Айвазовский Айвазовский Иван Константинович [1817—1900] Великий русский живописец, маринист, мастер батальной картины. В 1833-37 годах учился в Академии Художеств у  и французского мариниста Ф. Таннера. С 1845 года академик, с 1847 года профессор, с 1887 года почетный член... отправился в Россию, однако не забыв по дороге заглянуть на родину первых ма­ринистов в Амстердам, где также выставлял свои картины и вновь добился благожелательного отклика в прессе. Снова проявились его необыкновенная трудоспособность и деловой характер, казалось бы — горячая армянская кровь должна была бы заставить его загнать коней, ан нет. Служение худо­ жеству — превыше всего. И вместо того, чтобы ехать домой, лично опровергать слухи, он продолжает работать, прославляя отечество.