В.В. Верещагин. Из книги «Русские художники-баталисты ХVIII-XIX веков». 1953. Автор: В.В. Садовень
Так написана и картина «Атака»: изображение штурма Плевны на ней так предельно просто и лишено эффектной зрелищности, что может вызвать «маленькое разочарование» у любителей мелодраматических «атак». Но именно в этой человеческой простоте и правде — сила картины Верещагина.
Ф. И. Булгаков в своей книге о приводит описание картины «Атака» со слов В. А. Сизова, посетившего мастерскую художника под Москвою, где находилась
картина: «Картина изображает момент атаки русскими турецкой позиции; по содержанию эта картина атаки представляет последующий момент того сюжета, который изображен на его известной картине «Перед атакойПеред атакой. Под Плевной. 1881Холст, масло, 179 x 401Государственная Третьяковская галерея»: густая цепь русских солдат... неудержимо стремится к турецкому редуту по желтому сжатому полю; над этой цепью солдат рвутся неприятельские снаряды, образуя интервалы в рядах; убитые солдаты, изображенные в разных позах, не задерживают общего движения вперед. В общем картина, написанная в серых и желтых тонах, производит грустное впечатление, реально изображая детали битвы».
Как видно из приведенных слов, картина вполне соответствует описанию штурма Плевны в повести «Литератор». К этому описанию картины необходимо, однако, добавить некоторые существенные подробности. Внизу, на первом плане, изображен верхний край того самого окопа, за которым лежат в ожидании сигнала солдаты на картине «Перед атакойПеред атакой. Под Плевной. 1881Холст, масло, 179 x 401Государственная Третьяковская галерея»; видно даже срезанное ядром дерево. Дальше, уже на сжатом поле, видны раненные в самом начале атаки солдаты. Глубже, на втором плане, — атакующие цепи, извивающиеся живой прерывистой лентой по крутому косогору. В центре — разрыв снаряда, клубы белого дыма. На земле лежат убитые. Справа, отделившись от цепи, бредут назад раненые; солдаты несут офицера. Дальше — высоты в дыму артиллерийской и ружейной пальбы. Высоко, почти у самого края полотна, узкая полоска пасмурного неба. Налево, ниже взбирающихся на высоту цепей, видно пламя пожара какого-то строения, очевидно, того, за которым в картине «Перед атакойПеред атакой. Под Плевной. 1881Холст, масло, 179 x 401Государственная Третьяковская галерея» стояли генерал и штабные офицеры. Самого строения не видно, так как большой кусок полотна в левом нижнем углу вовсе не записан.
Так просто, правдиво, мужественно и грустно изобразил художник-очевидец то, что происходило в глубокой котловине, на которую смотрел именинник-царь со своей «закусочной горы».
В картине «После атакиПосле атаки. Перевязочный пункт под Плевной. 1881Холст, масло, 183 x 402Государственная Третьяковская галерея» изобразил то, что он видел на следующий день после штурма, когда разыскивал среди множества убитых и раненых своих братьев. В аннотации к картине он пишет: «Число раненых было так велико, что превзошло все ожидания. Дивизионные лазареты, назначенные для 500 больных, заваливались сразу несколькими тысячами. На одном левом фланге у Скобелева выбыло из строя 9000 человек... Каждый из докторов работал за двоих, сестры милосердия оказали невознаградимые услуги в эти дни, и... все-таки массы раненых по суткам оставались без перевязки и пищи... Без стонов, без крика, с неподвижными, сердитыми глазами ожидал каждый своей очереди быть перевязанным и отправленным на родину».
Картина «После атакиПосле атаки. Перевязочный пункт под Плевной. 1881Холст, масло, 183 x 402Государственная Третьяковская галерея» изображает множество раненых, ожидающих своей очереди перед палатками полевого перевязочного пункта. Она прежде всего поражает многофигурностью, необъятностью изображенного на ней терпеливого человеческого страдания. Массовый характер современной большой войны и множественность ее жертв выражены художником в этой картине с наглядной реалистической убедительностью. Композиция ее при всей своей сложности настолько естественна, что кажется воспроизведением этюда с натуры, что, однако, едва ли возможно. Вернее предположить, что она написана по памяти и воображению на основе сильнейшего личного, непосредственного впечатления и, следовательно, «сочинена», творчески скомпонована. писал в 1882 году по поводу обвинения его реакционной критикой в отсутствии композиции в его балканских картинах: «Эти глупцы не понимают, что композиция, сочинение есть, только оно незаметно, значит, не худо...»
Именно композиционная построенность позволяет зрителю рассмотреть эту сложную многофигурную сцену и понять ее основной смысл и основные акценты. В отзыве венской газеты в 1881 году говорилось об этой картине: «...мы не считали, сколько там бесчисленных фигур, но каждая, виденная нами, выражает иным образом новое страдание... черты раненых, умирающих выражены с самым неоспоримым мастерством и группа примыкает к группе с глубокой правдой и безыскусственностью».
Действительно, когда зритель начинает рассматривать картину, оказывается, что она ясно и убедительно развертывает многообразие солдатского мужественного страдания. Вся масса раненых расположена по диагонали, образуемой уходящей вдаль дорогой. Благодаря этому внимание зрителя прежде всего привлекает группа в правой нижней части картины, данная наиболее крупным планом, рта группа как бы держит всю композицию, которая без нее оказалась бы слишком размельченной и трудно читаемой. Отодвинутая к правому краю полотна, эта группа представляет собой, несомненно, идейно-смысловой узел картины. Справа, у рамы, изображен солдат в наброшенной на плечи шинели, стоящий, тяжело опершись на ружье, которое он крепко держит за дуло обеими руками. Нижняя часть его лица закрыта обмотанным вокруг головы окровавленным тряпьем; очевидно, у него раздроблена челюсть. Он стоит угрюмо спокойный, сосредоточенный, «без стонов, без крика, с неподвижными сердитыми глазами», не выпуская из рук ружья. Левее, у самой нижней рамы, сидит на земле молодой солдат в кепи, с перевязанной правой рукой, висящей на перекинутой через плечо окровавленной повязке; левой рукой он придерживает раненую правую. Его простое красивое молодое лицо полно глубокой задумчивой грусти; у него печальные глаза и скорбная линия губ. Это — один из немногих созданных образов, у которого выразительна не только поза, но и лицо. Глубокая печаль молодого солдата, человека из народа, крестьянина или ремесленника, вполне понятна: у него раздроблена правая рука, — какой же он теперь работник! Левее и несколько глубже лежит на спине мертвый солдат с запрокинутой головой и закрытыми глазами. Он умер, не дождавшись своей очереди на перевязку. Ближе и левее — еще один мертвый или умирающий. Рядом с грустным молодым солдатом — другой, с перевязанными окровавленным бинтом глазами и забинтованной кистью правой руки. Справа лежит раненый, уткнувшись лицом в землю. Такова крупнопланная группа раненых — живое олицетворение многообразия человеческих страданий, приносимых войной.
В середине полотна изображен полусидящий на земле пожилой солдат с забинтованной правой ногой: он, видимо, мучается, его руки уперты за спиной в землю, он весь как бы изогнулся от боли. Другой, рядом, с перевязанной левой рукой, весь подавшись вперед, видимо превозмогает невыносимые страдания. Куда ни посмотришь, — всюду страдающие люди.
В этой массе раненых солдат видны сестры милосердия и доктора с засученными рукавами: одна из сестёр, обращаясь к доктору, взволнованно и недоуменно разводит руками. Всюду валяется на земле брошенное оружие.