К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Италия. 1961. Автор: Н. Машковцев
Отличный живописец, которого до сих пор мы знали только по некоторым прелестным рисункам, исполненным акварелью, в этом году появился с большой картинойВсадница. 1832Холст, масло, 291,5 x 206Государственная Третьяковская галерея, написанной масляными красками, и превзошел всеобщие ожидания. Эта картина, портрет в настоящую величину, изображает очень красивую девушку на лошади, в саду, и написана господином Карлом Брюлловым по заказу графини Самойловой. Манера, которою исполнен этот портрет, заставляет припомнить прекрасные произведения Вандика и Рубенса. В лошади возбуждает удивление смелый рисунок, жизнь, полная огня, и необыкновенное мастерство в ракурсах. Некоторые замечают, что движение животного слишком сильно и что одна передняя его нога кажется длиннее другой, но мы охотно прощаем в нем эти недостатки, если даже они справедливы, принимая в расчет одушевление, дышащее во всех ее движениях, но преимущественно в глазах, в ноздрях, во рту, в котором натура передана в совершенстве. Славный художник, имя которого составляет большой авторитет, уверял нас, что он не помнит, чтобы кто-нибудь из самых знаменитых иностранных мастеров написал лошадь лучше этой. Так как лошадь занимает большую часть картины, то мы думаем, что автор избрал ее главным предметом, чтобы пощеголять в ней своим знанием. Прелестная улыбка оживляет сидящую на коне девушку, возвышает красоту ее лица и выражает, что она чувствует удовольствие от своей храбрости, которая позволяет ей сидеть на таком горячем коне. Направо от этой девушки девочка (также портрет), подбежав к низким перилам смотрит на нее с боязнью, смешанной с любопытством, и с другой стороны или, скорее, впереди, красивая собака лаем изъясняет свою радость. Фон представляет очаровательную рошу, пересеченную дорожками и пронизанную лучами отдаленного света. В этом произведении как в человеческих фигурах, так и в животных ясно видно познание рисунка, умение мастерски располагать свет, письмо своеобразное, плавное, быстрое, сообразное с характером предметов и разнообразное по тонам, прозрачные краски, словом, исполнение поспешное, но великого мастера. (Перевел с итальянского . Архив ГРМ)
1833
— в Общество поощрения художников.
Все русские художники в Риме теперь одной мысли. Начиная от Брюлло до Виганда, каждый говорит: «Нет отрады другой для меня, как углубление в занятия мои».
Вследствие сего Брюлло оканчивает картину свою, удивляющую уже Рим, а следовательно и Европу. (Рукописный отдел Всесоюзной библиотеки имени В. И. Ленина)
А. Н. Демидов — . 18 января 1833. Париж.
Любезный Брюллов! Письмо ваше от 4 января я имел удовольствие получить и сердечно благодарю вас за оное, тем более, что этого удовольствия не всегда от вас иметь можно, ибо вы на переписку как-то довольно скупы. Теперь я очень ясно вижу из содержания письма сего, в каком положении находятся заказанные мною картины и портрет и что медленность по неокончанию оных произошла от поездки вашей в Болонью и Венецию. Вы говорите, что по возвращении вашем в Рим картину Помпеи, сравнивая с знаменитыми произведениями венецианцев, нашли только подготовленною, почему принуждены были, занявшись оною, сделать много перемен и, судя по рисунку, в письме начерченному, мне кажется так же, как и вам, что сюжет оной произведет гораздо сильнейшее впечатление на зрителей чрез сделание таковых перемен, подходящих ближе к подлинности происшествия, и чрез то удвоит цену талантов ваших. Ежели картина сия в самом деле приведется к окончанию в конце сего месяца, то я совершенно остаюсь уверенным, что вы также не замедлите окончить и портрет мой в продолжение назначаемого вами трехнедельного времени; когда же та и другая работы будут порешены наготове, прошу вас немедленно о том мне сообщить для того, чтобы я мог распорядиться назначить место, куда отправить те картины.
(Архив Брюлловых)
С особенным удовольствием привожу здесь слова , относящиеся до его изучения образцов искусств и до века, в котором он жил: «Да, нужно было их всех проследить, запомнить все их хорошее и откинуть все дурное, надо было много вынести на плечах; надо было пережевать 400 лет успехов живописи, дабы создать что-нибудь достойное нынешнего требовательного века. Для написания «Помпеи» мне еще мало было таланта, мне нужно было пристально вглядеться в великих мастеров»...
, писавши «ПомпеюПоследний день Помпеи. 1830—1833Холст, масло, 456,5 x 651Государственный Русский музей», доходил до такого изнеможения сил, что нередко его выносили из мастерской, что мы слышали от него самого и от римской натурщицы Манникучи... (Рамазанов)
нужна была только великая идея и большой холст, остальное приложилось само собой. Его собственные впечатления при виде Помпеи присоединились к общему приподнятому чувству, возбужденному оперой Паччини («Последний день ПомпеиПоследний день Помпеи. 1830—1833Холст, масло, 456,5 x 651Государственный Русский музей»), и дали ему тему для желаемого эффекта; он взялся за нее хотя бы только для того, чтобы представить ее совершенно иначе, чем это делали до тех пор.
Тогда художники осмеливались представлять в больших размерах только сюжеты, облеченные величием библии или древней истории. Задуманная тема не совсем, следовательно, противоречила предвзятым идеям, но, вместе с тем, она давала больше реальности в изображении действительных стен города, который, казалось, и теперь еще поражен неожиданностью катастрофы. Сюжет соединял пылкость новой школы со строгим знанием уважаемого классицизма. Художник мог высказаться здесь сразу — и рисовальщиком и колористом. В его воображении зеленоватый свет молния должен был произвести удачный контраст с освещением пылающего вулкана и вместе с тем выдвинуть античные фигуры тонкого рисунка и сильных мышц.
Вдохновленный и возбужденный своим сюжетом, Брюллов смело взялся за дело, и вся композиция быстро была набросана. Когда же работа подвигалась вперед, то настроение его становилось менее уверенным; он чувствовал, что сильные контрасты и чрезмерные крайности являются верным способом повлиять на толпу, но что тонкие знатоки, пожалуй, упрекнут его в том, что он отверг истинные требования искусства и перешел на границу диорам и декораций.
Потом он сознавал и недостаток единства в своем сюжете. Впечатление, производимое грандиозной катастрофой, сжатой в размерах картин Мартина, понятно, так как оно дает только общий эффект происшествия и оставляет зрителю возможность создавать или отгадывать его подробности. В больших же размерах, принятых Брюлловым, это единство впечатления должно было бы потеряться, так как здесь интерес раздробляется на различные действия, общей связью которых служит лишь пепел, падающий огненным дождем, да слабая надежда спастись от него, выраженная различными трогательными эпизодами, понятными с первого взгляда. По выражению Вальтер Скотта, нужно было сделать более чем картину, надо было создать поэму. Но восторжествовал и над этими трудностями. При взгляде на его картину каждый сразу поймет, что творится в этой глубокой улице, по которой несется колесница со сломанной осью, оставляя за собою обломки и производя разрушения... Сброшенный седок еще старается удержать испуганных коней, его молодая жена убита падением на мостовую, ея прелестный ребенок, полный жизни, вызывает глубокое сожаление... Все это ясно само собой и не нуждается в комментариях. Другая чета пытается укрыться под плащом от огненного пепла, их бегство замедлено трепетом детей... Группа — мать с двумя дочерьми, на коленях, оцепеневшая от ужаса, — дана самими раскопками в Помпее, где нашли эти три скелета в позе, изображенной на картине. Христианин, узнаваемый по кадилу и свече, которые он уносит с собою, исполнен энергии, но покорен судьбе, тогда как фигура языческого жреца выражает страх и замешательство. В прекрасной группе, загораживающей лестницу и дверь дома, главная фигура — молодая девушка, роняющая вазу, которую она несла на голове; видно, что силы уже покидают ее. Возле нее замечательный этюд спины с выразительным движением. Может быть, скупой, подбирающий свое золото в такую страшную минуту, представляет собою до некоторой степени утрированную мысль, но зато живописец с ящиком красок, рассеянный и поглощенный необычайным зрелищем, отражает истинную натуру художника и к тому же дает портрет самого автора картины. В первой группе весьма рельефно выражена сыновняя любовь: двое юношей уносят своего отца, дряхлого старика... Эти последние три фигуры поражают вас смелостью рисунка и силою колорита. Подле них Плиний-старший умоляет свою изнемогающую мать подняться и сделать последнее усилие, чтобы спастись. Во взгляде и жесте матери видны и бессилие, и желание спасти сына, и вместе с тем страх затруднить его бегство. Эта престарелая женщина и молодой человек безусловно самая прочувствованная группа всей обширной композиции, столь богатой выразительными эпизодами. Нельзя не обратить здесь внимания на великое значение материнского самоотвержения, подчеркнутое , как сильнейшее и самое бескорыстное из всех чувств. (Гагарин)