Павел Андреевич Федотов. 1989. Автор: Д.В. Сарабьянов
Что касается фигур, то
а интересовала нелепость поз и движений. Его особенно занимал левый игрок, поджавший ногу на стуле и обхвативший руками голову. Подогнутая нога выглядит обрубком. В некоторых этюдах часть ноги — от колена до ступни — как бы совершенно исчезает. Это — обрубок ноги, словно напоказ выставленный на стуле зрителю. Видно, что намеренно добивается именно такого впечатления. Он как бы хочет сделать очевидными физические нелепости человеческих фигур и лиц. Тот же «одноногий» игрок странным образом обхватил руками голову: правая рука ладонью положена на лоб, левая — на затылок. При этом одна рука показана в сильном ракурсе, а другая как бы распластана на поверхности; но обе они изогнуты так, будто рукава сюртука наполнены опилками, бесформенные, бессильные; эти руки становятся свидетельством даже не физического, а душевного уродства. Повернутые кверху, раскрытые и положенные на стол ладони проигравшегося (в этом персонаже изобразил самого себя) составили предмет специального внимания художника. Он то растопыривает пальцы игрока, то неестественно выворачивает ладонь, изгибает руку, причудливо сопоставляет две ладони.Фигура правого игрока наиболее динамична. Он словно в каком-то гимнастическом упражнении откинулся назад, почти встав при этом на одно колено и изогнув наверху над головой сцепленные руки. За его спиной маячит не то тень, не то отражение в зеркале, отчего фигура становится еще более странной. Она как бы замерла в фантастическом изгибе, зафиксировав кульминационную точку движения.
Игрок, стоящий спиной к зрителю, видимо, рисовался художником с манекена.
не изобразил голову, оставив над плечами лишь обрубок шеи. Между тем этот манекен ведет себя как живой человек — он изгибается в пояснице, упирается руками в бедра, чтобы размять окостеневшую от долгого сидения спину. Безголовый мужчина, тело которого не прикрыто костюмом (но вместе с тем это не обнаженное тело, а лишь его деревянная имитация), оказывается выражением чудовищной фантазии, завладевшей сознанием художника.Этюды к «Игрокам»Игрок, сжимающий голову руками. 1851Серо-голубая бумага, итальянский карандаш, цветные карандаши, 32 х 40Государственный Русский музей выполнены художником, обладающим одним из важнейших качеств новатора, — творческой смелостью; им трудно найти аналогию в графическом и живописном творчестве других мастеров этого времени. В этих рисунках есть некая сверхреальность, которая отличала и произведения Достоевского. Последний и сам считал, что его творчеству соответствует понятие не реализма, а сверхреализма. Эта квалификация подходит к позднему у — и особенно к перечисленным рисункам. Они действительно представляют жизнь, реальность в сгущенном, сконцентрированном виде, в каком-то новом качестве сравнительно с тем, в каком эта реальность предстает перед нами в обычных своих проявлениях.
Картина ИгрокиИгроки. 1852Холст, масло, 60,5 x 71,2Киевский национальный музей русского искусства» вобрала в себя многие из тех черт, которые присущи предварительным рисункам. Может быть, по сравнению с ними она выглядит более «реальной»; но и ей в высшей мере присуща та же самая сгущенность, сконцентрированность впечатления. Это впечатление связано с мыслью о распаде реального мира, его разложения, о полной искаженное, искалеченности человека, живущего в гнетущей атмосфере бездействия, взаимной отчужденности, в каком-то нереальном мистическом мире. Естественно, картина оказалась более «обстановочной», чем подготовительные рисунки. В ней много деталей, разного рода предметов, обозначающих место действия, усиливающих то впечатление, которого хотел добиться художник. В правой части картины изображает зеркало, в котором отражаются вещи, лежащие на столике. Над головами игроков — пустые рамы, в которые не вставлены картины. Эти как бы пустоглазые оправы усиливают впечатление опустошенности, нежизненности и самой ситуации, и персонажей, ее образующих, В картине полностью реализована идея использования различных световых источников: две свечи держит в руках слуга, одна стоит на столе, загороженная бутылкой, возможно, еще одна за фигурой игрока, держащегося руками за поясницуИгрок, сидящий за столом. Игрок разминающий поясницу. 1851Синяя бумага, итальянский карандаш, мел, 31,3 х 36,5Государственный Русский музей. При этом последних двух свечек не видно — они загорожены, поэтому свет словно излучается из фигур и лиц, а тени будто произвольно удваиваются. В отличие от рисунков, картина содержит в своей композиционной, пластической и живописной основе некий контраст предметно определенного и расплывчато-неустойчивого. Пять фигур ». Видимо, это вставшая с постели и одетая в ночную рубашку жена проигравшегося хозяина дома. Она служит скорее комментарием, объясняющим сюжет, но в организации композиционного построения участия не принимает. составляют основу композиции: две из них выдвинуты несколько вперед, остальные заглублены. Чередование возвышающихся и расположенных на более низком уровне голов персонажей (трое из них сидят) создает ритмическую игру. Вокруг фигур образуется более зыбкий мир теней, отражений, темных углов, коридоров, пространственных неопределенностей. Конкретные вещи и фигуры в этом мире кажутся как бы специально сфокусированными. Будучи особенно конкретными, они вместе с тем сохраняют черты той физической и духовной изуродованности, которая так явно реализовалась в этюдах. Это сближает героев картины с теми мнимостями, которые их окружают. Контрасты сближаются, оставаясь при этом разными полюсами, но словно соединенными прямыми линиями.
а «При всем движении фигур, переданном
ым, в картине царит застылость. Движения замерли. Каждый жест зафиксирован. Руки либо растопырены, либо сжаты, спины изогнуты; слуга остановился и не движется. Эта застылость сродни той сгущенной атмосфере, которая окружает людей и способствует всеобщему состоянию оцепенелости.Поздние произведения
а открыли новые пути и определили последние достижения его художественного мышления. Мастер полностью погрузился в царство живописной метафоры, которая позволила ему достичь необычайно широкого обобщения. Стало огромным расхождение между частным явлением, представленным сюжетом, и смыслом образа, распространившего свою власть с малой интерьерной сцены на весь современный художнику мир. Этими последними достижениями закончился путь а, пройденный стремительно и целеустремленно.На этом пути были такие точки, от которых пошло движение русской живописи вперед — через вторую половину XIX и начало XX века. Художник смог дать импульс для исканий своих непосредственных последователей в 50-е годы Свежий кавалерСвежий кавалер. Утро чиновника, получившего первый крестик. 1846Холст, масло, 48,5 х 42,5Государственная Третьяковская галерея». Характер повествования, сам принцип решения жанрового произведения, реализованный в произведениях мастера конца 40-х годов, нашел продолжение в жанровой живописи второй половины XIX века. XX столетие открыло позднего а. Именно в этих поздних работах проявились возможности нового образно-метафорического осмысления мира, что соответствовало художественным исканиям новейшего времени. Удивительна эта многогранность художника, который сумел за столь краткий срок выработать своего рода модели для будущего искусства. Но с другой стороны, ценен и тем, что он как бы подвел итоги развития жанровой картины особого типа — небольшой по размеру, построенной на рассказе о самых обычных явлениях окружающего мира, проникнутой чувством любви к вещам, живущим рядом с человеком. а можно назвать подлинным завершителем этой традиции «малого жанра», особенно развитого голландцами и фламандцами XVII века и получившего продолжение в XVIII и первой половине XIX века. Поэтому значение творчества а не ограничивается лишь национальными рамками и далеко выходит за их пределы.
. В 60-е были подхвачены обличительные тенденции а, выявившиеся особенно определенно в его картине «38. Шестая фигура в этой композиции отодвинута в глубину и почти не видна. Она маячит в проеме дверей, оставаясь некоторой реминисценцией сюжета «[+i: 22929: Муж-вор
39. К числу произведений, возможно, возникших под влиянием позднего Федотова, можно отнести некоторые интерьерные сцены с искусственным освещением, многочисленные варианты на мотив «Вдовушки», а также такие причудливые картины, как «Кадриль в сумасшедшем доме», принадлежавшая прежде собранию Смирнова-Сокольского, а ныне находящаяся в Государственной Третьяковской галерее.