Левитан. Русские живописцы XIX века. 1992. Автор: Владимир Петров
Не случайно
и в 1890 году, и во время последующих поездок на Запад, высоко отзываясь о европейской культуре, удобствах быта, тем не менее вскоре начинал тосковать по страстно любимой им русской природе. Так, весной 1894 года он писал А. М. Васнецову из Ниццы: «Воображаю, какая прелесть теперь у нас на Руси — реки разлились, оживает все. Нет лучше страны, чем Россия... Только в России может быть настоящий пейзажист»60.И действительно, при всей художественной значительности иных «западных» произведений
а, они тем не менее уступают работам, исполненным в России в плане психологической глубины и проникновенности образного содержания, «осердеченности».В этом смысле очень характерно создание живописцем после возвращения из первой заграничной поездки такой прекрасной, ценимой и самим художником картины, как «Тихая обитель» (1890, ГТГ).
Именно она сделала творчество
а, достаточно известное и популярное среди знатоков искусства уже к концу 1880-х годов, особенно любимым лучшими из современников. Сохранилось немало свидетельств того, как после ее появления на передвижной выставке 1891 года имя а было «на устах всей интеллигентной Москвы». Люди вновь и вновь приходили на выставку только для того, чтобы еще раз взглянуть на картину, говорившую что-то очень важное их сердцам, вызывавшую у них радость и грусть.«Тихая обитель», как и многие другие картины
а, отнюдь не была пейзажем с натуры. Это некое обобщение близких душе художника и уже появившихся прежде (в первую очередь в работе «Вечер. Золотой плес») мотивов и живописных достижений. Замысел ее возник еще в 1887 году, когда на а произвело большое впечатление поэтическое зрелище заката, осветившего алым светом главы и кресты Саввино-Сторожевского монастыря близ Звенигорода. «Оригиналом» же для обители, запечатленным в картине, по воспоминаниям С. П. Кувшинниковой, послужил небольшой монастырь в окрестностях Юрьевца на Волге, соединенный живописцем с сочиненным в мастерской на основе прекрасного знания русской природы пейзажем. И в то же время созданное художником полотно отличается удивительной непосредственностью чувства и воспроизведения «живой жизни». Не случайно, как свидетельствует А. Н. Бенуа, первым зрителем картины «казалось, точно сняли ставни с окон, раскрыли их настежь, и струя свежего, душистого воздуха хлынула в старое выставочное зало»61.Запечатлев окруженный рощей монастырь, войти в который как бы приглашает тропинка, неспешно ведущая взгляд зрителя к легкому мостику, перекинутому через неширокую спокойную реку, а затем к церквям и изящно возносящейся к голубому небу белой колокольне, художник насытил изображение сладким и грустным чувством «покоя и воли», просветленной созерцательности и какой-то праздничной, благостной тишины. При этом красота и целостность общего вида на «обитель чудную трудов и чистых нег» (А. С. Пушкин), единство цветового аккорда, образуемого модуляциями зеленых, голубых, розовых, золотистых тонов, отнюдь не дробятся пристальным вниманием художника к многочисленным поэтическим подробностям изображения. Внутри пространства картины существует целый ряд «зон», каждая из которых представляет «самоценный» интерес, и художник позволяет вместе с ним полюбоваться не только красотой света предзакатного солнца, мягко освещающего белые стены и купола монастырских зданий и верхушки деревьев, но и узенькими листьями ивовых ветвей на близлежащем берегу (думается, здесь — истоки подобных мотивов у В. Э. Борисова-Мусатова и П. В. Кузнецова, горячо почитавших
а), и синими отсветами на влажных досках мостика, и легкой рябью на воде, и белыми искорками цветов среди сочной травы луговины на противоположном берегу.И вновь от подробностей и поэтических деталей изображения наш обогащенный взгляд возвращается к созерцанию гармонии «целого» картины, того, как красиво и поэтично, говоря словами любимого
ом стихотворения А. К. Толстого:
Среди дубравы.
Блестит крестами
Храм пятиглавый
С колоколами...
Большой успех, который имела картина «Тихая обитель» у интеллигентной публики, наглядно засвидетельствовал соответствие устремлений художника, нерва его внутренней жизни и живописных поисков духу времени, потребностям высокой русской культуры той эпохи.
О подобном соответствии речь идет и в повести А. П. Чехова «Три года», в том ее эпизоде, где героиня посещает выставку и рассматривает наиболее полюбившуюся ей картину, описание которой являет некий синтез впечатлений писателя от работ
а и прежде всего «Тихой обители»: «На первом плане — речка, через нее бревенчатый мостик [...] на том берегу тропинка, исчезающая в темной траве... А в дали догорает вечерняя заря. [...] И почему-то стало казаться, что эти самые облачка [...], и лес, и поле, она видела уже давно и много раз [...], и захотелось ей идти, идти и идти по тропинке, и там, где была вечерняя заря, покоилось отражение чего-то неземного, вечного»62.Близок по духу
овской картине и ее восприятию современниками и другой важный эпизод в финале повести, где герой, чувствующий себя чуждым миру пошлости и обывательщины, мечтает покончить «с неволей, рабской зависимостью» от суеты и «коммерческих оборотов», у него «сладко сжимается сердце от предчувствия свободы», и он воображает, «какая это могла бы быть чудная, поэтическая, быть может, даже святая жизнь»6 \ Не случайно с этими размышлениями почти буквально совпадает один из типичных отзывов критики того времени на «Тихую обитель», в котором автор благодарит художника за «блаженное настроение, сладкое душевное спокойствие, которое вызывал [...] этот тихий уголок, изолированныи от всего мира и всех «лицемерных наших дел» .Это соответствие переживаний, воплощенных в искусстве
а, каким-то самым заветным чаяниям современной ему интеллигенции, и в то же время влияние его творчества на восприятие русской публикой конца XIX века родной природы обусловили то обстоятельство, что многие критики и историки искусства даже связали само возникновение понятия «пейзажа-настроения» и характер развития его в отечественном искусстве преимущественно или почти исключительно с достижениями и воздействием живописи а. Но, думается, в подобного рода суждениях нередко сказываются определенная неточность и историческая ограниченность представлений о природе этого понятия и мере его распространенности и значительности в русской культуре конца XIX века. И дело, разумеется, не только в том, что применительно к русской живописи понятие «пейзажа-настроения» было употреблено еще до появления подобных работ а в качестве «кальки» иностранного термина (Stimmungsbild) в связи с лирическими пейзажами В. Д. Поленова.Хотя впоследствии, особенно в XX веке, смысл этого пошедшего «в тираж» понятия нередко оказывался облегченным, даже опошленным, распространение и значимость его в 1880—1890-е годы в России было серьезным и глубоким по своей сущности явлением, фиксирующим те психологические, философско-нравственные и художественные формы, которые приобрели в это время вечные темы искусства, наиболее глубокие и поэтические устремления и традиции в различных сферах демократической, гуманистической культуры России.
В самой этимологии этого слова — «на-строение» определенно усматривается связь его значения с уходящим в глубокую древность и по-разному осознававшимся различными культурами представлением о гармоническом строе мироздания, о присущей ему прекрасной «музыке сфер», о том, что «мир звучит и любовью постигается».
Еще древние эллины говорили, что музыка вечного движения мира приобщает нас к богам, и великий смысл искусства состоит в том, чтобы причастить человека к ритмам и дыханию мироздания и в соответствии, согласии с ними помочь построить и свою жизнь, ибо в повседневной жизни человек легко утрачивает правильный настрой, и тогда его душа и тело уподобляются плохо настроенной лире.
Включиться же в прекрасный строй мироздания и жить в лад с музыкой бытия можно лишь преодолев шумы суеты и пороков и сделав свою жизнь истинной и чистой. Образы Аполлона и Орфея с их златострунными лирами, Давида с его славящей Господа арфой и многие другие художественные, философские, религиозные представления и прозрения так или иначе утверждали, возобновляли и развивали эту высокую традицию.