Айвазовский Иван Константинович [1817—1900]

«Айвазовский». Главы 4-6. 2012. Автор: Андреева Юлия Игоревна

ГЛАВА 5

Человек, не одаренный памятью, сохраняющей впечатления живой природы, может быть отличным ко­ пировальщиком, живым фотогра­ фическим аппаратом, но истинным художником — никогда.

И.К. Айвазовский

Меж тем в Петербург прибыла «Помпея», царственно расположилась в Академии художеств. Узнав, что картина выставлена для всеобщего обозрения, Томилов везет Ованеса в город. Август, жара, на улицах народу кот наплакал, но около Академии художеств выстроились множество экипа­ жей. Говорят, в первый день вообще было не протолкнуться, и это летом, когда господа разъехались по своим имениям! Ан нет, воротились специально на чудо Брюллова поглазеть, да не просто так, а с женами, детишками. Что тут скажешь, Карл Павлович нынче в моде, о его «Помпее» столько уже писали, в статьях подробнейшим образом указано располо­жение фигур, так что к моменту, когда Демидов преподнес государю картину, каждый в голове уже свою собственную «Помпею» нарисовал. Но в том-то и чудо, что брюлловская все прочие «Помпеи» затмила. «И стал “Последний день Пом­пеи” для русской кисти первым днем!» — напишет Е.А. Ба­ратынский.

Картину устроили в Античном зале, предусмотрительно отделив от зрителей решеткой. Впечатление, произведенное «Помпеей» на юного художника, было ошеломляющим, в какой-то момент Ованесу пришлось отступить к лестнице, словно спасаясь от настигающего его ужаса.

Везувий зев открыл — дым хлынул клубом — пламя
Широко развилось, как боевое знамя,
Земля волнуется — с шатнувшихся колонн Кумиры падают!..
Народ, гонимый страхом
Под каменным дождем, под воспаленным прахом
Толпами, стар и млад, бежит из града вон... —

опишет картину А.С. Пушкин. На следующий день Айвазовский Айвазовский Иван Константинович [1817—1900] Великий русский живописец, маринист, мастер батальной картины. В 1833-37 годах учился в Академии Художеств у  и французского мариниста Ф. Таннера. С 1845 года академик, с 1847 года профессор, с 1887 года почетный член... снова стоял перед «Пом­пеей», теперь уже изучая ее детально. Есть произведения, в которые хочется уйти как в манящий тебя мир, Ованесу нрави­ лась картина, она поражала, покоряла, против воли втягивала в себя. Но оказаться там? Среди стонов и криков о помощи? А вот Брюллов Брюллов Карл Павлович [1799—1852] Великий русский художник. Портретист. Живописец. Великолепный акварелист. Как и его старшие братья Федор и Александр, первые уроки рисования получил от отца, скульптора-орнаменталиста Павла Брюлло, а в 1809 г. был зачислен в Воспитательное училище при... не просто сжился с этим кошмаром, он еще и поместил в ней себя, навсегда заключив свою живую душу в этом рушащемся, горящем, разрывающемся на куски аде. Позже он узнает, что не только себя, а и любимую женщину Юлию Павловну Самойлову и ее детей! Страшное — непо­стижимое действие, вот чего бы он не сделал никогда в жизни. Все знают, как легко притянуть черную судьбу, всего лишь неправильно поведя кистью. Отчего же Брюллов вот так страш­но, на разрыв?! Вопросы не находили ответов. Единственное, что он понял или, возможно, предвидел — свою неминуемую дружбу с Великим Карлом, который на какое-то время станет его учителем.

Несколько раз Ованес приходил к картине и стоял то в одном, то в другом углу, то приблизившись к ней, то отходя в самый конец зала. Вот казалось бы, он запомнил ее во всех мыслимых и немыслимых деталях, и тут она открывала перед молодым художником новые, прежде незамечанные темы, подробности, сюжеты. Однажды вечером, перед закрытием выставки, Ованес сделался свидетелем странного зрелища, несколько старших учеников несли кресло, в котором сидел худой, бледный, безудержно кашляющий подросток, в кото­ром Айвазовский Айвазовский Иван Константинович [1817—1900] Великий русский живописец, маринист, мастер батальной картины. В 1833-37 годах учился в Академии Художеств у  и французского мариниста Ф. Таннера. С 1845 года академик, с 1847 года профессор, с 1887 года почетный член... не сразу признал Ваню Брюлло — младшего брата Великого Карла, из-за своей болезни вынужденного почти постоянно пребывать в лазарете Академии. Об успе­хах Вани ходили легенды, в частности, считалось, что дай ему бог больше телесной мощи, он мог бы затмить старших братьев. Мальчик умирал, медленно уходил из жизни, так и не посягнув на лавры Федора, Александра и Карла. Ованес так и не успел познакомиться с Ваней, сказать ему что-то ободряющее, утешить. Хотя какие тут могут быть утешения? Ваня знал, что умирает. Знал и не противился судьбе.

Кто-то дотронулся до плеча Айвазовского, и тот понял, что его просят покинуть зал. Картина была полностью отдана умирающему мальчику, который должен был запомнить ее в мельчайших подробностей с тем, чтобы унести с собой в луч­ ший мир. Возможно, в лучшем мире тоже иногда не хватает красоты, спасающей миры.

«Не нужно другого Брюллова», — тихо прошептал Ваня, Ованеса потянули вон из зала, кто-то упорно толкал его в спину. Уйти немедленно, бежать. Но ноги отчего-то не слу­шались, Гайвазовский был поглощен ощущением блаженства, исходящим от младшего Брюллова. От подростка, который уже никогда не станет мужчиной, не полюбит, не создаст ни единой картины. И этот умирающий мальчик мог быть счаст­ ливым, греясь в лучах картины своего брата и не измысливая личной грядущей славы.

Уже в дверях Ованес с удивлением для себя понял, что за все время, что маленький Брюлло рассматривал «Помпею», он так ни разу и не кашлянул, не поменял позы, отчего казалось, что тот умер.

Все ждали Карла в Петербурге, но тот поехал в Болонию, где, по слухам, собирался остаться навсегда, — горе для меч­ тавших получить хотя бы несколько уроков у мастера уча­ щихся Академии. Но едва друзья Брюллова в России как-то свыклись с его решением, журнал «Библиотека для чтения» опроверг слух, сообщив между прочим, что «по возвращении Брюллов думает начать огромную картину “Падение Пско­ва”». И будто бы сам он об этом поведал журналисту из Петер­ бурга. Только возрадовались, поднимая бокалы за будущего академика и профессора, новая весть — почетный вольный общник Владимир Петрович Давыдов решил позабавиться путешествием по Греции, Турции, Малой Азии с посещением святых мест, и не придумал ничего более своевременного, как соблазнить поехать с собой Брюллова. Как будто бы Давыдов не сотрудник Академии художеств, не служит при русском посольстве в Риме и не знает, что Карла Павловича заждались уже в Петербурге!

Впрочем, действительно не знает, потому как приказ К. Брюллову явиться в Петербург для исправления профессор­ ской должности в Академии не застанет художника в Риме, и приказ затем отправляется за ним из города в город, из страны в страну, чтобы догнать Брюллова только в Константинополе, где он безмятежно проводит время в компании своего давнего приятеля и ученика Г.Г. Гагарина.

Что же — приказ есть приказ, и 17 декабря 1835 года паро­ход «Император Николай » действительно причалит у южных берегов Российской империи, а именно в Одессе, где К. Брюллов Брюллов Карл Павлович [1799—1852] Великий русский художник. Портретист. Живописец. Великолепный акварелист. Как и его старшие братья Федор и Александр, первые уроки рисования получил от отца, скульптора-орнаменталиста Павла Брюлло, а в 1809 г. был зачислен в Воспитательное училище при... снова задержится.

 

ГЛАВА 6

Те картины, в которых главная сила — свет солнца... надо считать лучшими.

И.К. Айвазовский

Отдохнув в усадьбе Томилова, сновыми силами Айвазовский Айвазовский Иван Константинович [1817—1900] Великий русский живописец, маринист, мастер батальной картины. В 1833-37 годах учился в Академии Художеств у  и французского мариниста Ф. Таннера. С 1845 года академик, с 1847 года профессор, с 1887 года почетный член... приступил к очередному учебному году. По заданию Акаде­ мии следовало написать картину на библейский или евангель­ский сюжет. Ованес выбрал «Предательство Иуды» — лун­ная ночь, богатый южный пейзаж, напряженная, динамичная сцена. Только находящиеся рядом с Айвазовским академисты могли видеть, как он работал над рисунком, для остальных «Предательство Иуды» оказалось полной неожиданностью. Поговаривали даже, будто бы часто бывающий в галерее у известного коллекционера Томилова Ованес попросту удачно снял копию с какой-то хранящейся там малоизвестной карти­ны. Но, разумеется, это было не так. Академисты походили, поглазели на картину, пошушукались, да и разошлись, их ли дело расследование проводить? Зато на Айвазовского обратил внимание президент Академии Оленин, который, поздравив юношу с удачей, пригласил к себе в гости.

Дружба с президентом Академии — это уже удача. Сколько академистов в Академии? Много. А скольких Алексей Николае­вич в лицо знает? Не то чтобы к себе на Фонтанку или в Приютино приглашать. А ведь все прекрасно понимают — такое знакомство это и протекция, и особое внимание. Кстати, о Приютино —тоже знаменитое место. Летняя дача семьи Олениных — место, куда то и дело наведываются литераторы и художники, актеры, певцы и музыканты. Как мы бы сейчас сказали, весь бомонд.

С открытою душою И лаской на устах,
За трапезой простою
На бархатных лугах,
Без дальнего наряда,
В свой маленький приют
Друзей из Петрограда
На праздник сельский ждут.

Славил Приютино Батюшков. Ованесу снова повезло — у Оленина бывает Пушкин, там наверное можно встретить Крылова, Кукольника, князь Гагарин приводит несравнен­ ную Семенову, и по слухам, та не отказывается петь или де­ кламировать... Ах, Семенова — у нее профиль богини Геры, а талант... поискать — не сыщись.

Я видел красоту, достойную венца, Дочь добродетельну, печальну Антигону, Опору слабую несчастного слепца... — славил актрису все тот же поэт Батюшков. А она плыла над всеми гордая, как ледяная гора, с точеным прямым носом и осанкой богини.

Вобщем дом Оленина, это еще одна возможность для фео­досийского художника пустить корни на петербуржской по­ чве, подружиться, стать своим.

С того дня Алексей Николаевич Оленин действительно начал думать, какому еще учителю поручить дальнейшую шлифовку лучшего в академии ученика — этого крымского самородка — Вани Гайвазовского. Потому как Воробьев — конечно хорошо, да только, судя по всему, перерос его уже мальчишка. А раз так, его, Оленина, первейшая задача передать парня новому мастеру, который, быть может, довершит его образование как художника. Легко сказать, да трудно сде­ лать. На всю Россию хороших маринистов раз-два и обчелся. Но и тех юный художник давно уже обскакал. Неожиданно выбор пал на француза Филиппа Таннера, прославленного мариниста и пейзажиста, находящегося в это время по вы­ сочайшему приглашению в Петербурге. Тот, в свою очередь, много работал над заказами и нуждался в помощнике. О чем и просил лично государя, обещая обучить юношу живописи, передав свое умение. Никто не умел писать воду так, как это делал Таннер, а император, в свою очередь, поручил Оленину найти достойного этой чести среди академистов.

На ловца, как говорится, и зверь бежит. Обрадовавшись, что его пожелание найти Гайвазовскому лучшего учителя неожи­ данно начало сбываться, Оленин тут же предложил кандида­туру феодосийского художника, и государь велел не мешкая отправить того к Таннеру.

Казалось бы, Айвазовскому снова крупно повезло, но не все было так гладко, и вместо доброго, мягкого профессора Воро­ бьева, старающегося как можно лучше преподать, объяснить, растолковать, юноша оказался в мастерской грубого и занос­ чивого художника, который был не столько настроен обучать незнакомого парня, сколько надеялся найти в Айвазовском расторопного слугу. Целыми днями юноша приготавливал для Таннера краски, чистил палитру, бегал по его поручениям или рисовал те или иные виды, которые в дальнейшем Ф.Таннер ис­ пользовал для своих картин. Учил ли он Айвазовского? Скорее всего, все же учил. Во всяком случае, вот как пишет об этом Оленин в письме к профессору А.И. Зауервейду: «...господин Гайвазовский превосходно схватил манеру писать воду и воз­ дух последнего его наставника живописца Таннера, успев сею манеру усовершенствовать отличным подражанием натуре!»

Тем не менее Таннер и Айвазовский Айвазовский Иван Константинович [1817—1900] Великий русский живописец, маринист, мастер батальной картины. В 1833-37 годах учился в Академии Художеств у  и французского мариниста Ф. Таннера. С 1845 года академик, с 1847 года профессор, с 1887 года почетный член... так и не нашли об­ щего языка, в конце концов Ованес заболел, как с ним это часто случалось в Петербурге. Несмотря на недомогание, в свой единственный выходной — воскресенье он отправился в гости к Оленину в Приютино, где его свалила жестокая лихорадка.

«Вотдо чего довел тебя проклятый француз!»—Разозлил­ ся Алексей Николаевич, велев послушному юноше не вста­вать с постели хотя бы несколько дней. А после, переведя его сначала в академический лазарет, а затем убедил вообще не возвращаться к Таннеру. Это была стратегическая ошибка. Ибо не получивший никаких разъяснений по поводу исчез­новения своего подмастерья Филипп Таннер затаил в сердце вполне объяснимую обиду, которая прорвалась точно гнойный пузырь, когда на осенней выставке в Академии, по его све­ дениям, больной Гайвазовский вдруг представил целых пять картин! Неслыханно. Вто время как Таннер ждал возвращения своего ученика и подмастерья, не прося прислать замену и все делая один, тот за его спиной, даже не спросив разреше­ ния, не посоветовавшись... Это было неприкрытое нарушение субординации. По правилам, работы учеников для выставки отбирались непосредственно их наставниками — в тот момент учителем Гайвазовского был Таннер, назначенный государем Николаем I и непосредственно президентом Академии Олени­ ным. Не умалял вины и тот факт, что за свою картину «Этюд воздуха над морем» «наглый Гайвазовский получил серебря­ную медаль!» Надо же — мало того, что без разрешения отдал картину на суд публике, так еще и не удосужился пригласить на выставку своего непосредственного наставника!

Таннер расценил произошедшее как явное оскорбление себе и в тот же день доложил о произошедшем государю, а тот, как человек превыше всего чтящий дисциплину и требовавший от подчиненных исполнения воли их непосредственных началь­ ников, приказал снять с выставки картины Гайвазовского.

Оленин сделал попытку протянуть время, ссылаясь на то, что в приказе не указано, одну ли, получившую серебряную медаль, картину следует убрать с выставки, или такой же уча­ сти должны подвергнуться и остальные четыре выставленные произведения автора. На это министр Двора князь Волконский лаконично ответил: «По высочайшему повелению покорнейше прошу Ваше высокопревосходительство приказать снять с вы­ ставки Академии художеств все картины, писанные бывшим больным учеником живописца Таннера».

Вэтой коротенькой записочке четко читается причина, по­ влекшая за собой это решение: «писанные бывшим больным учеником живописца Таннера».

Оленин просчитался, надеясь, что, покрутясь некоторое время без подмастерья, Таннер найдет себе кого-нибудь дру­ гого, понадеялся, так сказать, на русский авось, а в результате его любимый ученик Айвазовский Айвазовский Иван Константинович [1817—1900] Великий русский живописец, маринист, мастер батальной картины. В 1833-37 годах учился в Академии Художеств у  и французского мариниста Ф. Таннера. С 1845 года академик, с 1847 года профессор, с 1887 года почетный член... претерпел мгновенный взлет и последующее за ним стремительное падение.

Короче говоря, схлестнулись между собой президент Ака­ демии Оленин и заезжая знаменитость Таннер, а в результате, как обычно, досталось ни в чем не повинному Айвазовскому, который хоть и сам должен был, по определению, думать о своем проступке, но с другой стороны, даже если бы Ованес и решил вернуться к Таннеру и продолжать тянуть лямку, мог ли он противиться воле самого президента?! Может ли солдат не подчиниться генералу по причине, что капрал ему другое приказал?! Конечно же нет.

Тем не менее монаршая немилость не просто больно ранит юного художника, а буквально сбивает его с ног. На какое-то время юноша перестает бывать в гостях, понимая, что само его присутствие там, скорее всего, нежелательно. Он продолжал прилежно учиться и только больше замыкается. Кажется, его не радуют даже передаваемые ему разговоры, подслушанные другими учениками в домах Олениных, Одоевских, Томиловых. Особенно опечалился Оник, узнав, что сам Василий Андреевич Жуковский пытался заступаться за него перед государем, но получил неожиданно жесткий отказ.

Это было печально, ведь кто его знает — великого Жуков­ского, вдруг после такого он озлобится на безвинного худож­ника, сочтя того виновником своих бед.

В это же время чуть ли не единственным местом, где отва­живается бывать Ованес, становится армянская церковь. Мы узнаем это из адреса, который на пятидесятилетием юбилее творческой деятельности преподнесут Айвазовскому армяне столицы. «С.-Петербургское армянское общество, видя Вас почти ежегодно в числе прихожан своей церкви со времени обучения Вашего в императорской академии художеств и до наших дней, было ближайшим свидетелем и Ваших трудов и Вашей славы».

Опала давила на впечатлительного и мнительного молодого человека тяжким грузом, заставляя его думать, что жизнь его как художника закончилась, и не сегодня завтра ему будет указано на порог. При этом юный и неопытный в таких делах Айвазовский еще не знал, что даже монаршая немилость по­ рой реально помогает человеку возвыситься, собирая вокруг него толпы сочувствующих. В то время, разумеется, не было понятия «черного пиара», но в случае с Ованесом по-другому и не скажешь. Наябедничал на своего непослушного ученика Таннер, а мог бы и смолчать. И еще неизвестно, что принесло бы больше пользы. Потому как, кто такой этот самый Филипп Таннер? Знаменитый маринист с чинами, наградами да монар­ шей милостью, допустим, но для не желающих признавать во­ обще никаких авторитетов студентов — Таннер прежде всего француз, перетягивающий на себя заказы, деньги и награды, которые вполне могли бы достаться русским художникам. Кто такой Айвазовский? Он наш! А такой клич как: «Наших бьют» — во все времена заставлял самых кротких подниматься, хватая все, что попалось под руку, и идя на супостата.

Кто-нибудь заметит, что Айвазовский не русский, а как раз армянин, что он выходец из Крыма. Но только в то время все было не так — страна огромная, и все, кто в этой стране, даже те, кто не по своей воле, — наши. Когда Айвазовский Айвазовский Иван Константинович [1817—1900] Великий русский живописец, маринист, мастер батальной картины. В 1833-37 годах учился в Академии Художеств у  и французского мариниста Ф. Таннера. С 1845 года академик, с 1847 года профессор, с 1887 года почетный член..., Брюллов Брюллов Карл Павлович [1799—1852] Великий русский художник. Портретист. Живописец. Великолепный акварелист. Как и его старшие братья Федор и Александр, первые уроки рисования получил от отца, скульптора-орнаменталиста Павла Брюлло, а в 1809 г. был зачислен в Воспитательное училище при..., Гоголь выезжали за границу — там они были не армянином, немцем и малороссом — их называли русскими.

Поэтому в склоке между Айвазовским и Таннером просве­щенная общественность однозначно встала на сторону наше­ го художника, которого за яркий талант злобный фразцузик хотел заморить в своих подмастерьях, не дав возможности хотя бы показать свои творения публике. Добавила масла в огонь крайняя непопулярность среди артистической братии самого Николая I, странные прихоти которого, а именно по­ стоянный догляд за делами Академии, требование введения в ряды деятелей искусства чуть ли не воинской дисциплины, не давали художникам спокойно работать. Он уже отправил в отставку добрейшего профессора А.И. Иванова и выставил полным дураком любимого всеми А.Е. Егорова.

Кроме того, а последнее давно уже вышло из разряда го­ лословных слухов, по словам многих профессоров, бывавших в загородных дворцах, Николай I1мнил себя не только знато­ ком живописи, но и отменным художником. В свободное от государственных дел время он с энтузиазмом пририсовывал к старинным пейзажам, хранящимся в этих резиденциях, целые группы пехотинцев и кавалеристов. Все это непотребство про­ делывалось под присмотром профессора Зауервейда, который был вынужден благосклонно кивать портящему шедевры ван­ далу, а затем рассказывал о произошедшем в кругу своих не менее словоохотливых и общительных друзей.

Оленин молчал, но вот то один, то другой придворный на­ чали жаловаться государю на зазнавшегося француза. Этому он цену загнул, тому отказался писать картину, еще кому-то нахамил... потянулся ручеек, перерастающий в реку. Потом, на одной из выставок, куда среди профессоров и академиков Ака­ демии художеств приехал Таннер, заявилась толпа учеников, которые при появлении француза начали шикать и свистеть, так что тот был принужден в конце концов удалиться, опаса­ясь если не за свою жизнь, то по всей видимости полагая, что с находящейся в столь буйном состоянии молодежью лучше не связываться.

Ошикивание Таннера организовал друг и однокашник Айва­зовского Василий Штернберг. Узнав о проделках приятелей, Оник мог только за голову схватиться. Ведь если француз опять пожалуется государю, ребят могут наказать. Но на этот раз обошлось без жалоб и доносов. Таннер жил в России по­следние месяцы, может быть, недели или даже дни, прекрасно понимая, что сам вырыл себе яму, он не решился беспокоить монарха, сваливая на того свои проблемы.

Благодаря скандалу о Ване Айвазовском заговорил весь го­ род, и однажды в Академию, специально желая познакомиться с ним, приехал сам Иван Андреевич Крылов!

Крылов — классик из классиков! Небожитель! Случай поистине небывалый. Всеобщий дедушка, патриарх отечественной литературы нисходит со своего заоблачного пьедестала на Олимпе единственно для того, чтобы поддержать опального художника, учащегося академии!

Если бы местные журналисты прознали о планах великого баснописца и осветили его визит в прессе, Айвазовскому уже в годы его ученичества была бы уготовлена слава борца и му­ ченика. Но и студенты, и сочувствующие Онику профессора разнесли эту благую весть почище современных нам дешевых газетенок вкупе с телевидением. Теперь уже никто не сомне­вался — правда на стороне нашего художника.

Прошла зима, и весной произошло то, чего уже давно ждали друзья Айвазовского и он сам: жалобы на Таннера перевеси­ ли хорошее отношение к последнему государя, и тот повелел французу удалиться из России.

Но свергнуть Таннера одно — а обелить честное имя Айва­зовского совсем другое. На этот раз за дело взялся профессор Академии художеств Александр Иванович Зауервейд, давав­ ший уроки живописи детям царя, а, следовательно, имевший возможность напроситься на аудиенцию у самого Николая.

С глазу на глаз Зауервейд и сообщил государю о неви­новности Айвазовского, обосновав свое заявление тем, что получивший приказ от президента академии писать для вы­ ставки рядовой учащийся не имел морального права ослу­шаться.

Сам Оленин ничего не объяснял, ожидая, что все как-нибудь разрешится и о конфликте забудут. Уяснив, что на самом деле Айвазовский Айвазовский Иван Константинович [1817—1900] Великий русский живописец, маринист, мастер батальной картины. В 1833-37 годах учился в Академии Художеств у  и французского мариниста Ф. Таннера. С 1845 года академик, с 1847 года профессор, с 1887 года почетный член... не нарушил субординации и был прав, подчинив­шись главному начальнику, Николай сменил гнев на милость и потребовал привезти во дворец снятую ранее с выставки картину.

Собственно, к чести монарха можно сказать следующее — если бы изначально Оленин или тот же Зауервейд решились заступиться за юношу и объяснить, как все было на самом деле, Гайвазовский не попал бы в немилость. Впрочем, уже хорошо, что того не выгнали из Академии и он, несмотря ни на что, продолжал обучение.

Посмотрев картину и признав ее достойной, государь по­ велел выплатить художнику денежное вознаграждение, в котором тот так нуждался. Александр Иванович Зауэрвейд сделался на какое-то время героем среди студентов и людей, сочувствующих Гайвазовскому. Расчувствовавшись, великая княжна Мария Николаевна поцеловала своего почтенного учителя в лоб, чем вызвала слезы умиления на лицах, присутствовавших на аудиенции придворных.

Сам же Ованес удостоился дружеских объятий президента Оленина, который во всеуслышание снова просил юношу за­ просто бывать у него дома. Это был знак для академического начальства перестать сторожить молодого человека, дав ему чуть больше свободы. И действительно, с того дня лучшему ученику академии и всеобщему любимцу Ване Гайвазовскому, а он снова сделался таковым, неофициально были разрешены незначительные вольности. Решил ли он погулять под ласко­ вым весеннем солнышком, пропустив пару часов в натурном классе, проспал утреннее занятие или остался ночевать в доме кого-то из своих высокопоставленных друзей, — все знали, юноша вовремя сдаст работу, и там, где другой едва одолеет одно произведение, Гайвазовский предоставит пять, причем таких, какие самые взыскательные судьи без возражений сразу же определят на ближайшую выставку.

Несмотря на то что история с Таннером закончилась вполне удачно для него, Оник дал себе зарок постараться в дальней­ шем построить свою жизнь так, чтобы жить и работать как можно дальше от двора с его милостями и опалами, наезжая в Петербург время от времени на выставки или повидаться с друзьями.