Б.М. Кустодиев. 1966. Автор: Л. Мочалов
КАКАЯ ТЫ, РОССИЯ?
Человек в пышной меховой шапке с заостренным верхом и в шубе спокойно и внимательно смотрит на нас. За ним — веселое копошение жизни: русская зима, разнаряженные инеем деревья, бегущие лошадки, пестрые лавки под самыми стенами древнего монастыря-крепости, причудливые башни, «луковицы» церквей.
Все пестро, ярко, нарядно!
Это автопортретАвтопортрет. 1912Картон, темпера, 100x85Галерея Уффици (Galleria degli Uffizi) 1912 года, написанный для знаменитой галереи Уффици во Флоренции. Его можно считать программным произведением мастера, уже определившего свое творческое лицо.
В эскизеАвтопортрет (в шубе). 1912Эскиз Бумага, акварель, графитный карандаш, 24,3 x 25Государственный Русский музей к автопортрету художник нарисовал себя перед прилавком с игрушками. Он держит в руке веселого расписного петуха и разглядывает его. Он сам выглядит продавцом игрушек. Возможно, именно поэтому ушел от первоначального замысла. Но эскиз прямолинейнее выражает то, что хотел сказать художник: он влюблен в русское народное творчество, его искусство питается живыми традициями искусства народных мастеров. В окончательном варианте автопортрета игрушек нет, но «игрушечность» живет в прихотливо-нарядной архитектуре Троице-Сергиевой лавры, в ярком зимнем пейзаже.
Произведение
написано всего лишь за три года до нестеровского автопортрета. И сопоставление обеих работ напрашивается само собой. Композиционная схема портретов во многом совпадает. Это — портреты-представительства, портреты-декларации. Каждый из художников выступает от имени самого ему дорогого — от имени России. Но Россия у каждого своя.Для
вечная красота родной природы является хранительницей идеала России. С элегически одухотворенным и лишенным примет времени пейзажем контрастирует облик художника — человека XX столетия.Для
«Россия» — в устойчивости бытовых традиций, в характерности колорита повседневной народной жизни. Художник органически связан со всем тем, что его окружает. Даже его шапка по своей форме чем-то напоминает купола и башни древней Лавры. Овеществленная в них история — в кустодиевском понимании — творение рук безымянных умельцев, братьев тех мастеров, что и поныне делают свои веселые игрушки.в своем автопортрете напряженно строг, нетерпим, внутренне трагичен. мягче, добрее, проще. Он смотрит на зрителя с едва уловимым оттенком грустной снисходительности. Каждый из автопортретов — признание художника перед самим собой, разъясняющее в конечном счете отношение обоих живописцев к жизни.
И
, и питали друг к другу взаимные симпатии. считал , наряду с , своим учителем, учителем по духу. Первый биограф , В.В. Воинов, описывая свидание «двух типично русских художников», назвал его «глубоко трогательным и даже знаменательным».Действительно, оно знаменовало преемственность двух поколений мастеров национальной школы живописи»
и — два брата, родные в любви к своему отечеству и абсолютно несхожие по характеру и мироощущению. Они смотрят на жизнь с противоположных сторон. И разница их творчества не только индивидуальная, но и историческая.Как известно, русская литература и искусство испытали на себе могучее и благотворное воздействие демократических идей. Развитие русской культуры неотделимо от развития передовых течений общественной мысли. Их представители были патриотами своей Родины. Благо миллионов простых людей было для них превыше всего. Но, свершая свой жизненныйподвиг во имя народа, они, в силу глубоких исторических и социальные причин, оставались во многом непонятными и даже чуждыми ему. «Страшно далеки от народа» были декабристы. Народники не нашли общего языка с народом.
Передовые русские художники средствами своего искусства служили народу, несли ему слово правды. Именно в неграмотной России достиг наивысшего развития тигк картины-рассказа, повествующего о «драмах жизни», о простом человеке. В этом смысле передвижничество было глубоко национальным явлением. Стремясь восстановить утраченную связь с народом, русские художники показывали его неисчерпаемые силы (
), обращаясь к его великому прошлому, воспевали красоту национального характера ( ), использовали образы фольклора ( ).Говорить с народом на языке народа — задача, которую все глубже осознавали художники. Она не могла быть решена полностью в условиях антагонистического общества. Однако мастера русского искусства многое сделали, чтобы найти «точки соприкосновения» с народом и чтобы определить черты национального в своем творчестве.
И
, и внесли свой вклад в решение этой задачи.Каждый из них шел особым путем.
хотел выразить «душу народа». Национальное в представлении связывалось в первую очередь с религиозным. Религия мнилась художнику средством разрешения противоречий современной ему действительности.
абсолютно не религиозен. Церковные обряды для него — это «театр, спектакль тысячелетней давности. Это подчас красивое зрелище», но не более.
Если он и ищет «душу народа», то не в сфере идеального, а в сфере материального. Его интересует облик, колорит русской жизни. Особенности национального художник находит в народном быте, в представлении народа о красоте.
эстетически обосновывает свой идеал поэзией русского пейзажа. В природе он открывает непреходящие духовные ценности, очищающие и возвышающие человека. Картины переносят зрителя на берега рек и лесных озер, в мир тишины и уединения, ведет зрителя в суету ярмарок и гуляний. Его поэзия — в веселье праздника, в яркой многокрасочности окружающей жизни. Художник смело заявляет об эстетической ценности и красоте обыденного.
Герои
исполнены внутренней тоски и смятения, отрешены от мирской суеты, от бытовой повседневности. Их невозможно представить за едой или питьем. Герои заняты самыми обычными делами. Они пьют чай и едят, ложатся спать и купаются, косят и жнут, торгуют и играют в шашки, судачат и любезничают, отплясывают и горланят песни Ипод гармонику, тешатся балаганными представлениями и катаются на тройках.ставит перед собой задачу убедить зрителя в реальности идеального. , напротив, ищет идеальное в реальном. В двадцатый век — век предельного обострения противоречий и необычайной усложненности духовной жизни — призывает к простоте. «Я не останавливаюсь долго на мучающих, неразрешимых вопросах», — признавался художник. Несмотря на жестокую и прогрессирующую болезнь, он до конца своих дней утверждает радость земного бытия. Свой оптимизм черпал в здоровых основах народной жизни.
Идеалы народа закреплены в народном творчестве. Поэтому понятен интерес художника к лубку, к детской игрушке, к вывескам.
хочет говорить с народом, приблизив язык своего искусства к яркому и выразительному «просторечью» творчества крестьян и ремесленников.
Находясь в Троице-Сергиевой лавре,
идет к монахам. — к резчикам игрушек.не знает замысловатых сюжетов, сложных драматических коллизий. Его произведения не задают вопросов и загадок, связанных с судьбами представленных героев, с тем, что было до изображаемого момента и с тем, что будет после. И все-таки, при всей сюжетной элементарности, многие картины зрелого — загадочны. Они загадочны отношением художника к тому, что он изображает.
Действительно, какова позиция художника? Что значит для него быт дореволюционной России? С каким чувством он смотрит на чинных купчих и на бородатых купцов или извозчиков, свершающих ритуал чаепития? Наслаждается ли он созерцанием своих многопудовых, сонно-ленивых «красавиц» или иронизирует над ними? Является ли
певцом «избяной, кондовой, толстозадой» Руси или он ее критик? Если и апологетическое и критическое начала сосуществуют в творчестве художника, то в какой степени это правомерно? Не следует ли считать ироническое подтрунивание над самым дорогим чертой людей, теряющих высокие идеалы, чертой ущербной культуры декаданса?Все эти вопросы не выдуманы мной. Они возникли с возникновением кустодиевских полотен. Они существуют в нашем искусствознании. Причем разные люди отвечают на них по-разному. Не вдаваясь в историю полемики, приведу всего лишь некоторые высказывания, выражающие полярные точки зрения. «Считать ли, — пишет Э. Голлербах, — творчество славословием старой Руси, купеческому и мещанскому быту? Конечно, нет, трижды нет. Тонкая ирония художника сквозит в его жанрах в облике тяжеловесных купчих, румяных ямщиков, осанистых дедов».
В.В. Воинов, рассказывая о встрече М.В. Нестерова с
, приводит иную оценку творчества художника. Обращаясь к , Нестерова говорил: «Вы большой, нужный художник... и с русской душой... но позвольте мне, старику, откровенно высказать свое мнение. Когда я видел раньше Ваши работы, меня что-то от них отталкивало, я не мог примириться с тем, что видел в них как бы насмешку над близким мне сословием (купцами). Ведь у всех есть грехи и недостатки, но зачем же показывать только минусы? (Жест протеста у Б. М. — примечание В. Воинова. — Л. М.) Но в этот приезд, особенно в Русском музее, я увидел глубокую перемену, совсем иначе подошел к Вам и почувствовал эту глубокую теплоту и любовь...» (по отношению к тем людям, которых изображает .— Ж М.)И вот еще два противоположных мнения по поводу уже конкретной вещи КрасавицыКрасавица. 1915Холст, масло., 141 x 185Государственная Третьяковская галерея» (1915). «КрасавицаКрасавица. 1915Холст, масло., 141 x 185Государственная Третьяковская галерея»,— пишет в монографии о Кустодиеве М. Эткинд,— оказывается остроироническим образом, имеющим смысл памятника вкусам уходящего «расейского» мира. «Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым». Несколькими строчками выше автор замечает: «Это красавица, как представляет себе красавиц наш российский обыватель!»
— его знаменитой «Автору монографии о КрасавицаКрасавица. 1915Холст, масло., 141 x 185Государственная Третьяковская галерея», «Купчиха за чаемКупчиха за чаем. 1918Холст, масло., 120 x 120Государственный Русский музей», «Русская ВенераРусская Венера. 1925—1926Холст, масло., 200 x 175Нижегородский художественный музей» и др. — один и тот же полюбившийся времен его юности тип русской красавицы, который он считал затем всю свою жизнь классическим типом русской женщины. Зачем же доказывать, что у — это какая-то ирония?»
возражает И. С. Зильберштейн: «Во всех этих картинах (имеются в виду картины «мог быть больше чем мастером иронии, он мог быть беспощадным сатириком. В исполненных им карикатурах на Игнатьева, Дубасова, Победоносцева (1905—1906) авторское отношение выражено определенно отнюдь недвусмысленно. Это едкое, саркастическое развенчание реакционных деятелей царизма. Это прицельная стрельба, рассчитанная на их моральное уничтожение. Очевидные элементы сатирической оценки можно обнаружить в портрете А. П. Варфоломеева (1902). Известно, что «раскусил» этого дворянина-кулака «с либеральными взглядами и мужицкой хитростью». Образ Варфоломеева гротескно заострен и иронически монументален. Его раздувшаяся туша «еле влезает» в раму. Он вызывает почти гадливое чувство.
И в той, и в другой работе художник как бы вступал в непосредственное соприкосновение с конкретными носителями зла; в первом случае это «большие птицы» – царские сановники и генералы, во втором — сельский тунеядец, мироед. И если в карикатурах образное решение в значительной мере определялось спецификой жанра, то в портрете сам характер модели, написанной с натуры, подсказал соответствующее решение.
Персонажи картин зрелого
вызывают, конечно же, иные чувства, чем образ Варфоломеева, не говоря о карикатурах.Думается, что пойять отношение
к его героям и быту дореволюционной России можно, лишь уяснив, что значили для художника— в зрелый период творчества — его картины. Необходимо понять образ творческого мышления мастера. Без этого легко впасть в ошибку, вольно или невольно приноравливая к «меркам», испытанным на других мастерах.обладал феноменальной зрительной памятью. «Он, — по словам его сына, — помнил, каким был фонарь на том или ином перекрестке, мог точно восстановить все вывески над лавками торговых рядов и даже какого-нибудь витиеватого дракона на конце водосточной трубы в Астрахани... Его картины, выполненные по памяти, получались как отпечаток когда-то виденного». Сам художник признавался: «вспоминаю и рисую! Когда пишу, у меня всегда стоит картина перед глазами, я ее как бы целиком списываю и срисовываю. Мне легко, так как стоит захотеть, и я могу заказать голове картину, и эти картины сменяются, как в кино».
В. В. Воинов назвал картины
«снами о реальной жизни. В них сон, мечта становятся реальностью, а реальность и подлинная жизнь кажутся сказочным сном. с полным правом можно назвать фантазером быта...»Передвижники, воссоздавая «драмы жизни», стремились, чтобы они выглядели сценами реальной действительности. Натурные этюды — необходимое условие создания их картин. Импрессионисты обогатили и обострили восприятие натуры, разработав способы передачи своего видения природы на холсте.
мыслит по-иному, преследует иные цели. Он реализует собственные воспоминания. Он пишет не с натуры, а «со своей памяти». Правда, он использует натуру, но привлекает ее скорее для проверки сложившегося у него образа. Его картины зрелого периода творчества не имеют множества подготовительных этюдов, как, например, картины , , .Стоит сказать себе о произведениях
— «это картины-воспоминания», как многое проясняется в его творчестве. В частности, становится понятным столь легкое превращение Кустодиева-живописца в первоклассного мастера театрально-декоративного искусства. писал, что он «совсем неожиданно сделался театральным художником». На самом деле эта «неожиданность» была логическим выводом из его художественных принципов, которые уже сложились в основном к 1911 году — ко времени исполнения первой работы для театра (оформление пьесы «Горячее сердце» А. Н. Островского). Ведь театр — тоже жизнь, но как бы вымышленная автором и реализованная в живом действии — зрелище. Картины-воспоминания о реальной жизни органически связывались с «живыми картинами» сценического искусства.Одно из свойств человеческой памяти — удерживать «хорошее», «плохое» мы склонны забывать. Большинство картин
— ярмарки, гулянья, праздники — веселые, отрадные. У него нет печальных сюжетов, тоскливых настроений, нет даже грустных пейзажей или состояний природы. Пора увяданья, осень, превращается у в яркое торжество солнечного золота, суровая зима — в сказочное царство волшебного инея.