Левитан. Русские живописцы XIX века. 1992. Автор: Владимир Петров
Введение в пейзаж фигурки одинокой задумавшейся женщины, «растворяющейся» в осенней природе, возможно, в какой-то степени связано с впечатлениями от знакомства с картиной В. Д. Поленова «Заросший пруд», именно в 1879 году демонстрировавшейся на передвижной выставке.
Наконец, вполне очевидно воздействие на Осенний день. СокольникиОсенний день. Сокольники. 1879Холст, масло, 63,5 x 50Государственная Третьяковская галерея» лирических пейзажей К. Коро, ставшего с того времени одним из его любимейших художников (К. А. Коровин вспоминал, как молодой стремился, по его собственным словам, «тушевать, как у Коро»)3.
а в период создания картины «В то же время работа
а никоим образом не производит впечатления эклектичности, отличается органичностью, даже какой-то «выдышанностью» живописного строя, передающего глубоко пережитые, сокровенные чувства и мысли автора.Быть может, еще более эта сокровенность лиризма художника выразилась в совсем маленьком по формату, но поистине драгоценном по своим живописным достоинствам этюде к этой картине — «Осенние листья» (1879, ГТГ). В нем художник как бы с сосредоточенностью благоговейного священнодействия, нежнейшими и тихими касаниями кисти передал колдовскую красоту лежащих на розоватосерой земле осенней аллеи опавших листьев, переливы их золотистых и опаловых, почти лиловых и лимонно-желтых красок.
Незаурядность картины «Осенний день. СокольникиОсенний день. Сокольники. 1879Холст, масло, 63,5 x 50Государственная Третьяковская галерея» была отмечена посетителями выставки, где полотно экспонировалось и получило, пожалуй, высшую из возможных для художника в то время оценку — было приобретено П. М. Третьяковым, чутким любителем пейзажной живописи. (Кстати, он замечательно формулировал свой критерий достоинств пейзажа: «Дайте мне хоть лужу грязную, да чтобы в ней правда была, поэзия, а поэзия во всем может быть, это дело художника»14.)
Хотя успех картины, ее приобретение Третьяковым должны были придать Осенний день. СокольникиОсенний день. Сокольники. 1879Холст, масло, 63,5 x 50Государственная Третьяковская галерея», был вынужден покинуть Москву в связи с тем, что после покушения на Александра II народовольца Соловьева царская администрация свалила вину за эту акцию на евреев и начала компанию их выселения из «первопрестольной». Некоторое время и семья его сестры, остро нуждаясь, жили под Москвой (в Салтыковской дачной местности), затем, в 1880 году, переехали в Останкино, лежавшее тогда за чертой города. И еще долго молодому художнику приходилось, не имея постоянного местожительства, ютиться по дешевым номерам в московских гостиницах.
у большую уверенность в своих силах и хотя бы на некоторое время облегчили его материальное положение, бытовые условия его жизни еще долго оставались тяжелыми,— впоследствии он писал родственникам: «Не надо очень розово представлять себе перспективу изучения живописи [...] Сколько усилий, трудов, горя, пока выбился на дорогу»15. К бытовым затруднениям добавлялись нравственные. В том самом 1879 году, когда была создана картина «Но и в этих тяжелых условиях, которые могли, казалось бы, направить
а по пути наименьшего сопротивления, его «не коснулась участь многих не бездарных художников, которые, угождая успеху, начинали бездарно повторять себя, опускаясь до рыночного трафарета»16.Органически чуждый всяческой «халтуре», чувствовавший ответственность перед своим талантом и отнюдь не удовлетворенный достигнутым уровнем мастерства (известно, что и о картине «Осенний день. СокольникиОсенний день. Сокольники. 1879Холст, масло, 63,5 x 50Государственная Третьяковская галерея» он позже говорил как о не вполне совершенной: «И природа скучная, и дама скучная»), в начале 1880-х годов с особой страстью отдается углубленному изучению природы и лучших традиций искусства пейзажа, стремясь приблизиться к тому идеалу пейзажиста, который, как он считал, наилучшим образом выражен Е. А. Баратынским в стихотворении «На смерть Гете»:
С природой одною он жизнью дышал:
Ручья разумел лепетанье,
И говор древесных листов понимал,
И чувствовал трав прозябанье;
Была ему звездная книга ясна,
И с ним говорила морская волна.
Характерно, что во многих работах начала 1880-х годов, прежде всего графических,
на время как бы отказывается от достигнутой в «Осеннем дне» меры психологизма, очеловечения изображения природы, и, по словам М. В. Нестерова, работая «с огромной энергией, изучает ландшафт в его деталях, в мельчайших подробностях»17, с поистине шишкинской скрупулезностью прослеживая рисунок коры древесных стволов, формы и линии листьев различных растений.Эта особая пристальность штудирования природы видна и в рисунках, которые он делал в начале 1880-х годов для заработка, сотрудничая вместе с соучениками и уже знакомым ему А. П. Чеховым (тогда еще «Антошей Чехонте» и «Человеком без селезенки») в иллюстрированном журнале «Москва»18.
Но даже в наиболее детальных, подчиненных аналитически-исследовательским задачам рисунках и этюдах ощущаются и присущие художнику особые мягкость, ласковость взгляда, и иные, чем у Шишкина, скорее «
ские» исходные установки в художественном познании природы.Шишкин восхищается прежде всего богатством и многообразием форм русского леса, и его видение мира достаточно «прозаично». У
а же все детали прежде всего подчинены чувству целого — уяснению законов живой жизни природы, ее мелодики, что проявляется в особом внимании к тем элементам и законам строения растений, в которых наиболее ярко выражается их общая «идея»,— рост, стремление ввысь, к солнцу.Именно подробнейшее, доскональное изучение форм и законов живой жизни русской природы, «мимики» и «жестикуляции» растительного мира, и стало одним из важнейших слагаемых и присущими пейзажам
а одушевленности и способности художника с годами все более и более лаконично и в то же время не допуская насилия над природой, упрощения ее, выражать «основную мысль» (слова художника) волнующих его ландшафтов.Продолжалось и интенсивное усвоение
ом уроков мастерства лучших русских и зарубежных пейзажистов (так, он копировал работы Коро и даже специально для того, чтобы прочитать монографию о последнем, изучал французский язык).Наиболее же важным и плодотворным было в это время влияние на него творчества В. Д. Поленова.Воздействие солнечных, наполненных светом и воздухом лирических «жанров пейзажей» Поленова и прежде всего таких этапных для всего русского искусства картин, как «Московский дворик», «Бабушкин сад» (обе 1878 г., ГТГ), «Заросший пруд» (1879, ГТГ), а также этюдов, сделанных Василием Дмитриевичем во время поездок в Грецию и на Ближний Восток, в значительной мере определило характер живописных поисков молодых художников
овского поколения и круга.Не случайно
впоследствии, уже в 1898 году, высказывая глубокое уважение к Поленову как «наиталантливейшему художнику, благодарность как учителю и доброму отзывчивому человеку», писал ему, что сделанное им в искусстве «громадно значительно», но не менее велико и его «непосредственное влияние на московское искусство», которое «не было бы таким, каково оно есть», не будь Поленова.И действительно, уже в конце 1870-х годов
и его товарищи по Училищу, как вспоминал К. А. Коровин, с восторгом вглядывались в синие тени и яркий солнечный свет на небывалых по чистому многоцветию пленэрной живописи картинах и этюдах Поленова, изучали приемы, с помощью которых он достигал в своих работах выражения поэтического, умиротворенного «настроения» (само это понятие появилось впервые в русской художественной критике, кажется, применительно именно к картинам Поленова).