Левитан. Русские живописцы XIX века. 1992. Автор: Владимир Петров
Замечательно написаны художником грозовое небо с тусклыми, болезненножелтыми просветами в рваных облаках, кладбищенские деревья, которые гнет и ломает холодный ветер, сизые безлюдные дали.
Этот аспект созданного художником образа живо позволяет почувствовать и понять, что ощущал художник в моменты, когда его настигало чувство смертельной тоски и одиночества, он писал из Крыма и с Волги Чехову или спустя несколько лед после создания «Над вечным покоем» Е. А. Карзинкиной: «За лесом [...] серая вода и серые люди, серая жизнь, не нужно ничего [...] Все дон-кихотство, хотя как всякое дон-кихотство оно и благородно, ну а дальше что? Вечность, грозная вечность, в которой потонули поколения и потонут еще [...] Какой ужас, какой страх» (еще более выразителен по передаче подобных чувств полный глухой, томительной тоски эскиз «Над вечным покоем» 1893 года, в 1898 году купленный П. М. Третьяковым для своей галереи и ставший последним прйобретением в жизни собирателя).
В то же время в картине
а чувство одиночества и бессилия не оказывается подавляющим, ибо вместе с ним в образном строе картины живут и иные переживания художника, придавшие большому полотну, по сравнению с эскизом, более надличный, философски-спокойный и мужественный эмоционально-образный смысл.Строга и ясна композиция полотна; высоко и величественно небо, к которому возносит главу часовенка с теплящимся в оконце огоньком, привносящим в картину наряду с чувством одиночества и покоя могил важный для понимания ее общего смысла аспект: «сердечную мысль» художника о «свете, который тьма не объят», о вечной жажде тепла, веры, надежды, огонек которой вновь и вновь, из века в век, «как свеча от свечи» (Л. Н. Толстой) зажигают люди.
Наконец, хотя изображен момент, когда небо затянуто темными тучами, человек с особой остротой ощущает несовершенство и бренность своей жизни и ему кажется, что «тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета [...] — все эти ужасы были, есть и будут» (из рассказа А. П. Чехова «Студент», написанного в том же 1894 году), мы тем не менее вместе с художником знаем, что торжество туч не вечно, и на смену пасмурным сумеркам обязательно придет момент, когда ветер их разгонит, с неба польются потоки солнечных лучей, и неуютная даль станет светлой и радостной. Не случайно художник, по воспоминаниям С. П. Кувшинниковой, просил ее во время работы над картиной играть ему на фортепиано траурный марш из Героической симфонии одного из любимых его композиторов — Л. Бетховена, создавшего и «Оду к радости», и записавшего некогда на полях своих нот: «Жизнь есть трагедия! — Ура!»
Вообще «спектр» музыкальных и поэтических аналогий, а в каких-то случаях, возможно, и источников монументального эпико-элегического образа, созданного
Мужайтесь, о други, боритесь прилежно,
Хоть бой и не равен, борьба безнадежна!
Над вами светила молчат в вышине,
Под вами могилы — молчат и оне...!
Среди произведений довременной
у живописи, наряду с уже упоминав-шейся выше картиной а, естественно сопоставление «Над вечным покоем» и весьма популярной в России 1890-х годов работы Арнольда Бёклина «Остров мертвых», некогда вдохновившей С. В. Рахманинова на создание одноименной симфонической поэмы. Действительно, в мотиве, определенных аспектах содержания и самом несколько «паннобразном» решении картины а может быть усмотрена перекличка с изображением Бёклиным «кладбищенского» острова среди безбрежного «океана времени», равно как и общая для русского и западного художников тенденция, вплотную подводящая к стилистике модерна. Тем не менее очевидно и различие принципиальных образных установок этих мастеров.В отличие от Бёклина или, например, Н. К. Рериха, в позднейшей картине которого «Небесный бой» (1912, ГРМ) также могут быть усмотрены переклички с «Над вечным покоем»,
, создавая свою живописную «философему», в сущности прежде всего реалист. Для него высшей реальностью остаются не «понятия» о действительности, а живая жизнь природы и человека как ее части — части сознающей, «дистанцирующей» себя от природы, но и обязанной лучшим в себе ее вечной красоте и светлой энергии.В этом плане замечательным комментарием к картине «Над вечным покоем» представляется краткая, но чрезвычайно содержательная записка, написанная спустя несколько лет после завершения картины больным
ом С. П. Дягилеву: «Лежу целым днями в лесу и читаю Шопенгауэра. Вы удивлены. Думаете, что пейзажи мои, так сказать, отныне будут пронизаны песимизмом [...] Не бойтесь, я слишком люблю природу!»37. Здесь представляется важным и показательным, конечно, и интерес а к Шопенгауэру, весьма почитавшемуся в России тех лет и так же, как А. Бёклин, не чуждому русскому пейзажисту. Даже в образах, которые рисовал на страницах своих трудов немецкий философ для иллюстрации идей о «мире как воле и представлении», порой встречаются родственные у примеры: река как символ идеи жизни, свет, прорывающийся сквозь черные грозовые тучи, совершенное одиночество человека, слушающего стон ветра над пенящимися водами. Но подобные «пейзажи» служили Шопенгауэру аргументом для доказательства беспомощности человека перед силами природы и призывом к отказу от воли к жизни, приносящей страдание, к «чистому созерцанию», предпочтению философии, искусства и прежде всего музыки — жизни, ибо «жизнь никогда не бывает прекрасна, прекрасны только картины ее в очищающем зеркале искусства»36. Для а же, безусловно, оставался верховным (разумеется, не в опошленном и вульгаризированном виде, как это бывало и в XIX и в XX веках) принцип «прекрасное есть жизнь, какой должна она быть по нашим понятиям» (Н. Г. Чернышевский), как оставались для него «родственными» передвижники, а также писатели и художники 1860-х годов.И в этом случае
оказывался, пожалуй, ближе всего Чехову, не принимавшему пессимизма и волюнтаризма хорошо известного ему Шопенгауэра и полемизировавшему с ним прямо или скрыто в целом ряде писем и художественных произведений, в том числе в рассказе «Дама с собачкой»: «Однообразный, глухой шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, вечном сне, какой ожидает нас. Так шумело внизу, когда еще тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет. И в этом постоянстве, в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего спасения, непрерывного движения жизни на земле, непрерывного совершенства [...] как, в сущности, если вдуматься, все прекрасно на этом свете, все, кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия, о своем человеческом достоинстве» 'Трагически-оптимистический смысл картины «Над вечным покоем», равно как и жизнеутверждающую суть основы «всего»
а,— со всей его психикой, со всем его содержанием — по-своему подтвердили и последующие произведения художника. Не случайно, как бы обобщив и подытожив размышления над противоречиями бытия, избыв саморефлексию и тягостные переживания в найденной им «формуле бытия», много страдающий, остро переживающий тягостные впечатления сумеречной действительности художник после «Над вечным покоем» как бы возвращается в «просвет бытия» (М. Хайдеггер) или, как говорили в старину, в «средоточие солнца».В его искусстве словно рассеиваются тучи, и от драматической эпики
во всеоружии зрелого, отточенного мастерства переходит к созданию картин, отличающихся радостной широтой дыхания, «напряженной нежностью» (А. Платонов) жизнеутверждения, как бы говоря, что прекрасная жизнь, несмотря ни на что, продолжается.Одна из наиболее праздничных, ярких среди этих картин — «Свежий ветер. Волга» (1895, ГТГ), которая была начата еще в 1891 году в Плесе, и к работе над которой художник в это время вернулся с новой энергией. «Музыка» этой картины отличается особенной звучностью мажорного аккорда, бодростью и упругостью мелодики. Варьируя обычное для его волжских работ «лучеобразное» построение композиции, художник подчеркивает в нем восходящие, как бы идущие на взлет линии, образуемые движением белых облаков, очертаниями берегов и корпусов судов на Волге10". Ощущение свежести, оживленности, которым проникнута вся картина, достигается и благодаря замечательно найденному
ом сочетанию голубизны неба, холодной синевы отражающей его и покрытой легко бегущими волнами воды и пестрой расцветки корпусов судов и вьющихся над нами флажков, акцентированию живописцем алых, золотистых и зеленых чистых цветов.В том же 1895 году была закончена и такая прекрасная картина, как «Март» (ГТГ).