К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Италия. 1961. Автор: Н. Машковцев
Впервые узнал я в Риме в 1823—24 годах... Нас сблизил семейный праздник, который мои родители задумали ознаменовать представлением русской комедии... Выбор пал на «Недоросль» Фонвизина. Распределение ролей ознакомит с целым почти составом русского общества того времени в Риме.
Г-н Простаков — Карл Брюллов
Г-жа Простакова — моя мать
Тарас Скотинин — кн. Дмитрий Долгорукий, бывший потом министром нашим в Персии.
Митрофанушка — я.
Адам Адамович Вральман — Карл Брюллов.
Кутейкин — Тон, архитектор.
Тришка портной — мой отец.
Еремеевна — , наш лучший скульптор, теперь уже умерший. Остальные действующие лица: , наш известнейший пейзажист, ныне покойный уже, Габерцетель, Басин, позже профессор Академии художеств, Александр Брюллов и мой брат...
Комедия была сыграна живо и точно, с полной правдою и ансамблем, — чего можно было достигнуть только в обществе настоящих художников и остроумных людей. Но выше всех оказался в своих обеих ролях...
Я вставал тремя часами раньше обыкновенного, высекал огонь и при свечах, с помощью своего брата, принимался за писание декораций... После трех или четырех таких утренних студий декорация была готова. Не чувствуя себя вполне удовлетворенным, я все же и не очень был недоволен своей работой, особенно некоторые кисейные занавеси казались мне достаточно удовлетворительными, чтобы вызвать снисходительность к остальному; но я был удивлен, не найдя этой снисходительности между художниками, когда моя гостиная была поставлена для репетиций. Натянутый холст был совершенно переписан Брюлловым... При первом же его эскизе я понял всю наивность и пошлость сделанного мною и всю художественность нового проекта. Он представлял маленькую деревенскую гостиную, верно характеризующую помещичий быт времен императрицы Екатерины: портрет императрицы, портреты хозяина и хозяйки дома, писанные с натуры по моде и стилю того времени, картина, изображающая фрукты, с разрезанным пополам арбузом и вареным омаром, стенные часы с маятником, ширма и разные другие характерные аксессуары. В глубине сцены через открытые окна и дверь представляется вид настоящего русского двора, с обязательной голубятней и свиным сараем, которым- по справедливости так гордится Тарас Скотинин. Подобной декорации никогда даже не увидишь в настоящем театре. Это была скорее жанровая картина — тонкая, гармоническая, полная полусвета и оттенков, и юмористическая в то же время, как повесть Гоголя. Игра художника достигла того же совершенства. (Гагарин)
—А. П. Брюллову. 22 ноября 1824. Рим.
Меня Общество благодарит и, кажется, довольно своим выбором (т. е. нами) и предлагает три сюжета: первый — Патронов царской фамилии, второй — «Благословение детей» («Сих бо есть царствие небесное»), которым теперь и занимаюсь, третий — святую фамилию. Работы наши еще не пришли в Петербург. Я оканчиваю свои работы, после чего хочу приняться за копию «Афинской школы» (что в Ватикане) по предложению посольства за 10.000 рублей. Бумагу, относящуюся к тебе, сам прочтешь, когда приедешь. Свинство — так долго не ехать в Рим!!! Актеон твой хотя и болен, но очень помнит тебя, часто спрашивает и на меня смотрит так же, как и прежде. Мы играли театр у князя Гагарина — комедию «Недоросль». Я играл Вральмана и Простакова, Гальберг — Еремеевну, Габерцетель—Стародума! Басин — Милона, А. Тон — Кутейкина (натура!), князь — Цыфиркина, княгиня — г-жу Простакову, Гриша — Митрофана, — Правдина. (Архив Брюлловых)
Общество поощрения художников получило произведения пенсионеров своих, находящихся в Италии, картину «Итальянское утроИтальянское утро. 1823Kunsthalle zu Kiel (Кунстхалле, Киль)»...
Молодая прелестная девушка, уверенная в том, что никто ее не видит, подойдя к фонтану, обнажила шею и грудь, и у желобка, льющего в бассейн самую чистейшую струю, подставив прелестные свои руки, ждет, пока набежит в них довольно воды, чтобы ею умыться. Солнце в это время уже взошло и сильно освещает стенку водопровода, из которой выходит желобок. Отражение света от стенки падает на лицо и грудь красавицы. Спина ее, шея и голова сзади освещаются солнцем. Несколько подалее частые деревья и густые ветви их защищают прелестницу от нескромных взоров, — но напрасно!.. Художник увидел ее и написал картину. Это «Итальянское утро» — произведение, прелестнейшее в полном смысле слова.
Есть творения художеств, которых первую мысль рождает счастливый случай. Умный художник ловит такие случаи и, пользуясь ими, производит иногда вещи неподражаемые. Не для сравнения, но для примера вспомним о Венере Медицийской. Мне кажется, что какую бы мы в Скопасе, произведшем в древности сие удивительное творенье, не предположили силу изобретения, нельзя поверить, чтобы мысль к сочинению сей статуи он нашел в самом себе. Он нечаянно видел прекраснейшую женщину, выходящую из воды, которая заметив это, в первом движении спешила защитить от взоров дерзкого те части тела, которые наиболее пленительны: вот положение Венеры Скопасовой, положение, самой скромностью своей придающее ей еще более прелести, более очарования неотразимого, и притом весьма естественное, ибо скромность свойственна прекрасному полу и служит женщине первейшим и наилучшим украшением.
Мысль картины , я уверен, едва ли придумана. Он вероятно увидел прелестную девушку в таком положении нечаянно; заметил в ней спокойствие и беспечность невинности и решился, изобразить ее. Женщина самой совершеннейшей красоты, но в летах более зрелых, менее была бы достойна представления в подобном виде, потому что картина ее произвела бы в зрителе впечатление гораздо сильнейшее, но зато, может быть, менее чистое. Смотря на произведение Брюллова, чувствуешь одно удовольствие, не смешиваемое ни с каким другим чувством.
Об исполнении довольно сказать, что рисунок, кисть, краски, действие света и тени, словом все в гармонии, все в совершенстве, приличном предмету. Девушка, моющаяся у фонтана, не есть Венера: следовательно, не должно требовать в произведении г. Брюллова совершенств идеальных. Это ответ на все прицепки к нему. Мне кажется справедливо заметить можно только то, что деревья, составляющие поле фигуры, несколько темны, и оттого очертание левой стороны фигуры имеет некоторую резкость.
Желаю от всей души г. Брюллову, чтобы полдень его искусства был достоин своего прекрасного утра. Тогда можно будет назвать его одним из великих художников нынешнего века. («Журнал изящных искусств»)
1825
— отцу. 19 января 1825. Рим
Любезный папенька! Маленькая, но много выражающая ваша приписочка доставила мне непредвиденное удовольствие (что теперь, право, мне довольно нужно). Вы опять начинаете меня транжирить своим «Микель-Анджело», и если хотите очень скоро, то пришлите увеличительное стекло и склейте и наклейте на доску бумаги, как вы делали обыкновенно... Уж мне кажется, что слышу вас, глаголюща: «Фофан»! Нет, шутки в сторону, папенька: теперь сделать никак
не могу, ибо должен окончить свои работы к марту месяцу, а потом должен начать копию с Рафаэлевой «Афинской школы» в величину
около пяти сажен, где около 70 фигур. Начавши производить сию работу, я буду иметь более случая и времени сделать желаемые вами
копии.
Вы также требуете от меня портрета в ту же меру, а меры не назначили, — прошу прислать в будущем письме величину портрета брата.
(Архив Брюлловых)
— А. П. Брюллову. Март. 1825. Рим
Прости, что так заленился тебе писать, я сам здесь очень занят: г. Самарин заказал 5 картинок в разные величины, г-жа Нессельроде заказала еще три картины («Национальные сцены»), как и Самарин, который также и тебе заказывает 20 рисунков величиной с сию четвертку...
С твоим портретом Машеньки я ничего не мог делать по причине перемены освещения, и он остался таковым, как был. Теперь я делаю портрет г-жи Свечиной; подобные физиономии не бывают на портрете непохожи: т. е. смешно похож! Завтра начинаю масляными красками портрет г. Самарина и акварелью Мишеньку Самарина. Третьего дня познакомился с хваленым тобой князем Голицыным, еще не видал его супруги живой, но писанную видел—славно!
(Архив Брюлловых)