К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Италия. 1961. Автор: Н. Машковцев
— отцу. 24 июня 1826. Рим.
По совету вашему, папенька, решился я сделать что-нибудь для Общества поощрения художников. Сюжета еще не придумал. Копия моя с «Афинской школы» Рафаэля в Ватикане идет к концу. (Архив Брюлловых)
— Обществу поощрения художников. 24 октября 1826. Рим.
По отправлении последнего моего донесения я немедленно занялся картиною, в том донесении означенною; но, нашедшись ныне принужденным оную оставить и переменить сюжет, почитаю долгом предуведомить о сем почтеннейшее Общество. Причина, побудившая меня к такой перемене, состоит в том, что я при оканчивании картины никоим образом не мог удовлетворить своим требованиям в рассуждении огненного освещения. Рассматривая при том произведения известнейших мастеров, представлявших подобные сцены, я усумнился в возможности изобразить таковое освещение сходно с натурою и потому не захотел более бороться с трудностями, которые едва ли преодолеть можно, и жертвовать для того временем, которое можно употребить с большей пользой.
Новый избранный мною сюжет представляет собирание винограда: молодая девушка стоит на лестнице под виноградником с корзинкою на левой руке, правою же отламывает кисть винограда. Если сей сюжет и не столь придет под пару «Итальянскому утру», сколько прежний, зато я могу надеяться более в оном успеть и счастливее провести оный к окончанию. Впрочем, он может быть назван «Полднем». Для вернейшего расположения теней и света я работаю сию картину под настоящим виноградником в саду.
Между тем я продолжаю также оканчивать мою копию с «Афинской школы», но большую часть времени занимаюсь вышеозначенной работой и надеюсь через два месяца привести ее к окончанию; таким образом весною будущего 1827 года можно будет оную сдать для пересылки в Петербург. (Архив Брюлловых)
1827
— Обществу поощрения художников. 10 марта 1827. Рим.
Меня весьма удивило, прочитав, что Общество до сих пор не имело отзыва на его предписание от 31 марта, в коем оно поручило мне написать картину под пару «Итальянскому утруИтальянское утро. 1823Kunsthalle zu Kiel (Кунстхалле, Киль)», ибо я немедленно по получении предписания занялся выбором сюжета, который мог бы представлять «Итальянский вечер», и в то же время имел честь донести почтеннейшему Обществу о следующем сюжете, взятом мною с натуры, подобно первому: молодая девушка, возвратившись Домой по окончании праздника, подходит к окну, чтоб оное запереть; держа в одной руке лампу, другою делает итальянский знак приветствия лицу, предполагаемому вне дома. После сего, другим донесением от 24 октября, я уведомлял о перемене сюжета и о причине, к тому меня побудившей, а именно, что, начав работать сию картину, я уверился в невозможности приблизиться достаточно к натуре насчет огненного освещения. Новый избранный мною сюжет представляет собирание винограда при полдневном освещении, о чем я тогда же имел честь донести.
Теперь главное мое занятие состоит в оканчивании картины для его величества. Нашедши, что невозможно заниматься с равной удачей в одно и то же время двумя предметами, требующими равно особенного внимания, я оставил копию «Афинской школы» до того времени, пока не окончу вышеупомянутой картины. Тогда по дням, в которые Ватикан бывает заперт, я могу начать картон для картины «Благословление детей», для коей между тем приготовляю материал. (Архив Брюлловых)
Так прошло несколько лет... Отец мой, в качестве посланника, заменял уже г. Италийского, когда с случилась прискорбная история, вследствие которой погибла одна женщина, бросившись с Понте-Молле в Тибр. Это происшествие наделало в Риме много шума и повредило виновнику его в общественном мнении. Приближалось лето... Мы собирались переехать в Гротта-Феррата... Чтобы извлечь Брюллова из того затруднительного положения, в какое он попал по своей собственной вине, мои родители предложили ему уехать вместе с нами на некоторое время за город. Он понял, что отдых среди чудной природы, совмещенный с правильной жизнью в семье, пользующейся общим уважением, может благотворно повлиять на его потрясенную душу и что новая жизнь поможет ему восстановить себя в общественном мнении, и принял наше предложение.
Гротта-Феррата — это средневековый замок с четырехугольными зубчатыми башнями, находящийся милях в двадцати от Рима; к нему прилегает монастырь Базиликанских монахов... Этот каменный замок, мрачный снаружи, внутри обращен в удобное помещение, совершенно отделенное от монастыря, — в нем мы и поместились...
Недалеко от замка, подвигаясь вдоль монастырских садов и прекрасных оливковых плантаций, спускаетесь вы в глубокий овраг по течению Мананы. Сколько раз, таща наши краски и складные стулья, ходили мы с вдоль этого освежающего, быстрого и прозрачного потока, останавливаясь и изучая: он — как маэстро, я — как ученик, то старую заброшенную кузницу, то мадонну, вделанную в узловатый ствол дуба, то чудные большие зонтичные листья, окаймляющие Манану, или, наконец, красивый водопад в маленьком заливе, защищенном мощною тенистою растительностью. Поток падает со скалы тонкой белой пеной на мелкий речной песок, приятный для ног и местами поросший живучей растительностью. Во время жары это место неудержимо влекло к купанью. Воображение Брюллова, под недавним еще впечатлением академических работ, населяло это место нимфами и пастухами Теокрита; я же, знакомый только с «Благоденствием по примеру Дафниса», с трудом следил за его фантазиями.
В этих-то прогулках он посвящал меня в тайны колорита, объяснял мне то, что я видел, не понимая, что я чувствовал, не отдавая себе отчета. Однажды, рисуя нарядные листья, свесившиеся в воду на берегу ручья, он начал словами анализировать их красоту, а кистью передавать цвета и оттенки, прозрачность вод и все бесконечно мелкие вариации световой игры природы. Все это он передавал с таким глубоким пониманием, таким увлечением и правдой, что казалось словно вы слушаете физиолога, живописца и поэта вместе; урок был для меня как бы откровением, — с тех пор я понял, что в прелестях природы скрывается не только интерес невольного наслаждения, но и интерес разума. (Гагарин)
Р. А. Винспер — А. П. Брюллову. 6 июля 1827. Рим.
Ваш братец Карл увезен был в Неаполь графиней Разумовской.
Р. А. Винспер—А. П. Брюллову. 6 сентября 1827. Неаполь.
Братец ваш отправился в Рим в начале прошлого месяца. Он остался в восхищении по рассмотрении всех или большей части здешних природных прелестей и уехал с намерением пользоваться ими в ближайшее пребывание с будущей весны. Он говорит, что всякий не любящий Неаполя глуп и что не меньше глуп и тот, кто предпочитает Рим Неаполю. (Архив Брюлловых)
— П. А. Кикину. 12 ноября 1827. Рим. Копия «Афинской школы», приведенная почти к концу, начинает меня радовать, воображая, какую пользу может доставить она начинающим и даже окончившим курс художникам. Сие единственное творение гения, преисполненное глубочайшего рассудка и обработаннейшего вкуса, ведет художника гораздо надежнее к цели, нежели все академии (по заведении коих не видим мы более и тени художников XV столетия); одно желание мое теперь есть, чтоб копия сия поставлена была в академию, где б она служила для учащихся художественной философией.
Картину под пару «Итальянскому утруИтальянское утро. 1823Kunsthalle zu Kiel (Кунстхалле, Киль)» окончил в июне месяце, но не мог послать по причине свежести красок и отложил посылку оной до возвращения из Неаполя; пробывши там июль и август, надеюсь провести сие жаркое время с большею пользой в вояже, среди развалин Помпеи и Геркуланума, нежели в раскаленном Риме и в бездействии, с головной болью, которая увеличилась до того, что я нередко должен был оставлять мои занятия.
(Архив Брюлловых)