Левитан. Русские живописцы XIX века. 1992. Автор: Владимир Петров
Судьба Исаака Ильича
а была печальной и счастливой. Печальной — потому что, как это слишком часто случалось с поэтами и художниками России, ему был отпущен краткий жизненный срок, к тому же за неполные сорок лет своей жизни он изведал тяготы бедности, бездомного сиротства, национального унижения, разлада с несправедливой, ненормальной действительностью. Счастливой — ибо если, как говорил Л. Н. Толстой, основой человеческого счастья является возможность «быть с природой, видеть ее, говорить с ней», то у как мало кому было дано глубоко постичь счастье «разговора» с природой, близости к ней. Познал он и радость признания, понимания своих творческих стремлений современниками, дружбы с лучшими из них.Будущий живописец родился 18 (30) августа 1860 года на западной окраине России в местечке близ железнодорожной станции Кибарты (неподалеку от известного пограничного пункта Вержболово) в интеллигентной еврейской семье. Его дед был раввином местечка Кейданы (Кайданово) Ковенекой губернии. Отец художника также в свое время учился в раввинском училище, но, вероятно, на волне просветительских и ассимиляционных стремлений, типичных для населения тех мест в эпоху реформ (вторая половина 1850-х — начала 1860-х гг.), отказался от пути религиозного служения. Став учителем иностранных языков, он давал уроки в частных домах, а одно время работал переводчиком, кассиром и контролером на приграничных железнодорожных станциях.
К сожалению, о детских годах
а, столь важных для понимания личности художника, сохранилось чрезвычайно мало сведений. Но, по-видимому, несмотря на скудость средств (кроме Исаака в семье было еще две дочери и сын), в доме ов царила благоприятная для духовного развития детей атмосфера любви и домашнего тепла. Отец художника не только всеми силами стремился обеспечить семье относительный достаток, но и сам обучал их (первоначальное образование Исаак получил дома), а в самом конце 1860-х годов перевез семью в Москву, чтобы обеспечить детям возможность выйти в люди.После переезда семья
ов жила очень бедно, перебиваясь грошовой платой за уроки французского языка, которые давал отец. Тем не менее родители чутко отнеслись к увлечению своих сыновей искусством, проявившемуся уже в ранние годы, и не возражали, когда сначала, в 1870 году, старший сын Авель (Адольф), а затем, в 1873 году, и двенадцатилетний Исаак выразили желание стать художниками и поступили в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (МУЖВЗ).Хотя годы обучения в Училище стали для Исаака временем очень тяжелых испытаний и личного горя (в 1875 году умерла мать художника, два года спустя умер отец, и детям пришлось вести почти нищенский образ жизни), уже в стенах Училища он не только обнаружил огромные способности, но и сумел сказать новое слово в русском пейзаже.
Нет сомнения, что особая тонкость психофизиологической организации, чуткость к состояниям природы и любовь к ней были присущи будущему пейзажисту, так сказать, от рождения, и уже в детские годы он получил какие-то импульсы, обусловившие поэтичность его мировосприятия. Родственники живописца вспоминали впоследствии, что с ранних лет он любил бродить по полям и лесам, подолгу созерцать «какой-нибудь закат», а когда наступала весна, «совершенно преображался и суетился, волновался, его тянуло за город»1. Но несомненно и то, что направленностью своего развития, многими чертами духовного облика и искусства он обязан среде, в которой формировался как человек и художник, что, по выражению
а, — «продукт Москвы, воспитан Москвою»2.Разумеется, речь идет не о воздействии на характер и творчество мастера современной ему Москвы как определенной социальной среды, большого фабричнокупеческого города (который не случайно называли «русским Манчестером»), где наряду с еще жившими в первопрестольной благочестивыми традициями было много и уродств, и жестокости, и пошлости быта, с которыми не раз и не два приходилось сталкиваться художнику, а о душе Москвы, своеобразии живших в ней традиций высокой культуры, и особенно о более характерной для нее по сравнению с холодным и отчужденным от «почвы» Петербургом задушевности отношения к природе.
Именно в Москве некогда, в конце XVIII столетия, пришлись особенно по сердцу сентименталистские призывы Н. М. Карамзина и его круга к «со-радованию» и «со-печалованию», «со-чувствованию» с природой как качествам «наиболее приличным человеческой натуре», широко развивалась культура пейзажных садов и парков.
Здесь, в Москве, в конце 1840-х годов появились и знаменитые записки о природе С. Т. Аксакова, напоминавшего, что «чувство природы врождено нам от грубого дикаря до самого образованного человека» и «только противоестественное воспитание, насильственные понятия, [...] ложная жизнь — все это [...] часто заглушает или дает искаженное развитие этому чувству», и призывавшего «чувствовать полную, не оскорбленную людьми жизнь природы», этот «мир, спокойствия, свободы», где «улягутся мнимые страсти, утихнут мнимые бури [...]. Природа вступит в свои права, вы услышите ее голос, заглушенный суетней, хлопотней [...] и всею пошлостию».
Подобное понимание «родственности» природы, врачующего значения близости с ней оставалось характерным на протяжении XIX века не только для московской литературы, поэзии, музыки (лучший пример — «Времена года» П. И. Чайковского), но и драматургии — вспомним «Снегурочку» А. Н. Островского с ее заклятием «стужи чувств» солнечным теплом и радостью вешнего обновления жизни.
«Со-чувствие» с природой было присуще многим московским живописцам, начиная с москвича по рождению и духу
а, который, по словам одного из критиков, первым в России «подсмотрел природу на месте [...] учился в поле, размышлял на гумне, [...] замечал изменения света в разные часы дня, в различную пору года, при различной погоде»4. И это особое внимание к жизни природы, чувство связи с ней внутреннего мира человека стало характерной чертой московской школы живописи в 1860—1870-е годы, когда ее возглавили любимые учителя а — и А. К. .Василий Григорьевич Перов, в момент поступления в МУЖВЗ
а фактически возглавлявший Училище и оказывавший на его воспитанников большое нравственное и художественное влияние, воспринимается нами прежде всего как «отчаянно честный» (П. П. Муратов) обличитель-«шестидесятник», с мужественной правдивостью запечатлевавший в бытовых картинах темные стороны русской действительности своего времени, и как один из лучших русских портретистов.Но в творчестве Перова — не только живописца, но и писателя — автора замечательных рассказов, — всегда было очень важным и интенсивным лирико-пейзажное начало, сделавшее его подлинным новатором в этой области. Именно в фонах картин Перова («Проводы покойника», 1865, ГТГ; «Последний кабак у заставы», 1868, ГТГ и других) впервые в русской живописи носителями глубоких, трагических переживаний персонажей картин и самого художника стали пейзажные мотивы: сельские кладбища, зимние дороги, «скучная осень с неприветливыми до тоски дождями, холодными, как дыхание смерти, ветрами» (выражение из рассказа Перова).
Однако искусство Перова утверждало и радость поэтического единения человека с природой. Во многих произведениях художник с большой симпатией изображал людей, сохранивших способность слиться с ней, почувствовать себя «частицей восторга и блаженства земного» (из рассказа Перова). Таковы, например, картины Перова, герои которых находят отраду среди «безгрешного», «растущего и поющего мира» и изображаются живописцем на таинственной лесной опушке («Птицелов», 1870, ГТГ), среди скромных, «ржаных» (как говорил Перов) красок осенних полей («Охотники на привале», 1871, ГТГ), бережно прикасающимися к луговым травам («Ботаник», 1874, ГТГ), на фоне синего неба, с глазами, устремленными ввысь («Голубятник», 1874, ГТГ). Утверждение естественных начал человеческой жизни, призывы учиться прежде всего у природы, у «прекрасной жизненной правды», конечно же, оказывали большое влияние и на учеников Училища, где в 1870-е годы, по воспоминаниям
а, все дышало Перовым.Любовь к природе, частое обращение к пейзажным мотивам и стремление изобразить в созвучии с ними состояния своих персонажей характерны также и для преподававшего в 1870-е годы в Училище передвижника
а, не раз писавшего «охотничьи» картины.