В.В. Верещагин. Из книги «Русские художники-баталисты ХVIII-XIX веков». 1953. Автор: В.В. Садовень
Просто, мужественно, правдиво показал художник в своей картине и преодоленные трудности на пути к победе и неизбежные жертвы боя, и самую радость победы.
Есть другой вариант картины «Шипка — Шейново», находящийся в Русском музее
в Ленинграде. На нем изображено гораздо больше мертвых тел, целыми грудами
покрывающие все снежное поле. В картине Третьяковской галлереи первый план разрежен, оставлены только наиболее выразительные фигуры убитых и тем самым более видна на белом снежном поле и на фоне снежных гор сцена победного торжества. Эта композиция картины стала более лаконичной и экспрессивной, хотя, по всей вероятности, вариант Русского музея более соответствует «протокольной» правде конкретного факта. отнюдь не был «протоколистом» и «фотографом»; в чем иногда упрекали недостаточно вдумчивые критики: он всегда, держась близко к конкретному факту и сохраняя чувство меры, творчески перерабатывал свои впечатления.
Балканская батальная серия вызвала большой общественный резонанс и в России и за рубежом. Несмотря на отсутствие какой бы то ни было «экзотичности» и эффектности, именно она своей суровой мужественной правдой и публицистичностью принесла художнику мировую славу. И в России и за рубежом общественность раскололась на два лагеря: демократические круги принимали картины сочувственно, реакционные — враждебно.
В России в связи с выставкой картин в 1880 году возникла в прессе очень резкая полемика между реакционной газетой Суворина «Новое время» и Стасовым в «Голосе». Выступал в прессе и сам , защищая свое право на правду. На этот раз он отнесся к поднятой вокруг его картин травле более спокойно.
Узнав еще в 1879 году об отрицательном отзыве о его картинах двух лиц царской
фамилии— президента Академии художеств Владимира и бывшего главнокомандующего
во время войны 1877—1878 годов, Николая,— он писал Стасову: «Все это — и злоба
Владимира и мнение Николая — похожи, как представителей самого ярого консерватизм: показывают, что я стою на здравой, нелицемерной дороге, которая поймется и
оценится в России». И, действительно, выставка балканских картин привлекла небывалое множество народа.
Зарубежные реакционные круги, особенно в милитаристских монархиях — Пруссии Австро-Венгрии, ополчились против не менее, чем русские, но демокра-ттмская западноевропейская общественность отнеслась к нему с большим вниманием и сочувствием, видя в нем типично русского художника —поборника правды.
После ряда выставок в Западной Европе и Америке в одной из статей в английской прессе говорилось: « вообще известен, как художник военной правды. Он русский по рождению, воспитанию, уму и сочувствию к человеческим странным. Он русский также и по той ужасной верности, с какою выражает трагедию событий. В его произведениях есть та простота и величавость, которые всякому понятны. Мы можем ими ужасаться, но они говорят вам, останавливают вас. Если вы захотите отвернуться от них, они сверкают вам в глаза и приковывают ваше внимание. пишет войну, потому что сам был воином. Он художник-солдат, человек, ставший воином в целях своего искусства и употребляющий свое искус-
ство, чтоб поведать миру истину о войне. Это довольно важная задача и никогда еще ни один художник не являлся в более удачное время, чтобы выразить преобладающие в общественном мнении чувства...» В этой статье, написанной на рубеже двух веков, в эпоху обострения противоречий между империалистическими государствами, слышится тревожный голос простых людей Западной Европы против угрозы назревающей мировой войны и признание заслуг русского художника-демократа в борьбе за мир.
завоевал общественное признание широких демократических кругов зарубежных стран теми чертами своего творчества, которые были характерны для русского передового реалистического искусства второй половины прошлого века в целом, но были внесены именно им в батальную живопись: смелым реализмом содержания и формы, демократической идейностью своих картин, взглядом на искусство, как на общественное служение, пафосом правды, мужеством совести.
На фоне западноевропейского искусства 80—90-х годов, все дальше отходившего от реализма и становившегося все более бессодержательным, это правдивое слово русского художника звучало особенно сильно и убедительно.
В 80-х годах , устав от напряженнейшей работы над балканской батальной серией и от травли, поднятой против него в связи с этой серией, отходит от батальных тем. Он пишет В. В. Стасову в 1882 году: «Больше батальных картин писать не буду — баста! Я слишком близко принимаю к сердцу то, что пишу; выплакиваю (буквально) горе каждого раненого и убитого. К тому же не только в России, но и в Австрии и в Пруссии признали революционное направление моих военных сцен. Ладно же, пусть пишут не революционеры, а я, нигилист, посмотрю, а может и посмеюсь в кулак. Нигилистом, Вы знаете, признала меня вся наша императорская фамилия с нынешним императором во главе. Я найду себе другие сюжеты».
Художник рвался на родину и хотел работать над сюжетами из русской жизни, но понимал, что для него это в условиях разгула политической реакции невозможно.
«Разве я стал бы жить в «Maisons Laffitte» [в Париже. — В. С], если бы не видел абсолютной невозможности свободно работать дома?» —писал он Стасову в 1881 году, а в письме следующего года добавлял: «Вы поймете, что при наших порядках теперь писать этюды и покушаться на жизнь разных особ — одно и то же, по крайней мере картинки войны мои были сочтены чуть-чуть не за открытый бунт... Знаете ли Вы, что за время моего пребывания в Питере городовой был на посту у ворот моего дома?».
в это десятилетие энергично организует выставки своих произведений в Западной Европе и Америке и совершает две новые поездки в Азию: вторично в Индию (1882 — 1883) и на Ближний Восток — в Сирию и Палестину (1883 — 1884). На основе материала этих поездок он создаёт две новые серии: палестинскую серию, связаннуюс критически трактованными евангельскими сюжетами, и «Трилогию казней», смысл которой сводится к изображению жестокой расправы древних и современных империй с борцами за идейную и политическую свободу и национальную независимость. «Трилогия казней» состоит из трех картин: «» (Голгофа), «Казнь через повешение в России» (казнь народовольцев) и «Подавление индийского восстания англичанамиПодавление индийского восстания англичанами. Около 1884Холст, маслоМестонахождение неизвестно» (казнь восставших индусов англичанами). Чрезвычайно смелая по критической протестующей мысли «Трилогия казней» была показана в Западной Европе и США, но в царской России не выставлялась.