Поэзия правды. 2011. Автор: Виктор Калашников
Жанр
Ныне «московский» художник,
чаще живет и пишет на границе Вологодской и Архангельской губерний в селе Павловское-Андричево. И дело не только в своеобразной красоте этих мест, но — и это подтвердят все бывавшие на Севере — очарование исходит от жизненного уклада северян, их манеры общаться, их отношения к человеку. Здесь сильнее традиции, потому что только ощущение неизменности бытия, идущее от соблюдаемых веками норм, создавало атмосферу стабильности и безопасности людям, вынужденным все время бороться с трудностями, отражать постоянные опасности. Сама по себе архаичность представляла бы лишь этнографический интерес, но качества северного характера, обычаи и нормы, по которым жили и во многом до сих пор живут здесь, не могут не привлекать приезжих. Открытость и спокойное достоинство, готовность прийти на помощь, отсутствие привычки на всем получать гешефт — все это выигрышно выделяет северян. И это было не последним, почему решил связать свою жизнь и творчество с этим краем. Сформировавшись в традициях подлинного реализма, он оказался очень восприимчив к содержательной, смысловой стороне произведений. А это обязательно должно было привести к появлению хотя бы элементов жанровой сюжетной живописи. В известном смысле жанр является показателем состояния искусства в целом. Действительно, желание отобразить некие жизненные явления свидетельствует о нравственном здоровье художника, понимающего себя частью народа. А умение выстроить внятную сюжетную композицию — о высоком профессиональном мастерстве. За добрую сотню лет неоднократно уже картина как таковая «списывалась в архив» ради утверждения новых способов выражения. Нападали на нее яростней, чем на другие традиционные художественные формы, например, портрет или пейзажный этюд. Предрекали ей смерть и после появления фото, и кино, и телевидения. Но, очевидно, глубоко в человеческой природе стремление к художественному повествованию, разновидностью которого и является жанровая картина.Вряд ли можно назвать Владимира Николаевича сугубым жанристом — слишком для него значимо и обладает огромными возможностями выражения сложнейшей гаммы чувств и мыслей непосредственное воплощение конкретного увиденного мотива. Но если художника увлекает некая тема, то результат оказывается глубок и серьезен. Помнится эффект, который произвела картина «Ждут товарЖдут товар. 1988Холст, масло, 130 х 170Частная коллекция». В ней представлена сценка, так хорошо знакомая каждому жившему хотя бы временно в деревне: магазин сельпо, почти пустые полки, скучающая продавщица и томящиеся в ожидании покупатели — старушки да ребятишки. Кто-то занят неспешным разговором в ожидании, когда приедет машина с немудреным ассортиментом. Не будет здесь разнообразия изысканных разносолов, все самое необходимое, остальное сельчане привыкли добывать и делать сами. Об очень многом говорило то небольшое полотно! «Край родной долготерпенья» — первое, что приходит на ум. Но не бессмысленная покорность видна в образах, созданных ом, но готовность прожить, довольствуясь малым и сохраняя в себе собственно человеческое, несмотря на любые трудности. К сожалению, тогда, на излете советской власти, чиновники от культы не оценили это произведение, точнее, оценили по-своему, сочтя порочащим социалистическую действительность и т. п. Впрочем, и сейчас многие склонны трактовать ее так же. А ведь речь в картине идет о важнейших чертах национального характера, позволявших нашим предкам выживать в любых исторических перипетиях. Потому и проникнута она любовью и сочувствием персонажам, по-своему прекрасным хранителям принципов русской жизни — всегда нелегкой, но всегда и пронизанной тонкой гармонией.
Близка по смыслу и настроению, хотя и открывает иную грань трудно-счастливого бытия, картина «МужикиМужики. 1986Холст, масло, 130 х 200Частная коллекция». К ней сам Владимир Николаевич написал небольшой текст, который раскрывает некоторые смыслы этой работы.
«В большой избе раскулаченного мужика и давно сгинувшего неизвестно где собираются рано утром, в теперь уже сельсовете, те же мужики для наряда на работу. Старик на пенсии, но ходит по привычке. Вчерашние пацаны, как птенцы, жмутся друг к другу, двое говорят о болевшем: они даже не спорят — все ясно. Накурено... И надежда брезжит как рассвет, что за окном». Числом равные апостолам, эти люди по сути своих судеб были опорой страны, как и их предки на протяжении столетий. Точно выбран момент — люди собираются с мыслями, с духом, готовятся прожить еще один день своей не слишком комфортной жизни. И в их спокойной размеренности движений и жестов, в непритязательности облика проступает надежность знающих себе цену людей.
А уход из жизни людей такого склада — событие равно естественное и трагическое. «Жила-была Анна ИвановнаЖила-была Анна Ивановна. 1996Холст, масло, 105 х 140Частная коллекция». Вновь авторский текст: «Очень хотелось дожить Анне Ивановне до 100 лет. Дотянула лишь до 92. В городе умерла. Трудная, ох, какая жизнь прожита — на себе пахать приходилось. И скупа была — эко "сколько" "добра" оставила. Но дети в городе, в деревню и не собираются. Кто раскроет глаза этой избе на мир Божий?» Обезжизневшая комната, беспорядок брошенных, осиротевших вещей. Большая часть их сделана вручную и сохраняет тепло прикосновений и мастера, и тех, кто потом десятилетиями пользовался ими, передавая из поколения в поколение. Но в наступающей жизни они оказались ненужными, как и сам дом с ослепленными, заколоченными глазами-окнами. Этот классический в своей гармонии интерьер северной избы писали и другие художники, друзья Владимира Николаевича, побывавшие в Андричеве. Н.Е. Зайцев увидел его просветленным присутствием ребенка и люльки-зыбки на длинном шесте, подобной кораблю, в которором отправляется человек в плавание по житейским морям. Н.Н. Завьялов изобразил саму Анну Ивановну за работой на домашнем ткацком станке. Но тот же мотив заполнил эпическим смыслом. Частная судьба обозначила с исторический слом судьбы всего народа, когда признанные ценности и нажитый опыт не играет уже никакой роли.
Пожалуй, именно в провинциальной России следы перемен бывают наглядней внимательному наблюдателю, хотя стремительней новизна обрушивается на людей в столицах. В провинции меньше шума, и здесь слышней тектонические сдвиги пластов времени, а потому здесь все настраивает на творческую работу. Ведь именно вдали от шумной и суетливой столицы по-настоящему можно проникнуться «русским духом», на лоне северной природы, во многом суровой, но прекрасной и вопреки странному заблуждению — Север бледненький, серый — богатой красками, даже более богатой, чем цветущие южные регионы. Они-то как раз выгорают на солнце, линяют, обесцвечиваются. Тогда как Русский Север не перестает восхищать колористической насыщенностью. В деревне звонок и прозрачен воздух, пропитанный ароматами цветущих луговых трав или морозного снега, прелой опавшей листвы или свежего весеннего ветра. Или же уплотняется, становится густым, наполненным массой, оттенков, когда пропитан он туманом и осенним дождем. Любой пейзаж Владимира Николаевича — это гимн природе, ода стихиям воды, неба, земли, любви.