К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Италия. 1961. Автор: Н. Машковцев
«Последний день ПомпеиПоследний день Помпеи. 1830—1833Холст, масло, 456,5 x 651Государственный Русский музей» называлась у нас просто картина... Долго смотрел на нее и сказал: «Право, в ней много хорошего; не написать мне другой «ПомпеиПоследний день Помпеи. 1830—1833Холст, масло, 456,5 x 651Государственный Русский музей»!
—«Бог милостив! — возразил я, — к чему отчаиваться?»
— «Нет, меня здесь много сердят; а чудные моменты пережил я, писавши эту картину! И как теперь вижу стоящего перед нею маститого старца Камуччини. Спустя несколько дней после того, как весь Рим стекался смотреть мою картину, пришел он ко мне в мастерскую на Виа Сан Клавдио и, постояв несколько минут перед картиной, обнял меня и оказал: «Обними меня, Колосс!» ( )
В 1833 г. я отправился в Италию, пробыл долгое время в Болоний, делая рисунок, по рекомендации , в церкви Маdonna della Galiera с Франческа Альбани. ( )
Приехав в Болонию поздно вечером, я узнаю, что в том же отеле, где я остановился, проживает русский художник Федоров. Я с ним познакомился и узнал, что он пенсионер Демидовых, ученик и приехал с ним из Рима, так как Брюллову заказана копия с знаменитой картины Рафаэля «Св. Цецилия».
Я с радостью увиделся с , начал рисовать в отличной галерее картин болонской школы: тут была «Св. Цецилия» Рафаэля; эта галерея называлась «La Pinacoteca». Вечером я уговорил ходить в вечерние классы рисовать с натуры, на это он согласился, и болонские ученики были в восхищении. Он нарисовал всего одну фигуру, и Академия, взяв его рисунок в оригиналы в граверный класс, присудила ему серебряную медаль.
уважали в Болоний, как некогда Рафаэля в Риме; его сопровождали всегда знакомые и художники, хватали каждое его слово. Он собирался купить дворец и поселиться в Болоний. В то время в театре пела знаменитая певица Паста, и , будучи восхищен ее талантом, начал с нее портрет во весь рост, который никогда не был окончен. Когда он пожелал начать писать копию с Рафаэля «Св. Цецилия», ему отвели особый кабинет, сняли оригинал, чего не делали ни для кого другого...
Я начал замечать, что Болония, несмотря на все его похвалы здешним художникам и на его желание купить здесь дворец и совсем поселиться, начала ему надоедать, что совершенно согласовалось с его непостоянным характером... Он начал однажды поговаривать в кофейной, что ему следует съездить на неделю, на две в Рим по своим делам; я тотчас рассмеялся и сказал: «В Болоний Вас не увидят более, вот и ваш дворец, который вам достался так дешево...»
«Ну нет!—отвечал он, — возвращусь; мне Болония и болонцы очень нравятся!»
В Болоний всех разом удивил слух, что в уезжает. Маd-me Pasta желает видеть оконченным свой портрет; Академия же не знает, как поступить с картиною Рафаэля «Св. Цецилия»; она снята, публике же хочется ее видеть, между тем его друзья говорят, что скоро воротится.
Итак, уехал в Рим... ( )
Стояла в Пантеоне урна Рафаэлова с надписью и на ней бюст его. Но место погребения не знали точно. В 1833 году конгрегация художников, с позволения Папы, решилась отыскать гроб его... И вот 14-го сентября 1833 года в присутствии всех художников, бывших в Риме, ученых и литераторов, вскрыт был гроб Рафаэля. Здесь были Торвальдсен и Камуччини, Гораций Берне, наши , , и многие другие. Скелет сохранился тогда в целости... В течение месяца выставлены были останки Рафаэля на показ всему Риму и 18 октября снова преданы погребению. (Шевырев)
По приезде в Рим, несмотря на его грязь и стертые стены домов, вы немедленно с ним дружитесь. Поместившись как следует и сторговав цену по 3 скуди в месяц, я посетил кафе Греко и первым из встретившихся мне соотечественников был Ф. Ф. Рихтер...
Тут я встретил наших знаменитостей: и ... ( )
Осмотрев и познакомившись с частными галереями, я нашел в Ватикане картину «Неверие Фомы» работы Гверчино — поясные фигуры, но , услыхав от меня, что я остановил свой выбор на Гверчино, рассердился и начал советовать взять для гравирования то, что есть лучшее в Риме по части живописи: «поэтому советую вам приступить прямо к рисунку с «Преображения» Рафаэля», — говорил он.
Я удивился его неуместному совету—совету даже несбыточному, что с моей стороны было бы дерзостью.
«А так как около оригинала имеется масса копировальщиков, то мне придется ждать год или более», — возразил я.
«Это мое дело, — отвечал , — через два дня вы получите позволение».
И действительно, исполнилось так, как обещал мне . ( )
Приехав в Рим из Англии, я долго не знал, на каком именно сюжете остановиться, и совсем было решился взять оригиналом картину Гверчино — «Неверие Фомы», но против этого из всех сил восстал , в то время еще не успевший уехать из Рима, после окончания своего «Последнего дня ПомпеиПоследний день Помпеи. 1830—1833Холст, масло, 456,5 x 651Государственный Русский музей»: он стал решительно с меня требовать, со всегдашней своей горячностью и настойчивым деспотизмом, чтоб я принимался за «Преображение» и ни о чем другом и думать бы не смел. Напрасно я отказывался, выставлял на вид громадность работы и трудность воспроизвести достойным образом столь знаменитую в целом мире картину, — ничего слушать не хотел и стоял на своем. Как последний способ сопротивления, я указывал на то, что даже и добиться очереди работать с «Преображения» чересчур трудно — так много всегда кандидатов, задолго вперед записавшихся — и эта отговорка тоже не помогла. , в то время ставший знаменитостью в Риме, был в знакомстве со всей римской знатью, и без малейшего труда выхлопотал мне у тогдашнего первого министра кардинала разрешение работать с «Преображения» помимо очереди. ( , Воспоминания. «Русская старина»). 1879
Дописав «ПомпеюПоследний день Помпеи. 1830—1833Холст, масло, 456,5 x 651Государственный Русский музей», остался ею недоволен. По его расчету фигуры должны были выходить из холста, а в картине они не имели того рельефа, который он хотел им придать.
«Целые две недели, — говорил , — я каждый день ходил в мастерскую, чтобы понять, где мой расчет был неверен. Иногда я трогал одно место, иногда, другое, но тотчас же бросал работу с убеждением, что части картины были в порядке и что дело было не в них. Наконец, мне показалось, что свет от молнии на мостовой был слишком слаб. Я осветил камни около ног воина, и воин выскочил из картины. Тогда я осветил всю мостовую и увидел, что картина моя была окончена»...
Известное свидание с Вальтер Скоттом состоялось так. Больной Вальтер Скотт приехал в Рим, когда мастерская была уже закрыта для публики. Поэтому к явилась депутация, состоящая из английских художников, просить чтобы он на другой день позволил Вальтер Скотту взглянуть на ПомпеюПоследний день Помпеи. 1830—1833Холст, масло, 456,5 x 651Государственный Русский музей. Вальтер Скотт пробыл в мастерской более часа.
Вскоре после свидания с Вальтер Скоттом выехал из Рима в Милан и на несколько времени остановился во Флоренции, где Флорентийская академия художеств признала его по баллотировке своим профессором первой степени. Во Флоренции иногда посещал знаменитого скульптора Бартолини. Однажды к Бартолини пришел профессор живописи Джузеппе Бедзоули и разбранил картину Брюллова. Только что он ушел, Бартолини обратился к сидевшим у него гостям (между которыми находился мой знакомый Джулио Карбоне, рассказавший мне этот случай) и сказал:
— Вы слышали, что он говорил о ? А ведь он его подметки не стоит!
Сын известного литератора, Франческо Амброзоли, Филиппо, с которым я был очень дружен, сообщил мне, что с того дня, как открылась Миланская выставка 1833 г., жители Милана, встречаясь со своими знакомыми на улицах, в трактирах и в кофейнях, спрашивали друг друга:
— Видели ли вы картину: «Последний день ПомпеиПоследний день Помпеи. 1830—1833Холст, масло, 456,5 x 651Государственный Русский музей», о которой говорит весь Рим?
С этого времени до самого закрытия выставки в Ломбардском зале Брерского дворца, где стояла «Помпея», с утра до вечера была густая масса зрителей. Не только публика, но даже лучшие миланские художники бегали за Брюлловым, как иногда маленькие собачки бегают за огромным псом, и хором говорили:
— Мы все должны у него учиться.
Выставкой «Последнего дняь ПомпеиПоследний день Помпеи. 1830—1833Холст, масло, 456,5 x 651Государственный Русский музей» пробудил в миланских художниках чувство соревнования и охоту к большим предприятиям, но так как человек с правами на уважение всегда приобретает недоброжелателей и завистников, то и , вместе с восторженными поклонниками, приобрел много врагов.
В тридцатых годах, — говорит г. Аладьин, — я приехал в Рим, перезнакомился там со всеми нашими художниками и часто проводил с ними время. При мне случилось, что к на сеанс приехала красавица, баронесса Меллер-Закомельская, а вслед за ней пришел . У Брюллова в руке был маленький портфель. Он о чем-то переговорил с , а после сказал баронессе:
— Так как вы сидите на натуре, то позвольте и мне порисовать с вас: я мешать вам не буду.
Баронесса позволила ему порисовать с нее, и он в короткое время сделал с нее акварелью такой портрет, что , взглянув на него, заплакал. По прошествии многих лет, по смерти , я в Петербурге снова столкнулся с и напомнил ему этот случай, но , тогда уже генерал, ответил мне, что он этого случая совсем не помнит. ( . «Живописное обозрение»)