Картина В.И. Сурикова «Покорение Сибири Ермаком». 1948. Автор: В. Зименко
Хладнокровно целятся казаки, в их руках примитивные ружья — грозное оружие, небольшая пушечка, оглушительно стреляя, торопливо посылает вперед раскаленные ядра. В гуле ее не слышен ли отзвук небесного грома? Может быть, и боги отвернулись уже от некогда всемогущего племени, предопределив победу этим бесстрашным иноземцам? Такие сомнения смущают души многих, хотя и яростно сопротивляющихся татар. Все больше растерянных, искривленных болью лиц, а двое в центре, побросав оружие, с поднятыми руками в ужасе обратились в бегство. Светложелтые силуэты их распластанных фигур, повторяющих друг друга (что усиливает мотив), сразу же вносят смятение в толпу татар, намечая дальнейшее развитие событий в пользу русских. Напрасны мольбы шаманов на берегу, взывающих к богам, бешеный скок конницы, устремившейся на помощь теснимым,— победа казаков неизбежна. Это не только победа огнестрельного оружия над оружием холодным, к которой так часто сводят основное содержание картины, но победа народа, уверенного в необходимости этой победы, народа исторически крепкой национальности над народом без твердого костяка, легко распадающегося на племенные и родовые образования. Их связал только страх за свою судьбу, лишь немногие среди них возвышаются до идеи патриотизма, защиты родных мест и через то себя, своих святынь, своей культуры. Этот стрелок в шишаке с медным шлемом, жарко пылающим в его руках, со страстной ненавистью готовящийся послать стрелу, — он не отступит, даже если останется совсем один. Мы найдем в толпе татар еще трех-четырех таких же героев, но в массе, пестрой племенной массе татар, вогулов, остяков и т.д. нет того единого духа, которым объединена в монолитное целое маленькая армия казацкого атамана.
Известно, как официальная историческая наука того времени старалась представить в нежно-розовом свете кровавую колонизаторскую политику русского царизма. Поход Ермака под пером верноподданных историков превратился чуть ли не в мирное «миссионерское» предприятие, а сам Ермак приобрел благостные черты верного слуги «царя и отечества». Лагерю либеральных историков Ермак рисовался в «разбойничьем», «кровавом» образе, столь же далеком от исторической правды. Он был превращен в беспринципного наемника, продававшего свой меч и свою жизнь после неудач вольной разбойничьей жизни всем, кто их покупал: сначала Строгановым, потом царю.
Как к другим историческим деятелям прошлого, вроде Ивана III, Ивана IV, Петра I, так и к Ермаку либеральное общественное мнение относилось настороженно — в их делах видели только сопровождавшие их потоки крови, но не улавливали исторической необходимости и прогрессивности того, что было существом этих дел.
Между тем справедливейший в своих оценках народ давно причислил Ермака к своим любимым героям, а поэтичная «дума» декабриста Рылеева — «Смерть Ермака» — приобрела широкую популярность, быстро став народной песней:
Ревела буря, дождь шумел;
Во мраке молнии блистали;
И непрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали...
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой...
Ермак в этой песне предстает храбрым, заботливым вождем, бесстрашным и находчивым в минуту смертельной опасности, а смерть его рисуется как результат случайности — «тяжелый панцырь, дар царя, стал смертии его причиной».
, несомненно, великолепно знал народные песни и легенды о Ермаке, и образ, который сложился в его представлении, был освещен народной молвой о храбром атамане — покорителе Сибири. Здоровым народным чутьем своим художник разглядел в нем черты народного вождя и сумел показать картину битвы за столицу Кучума как событие большого прогрессивного значения в жизни крепнущего русского государства.
Осененный знаменами, на переднем из которых изображен строгий лик Христа, стоит Ермак иа одной из лодок второго плана, спокойно и уверенно руководя боем. Сильное движение его руки, ритмически подкрепленное многократно повторенными параллелями ружейных стволов, увлекает всех вперед, на врагов. На нем тускло поблескивающие латы, островерхий шлем, из-под козырька которого сверкают зоркие глаза. Рядом с Ермаком держит ружье наготове его ближайший сподвижник — есаул Кольцо. В лихо заломленной шапке, с подкрученными, торчащими усами, он, в противоположность сдержанной силе Ермака, как бы олицетворяет страстное кипение, еле сдерживаемое нетерпение. Эти два основных характера развиваются и варьируются, художником в других персонажах группы казаков. Суриков убедительно вместе с тем противопоставляет характеры вождей обоих лагерей. Ермак — подлинный народный вождь, храбро идущий в авангарде своего войска, воодушевляющий его своим примером, решительным словом и жестом. Кучум же, сидящий на коне, показан далеким силуэтом на берегу, в отрыве от своей истекающей кровью орды.
Однако в обрисовке враждебного казакам лагеря
не допустил ни малейшей неверной ноты. Его татары ничуть не похожи на «дикарей», как третировал царизм восточные и северные народы России, провозглашая их «неполноценными». Суриков обнаруживает в них всю гамму лучших человеческих качеств: беззаветный героизм и отвагу, любовь и дружбу, высокое человеческое достоинство. Их лица не только освещены внутренними переживаниями, но многие и по-настоящему прекрасны, как, к примеру, лицо воина с большим луком в центре. Недаром Суриков говорил: «Знаете, что значит симпатичное лицо? Это то, где черты сгармонированы. Пусть нос курносый, пусть скулы, а все сгармонировано. Это вот и есть то, что греки дали — сущность красоты. Греческую красоту можно и в остяке найти».Нужно удивляться и тому, насколько неидеализированно изобразил Суриков и своих любимых героев. Подчеркнув беззаветную храбрость казаков, их выдержку и хладнокровие в разгаре боя, он не обошел молчанием и то, что они озлоблены яростным сопротивлением, которого, может быть, и не ожидали. Посмотрите на этого бородача в шапке с желтым верхом, сидящего в передней лодке. Он заряжает ружье, но его голова повернута к толпе врагов, глаза из-под насупленных бровей грозно сверкают. Такой, не щадя своей крови, обильно прольет и вражескую кровь. Да и у всех остальных лица суровые, сосредоточенные — победа дается нелегко. И в то же время зритель ясно видит, что ожесточение — не признак внутренней жестокости, бессердечия, причина его — встречное ожесточенное сопротивление противоположного лагеря. Грозная суровость казаков тае мешает вместе с тем и тому, что всем им присуща уверенность в достижении победы. У них решительные, неторопливые жесты, все четко знают свои обязанности, свое место в бою. Никакой суеты, никакого смятения, хотя навстречу несутся меткий стрелы. Повторы горизонталей ружейных стволов, чуть склоненных вертикалей стоящих фигур Ермака и его ближайших сподвижников, подкрепленных вздернутыми древками штандартов и пик,— вся эта четкая ритмика связывает казачий авангард в крепкую, компактную группу, Придает ей целеустремленное движение. С огромным композиционным мастерством Боярыне МорозовойБоярыня Морозова. 1887Холст, масло, 304 x 587,5Государственная Третьяковская галерея»). Остановимся еще на одном из важнейших композиционных приемов, примененных здесь Суриковым. Мы уже отмечали в качестве первого же впечатления от картины ее огромный пространственный размах и ее массовость. Для достижения такого впечатления, крайне необходимого по существу тематического замысла, Суриков широко использовал систему нескольких горизонтов, тонко совместив воедино части, видимые на самом деле с разных точек зрения. Первопланная группа казаков рисуется нам так, как если бы мы смотрели на нее стоя на борту лодки. Это позволяет зрителю заглянуть в лица сидящих в передней лодке казаков и в то же время сразу же выделить взглядом центральную группу Ермака, возвышающуюся над ними. Первый ряд татарских стрелков, наделенных яркими индивидуальными характерами, изображен также с этой точки зрения. Однако дальше линия горизонта все более и более повышается, хотя всадников на крутом берегу и город Сибирь вдали зритель видит опять с пониженной точки. Это нарушение зрительной «правды» позволило художнику достигнуть в высокой степени яркой художественной правды и, уменьшив масштаб задних фигур, превратить какую-нибудь сотню татар в тысячное скопище племен.
ввел фигуру стоящего у лодки в воде стреляющего казака, видимого со спины. Если очерк группы в целом,, многие жесты, в том числе и жест Ермака, властно устремившего руку вперед, были найдены уже в первых. набросках, то с этой отдельно стоящей фигурой художнику пришлось немало повозиться. На ряде эскизов ее движение ритмически связывается с общим, причем ствол ружья этого казака располагается горизонтально, а он сам изображается почти в профиль. Но при этом группа казаков лишилась существенного акцента. В картине же он многое определяет. Действительно, эта фигура дает направление важной диагонали вглубь, придающей группе казаков очертание клина, входящего в растянутый полукруг татарского войска. Такое композиционное решение казачьего авангарда оказалось наиболее ярко выражающим его мощную устремленность вперед, его внутреннюю силу. Примечательно и то, что Суриков для усиления динамичности группы избрал диагональное построение ее слева направо, что в сравнении с обратным ему построением справа налево производит впечатление движения гораздо более стремительного и напряженного (сравнивая, например, с медлительным, заторможенным движением саней в «Итак, столкновение народов — вот что прежде всего интересовало художника. «А я ведь летописи не читал, — говорил Суриков.— Она сама (картина.— В. 3.) мне так представлялись: Две стихии встречаются. А когда потом уж (по окончании картины) кунгурскую летопись начал читать, вижу, совсем как у меня...» Ведь и казаков в картине совсем не «горстка», как о том подчас неправильно толкуют. Показывая крупным планом авангард, Суриков символизирует следующую за ним массу множеством торчащих копий.
Вместе с этой величавой эпикой народной трагедии, разыгравшейся на фоне величественного, строгого ландшафта, Суриков, как мы говорили, насытил картину живыми человеческими страстями. Здесь не только столкновение армий, но и скрещение индивидуальных воль, и аил. Мы найдем в картине немало враждующих пар: лучник в центре и обращенный к нему стрелок-казак, лежащий в лодке; заряжающий ружье бородач и воин с медным щитом и т.д. Все это придает картине удивительную правдивость. Каждый участник битвы — живой человек, со своим индивидуальным характером, со своими переживаниями. Впервые в истории русской живописи, а может быть и мировой, была создана батальная картина, в которой сцена сражения была так глубоко раскрыта в ее психологическом содержании.
Высокие живописные качества «Покорения Сибири ЕрмакомПокорение Сибири Ермаком. 1895Холст, масло, 285 x 599Государственный Русский музей» достойны также самого пристального внимания. Картина обладает наредкость тонко сгармонизированным колоритом, цветовым единством и равновесием красочных пятен. Все пронизывает сумеречно-желтоватый отсвет облачного дня, отягчающий яркость каждой краски, но нисколько не лишающий ее индивидуальности. Мастерски пользуясь красочной перспективой, давая сочные, красочные акценты на переднем плане — красный, синий, желтый тона в одеждах казаков, розово-красный щит в руках татарского воина, разнообразные узорчатые одежды обороняющихся,— Суриков быстро приближает краски задних планов к серовато-голубому тону дали, создавая необычайно сильное впечатление глубины.
«Покорение Сибири ЕрмакомПокорение Сибири Ермаком. 1895Холст, масло, 285 x 599Государственный Русский музей» появилось на передвижной выставке 1895 года. Публика с большим вниманием отнеслась к новому произведению знаменитого мастера, однако единодушного признания у критики картина не получила. Даже Стасов, мнением которого особенно дорожил, не разглядел ее великих живописных достоинств и усомнился в ее тематической ценности. Многих настораживал официальный успех картины, которая еще в мастерской Сурикова была приобретена царем.
Однако большинство в демократической художественной среде горячо приветствовало произведение Сурикова, который с удовлетворением и гордостью Писал брату: «Когда я зашел на обед передвижников, все мне аплодировали. Был также устроен вечер в мастерской Репина, и он с учениками своими при входе моем тоже аплодировал...» Сурикова особенно трогало то, что даже простые солдаты приходили от картины в восторг. По его желанию был отдан приказ показать ее казачьим воинским частям, причем художник сам давал им пояснения, радуясь, что картина волнует тех, подвиги которых он прославлял.
В наши дни с особой полнотой раскрылась глубокая народность, немеркнущая красота великой картины Сурикова. В ней нам дорого то, что побуждением художника было прославление русского народа, правдиво показанного в героический момент его победы. Нам дорого и то, что он сумел раскрыть в своих героях лучшие стороны характера народа, которому отдал свое вдохновенное искусство, всю свою чистую, могучую жизнь.
Издательство «Искусство». 1948 год. Из серии «Массовая библиотека»