К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Италия. 1961. Автор: Н. Машковцев
— Обществу поощрения художников. 9 декабря 1823. Рим.
Занимаясь первые пять месяцев в Ватикане, с него начинаю мои замечания. Ватикан содержит в себе по части живописи следующие отличные произведения:
1) «Преображение Христа» (писанное Рафаэлем Урбинским). Прежде нежели начну замечания о сей славной картине, соделавшей бессмертным творца ее, долгом считаю сказать, что, будучи еще в С.-Петербургской Академии художеств, видел достойную копию с сей картины, рисованную учениками Рафаэля Менгса, под его надзором; видевши несколько копий в красках, эстамп Рафаэля Моргена, казалось, не мог ожидать я того впечатления, какое обыкновенно происходит при первом воззрении на отличную вещь; но увидев оригинал, увидел, что картина сия превосходит всякую похвалу и всякое ожидание. Картина освещена светом при раскрытии неба; фигуры кажутся действующими, различие голов поразительно, живость каждой экспрессии заставляет воображать голос, даже каждая складка не кажется написанной: известно по рисункам, находящимся в Мюнхенской библиотеке, что он надевал платья на натурщика, потом, давши ему должное движение, копировал главный ход складок, что видно во всех его картинах последней эпохи. Отделка доведена до такой степени, как глаз может видеть натуру в том расстоянии, в котором находится зритель от картины; сия тонкость обработки приближает к натуре, не мешая общему. По мере удаления планов, фигур, тонкость сия уменьшается; в светах строго соблюдена воздушная перспектива; тени кажутся немного темны, что приписывают краске, им употребляемой, которая впоследствии чернела. Яркость платьев передних планов не без причин, ибо такое количество фигур на столь узком месте требовало употребить сие средство для отделения. Осмеливаюсь заметить, что Рафаэль позволял себе делать упущения насчет перспективы для обобщения главных предметов, например, нижняя часть картины занята фигурами в рост, за коими видна гора, на коей преобразился Христос; три фигуры, находящиеся на горе, гораздо менее вознесшихся на воздух: Христа, Моисея и Ильи, кои гораздо далее от точки зрения; полагаю причиною то, что (он) желал обратить более внимание зрителя на главные фигуры. Сие подтверждается также, смотря на платья Христа, Моисея и Ильи, коих платья и волосы развеяны в обе стороны, чего быть не может, разбирая сие физически, ибо при поднятии фигур, платья оных должны быть подавляемы вниз тяжестью воздуха, чрез что произошли бы три неприятные и параллельные линии, и не было б тех крупных масс, на коих теперь находится главный свет, что заставляет зрителя обратить взор на главное лицо, потом следовать порядку композиции; по той же причине краски и тени верхних фигур усилены. В заключение о сей картине скажу, что, разбирая сии мнимые погрешности, картина сия более и более доказывает свои достоинства.
«Причащение св. Иеронима», Доменикино. Св. Иероним преисполнен выражения, ослабление изображено во всех членах; священнослужитель, готовящийся причастить св. Иеронима, написан с чрезвычайной правдою, блики на парчовой его ризе кажутся момент-но освещающимися; также два прислужника церкви, представленные в ризах: первый в красной с золотом, а второй в белой, — различие сих материй единственно; внимание четырех прихожан вызывает душевное участие и почтение к св. Иерониму; женщина, стоящая на коленях и целующая руку пустынника, заключает картину. Все сие достойно самого Рафаэля. Нет той отработки, но сие заменяется частью приятною, мягкою и смелою кистью. Колорит также превосходит все прочие, мною виденные картины сего мастера, исключая «Иоанна Богослова», находящегося в галерее А. Л. Нарышкина.
«Положение во гроб», писанное Караважем. Рисунок и композиция весьма натуральны, но как рисунок, так и композиция лишены
благородства; сей художник не избирал натуры; один сей недостаток заметен в сей картине; все прочее: свет, колорит, согласие, общий тон и даже экспрессия и правильность рисунка могут стоять наряду с первыми картинами...
5) Картина под названием «Маdonna di Foligno», писанная Рафаэлем Урбинским. Картина сия заказана была кардиналом, портрет коего представлен в нижней части картины; по другую сторону св. Франциск, подле него Иоанн Креститель, в среднем поставлен ангел, держащий в руках дощечку, назначенную для какой-нибудь надписи; наверху поставлена Матерь божия со Спасителем. Сия картина оправдывает мнение, что один Рафаэль умел истинно воображать Матерь божию, и, как говорят итальянцы, в сей картине Рафаэль превзошел самого себя...
Занятия мои большей частью состояли в рисовании со статуй и фресков, находящихся в Ватикане, и в натурном классе офоего пола. Для почтеннейшего Общества начал головку, представляющую умывающуюся итальянку у фонтана. Я освещал модель на солнце, предположив освещение сзади, так что лицо и грудь в тени и рефлектируются от фонтана, освещенного солнцем, что делает все тени гораздо приятнее в сравнении с простым освещением из окна.
Также начал модель в рост, представляющую Филоктета, не столько для сюжета, как для модели, прекрасно сложенной как вообще, так и каждой части в особенности. Сделал картон, представляющий Юдифь и Олоферна. Юдифь готова уже поднять меч для отсечения главы упоенного Олоферна и обращается с молитвами к богу. Сей момент мною избран для избежания крови (отсеченная глава Олоферна мешала мне видеть прелестную Юдифь, написанную Бронзином, сия картина находится в картинной галерее Палаццо Питти). Трудность освещения заставляет меня оставить сей сюжет, хотя г. Торвальдсен и советует мне осветить картину дневным светом, ссылаясь на картины сего сюжета древних мастеров; однако сие отступление от истории кажется мне непозволительным.
Сильнейшим моим желанием всегда было произвести картину из российской истории. Читая оную, избрал я следующий сюжет: Олег, подступив под стены Константинополя, принуждает оный к сдаче, в знак победы он повесил щит свой на градских вратах, после чего заключен был мир. Император греческий клялся евангелием, а Олег с воинством клялся Волосом, Перуном и оружием. Я соединил сии два сюжета, представляя на первом плане заключение мира, на втором видны городские ворота, на кои поставлены лестницы, и двое русских прибивают щит Олегов. Осмеливаюсь просить мнения насчет сего сюжета, в ожидании чего займусь окончанием начатых мною работ. (Архив Брюлловых)
1824
А. П. Брюллов—родителям. 8 января 1824. Рим.
В ту минуту, когда я к вам пишу, мы уже живем на Моnte Kvirinale возле папского дворца; но, так как папский дворец занимает много места, то и выходит, что его окна на Моnte Kvirinale, а наши на Моnte Kavalo (я вам пишу все подробности, потому что надеюсь, что вы, нашед карту Рима, лучше себе представите то прекрасное положение, где мы теперь живем). (Архив Брюлловых)
— П. А. Кикину. 2 апреля 1824.
Ваше прев-во, пользуясь вашим расположением, осмеливаюсь поручить в ваше покровительство дитя мое (картину «Итальянское утроИтальянское утро. 1823Kunsthalle zu Kiel (Кунстхалле, Киль)»), которое жестокий долг почтения к Обществу мог только вырвать из моих объятий. Не показывайте ее без рамы, я уже просил батюшку похлопотать о сем. Прошу, умоляю вас, Петр Андреевич, замолвить словечко о задаче сюжета, хотя из Петра. Священнейшим долгом поставлю передать потомству какое-нибудь дело великое, содеянное праотцами нашими. Кавалер Камуччини утверждает даже, что долг всякого художника есть избирать сюжеты из отечественной истории. Вы уже знаете мою нерешительность в избирании сюжетов, а только остается быть в Риме два года. Время начать производить по силам! (Архив Брюлловых)