Василий Верещагин. Журнал «Исторический вестник». 1882. Автор: В.С.Р.
В то время, когда вся артистическая Европа и зарождающийся художественный мирок Америки внимательно следят за художественною деятельностью гениального русского живописца, в то время, когда европейские и американские художественные и литературные журналы отводят на своих страницах почетное место статьям об этом художнике, нам, кажется, нет надобности объяснять нашим русским читателям причину появления в нашем журнале настоящей статьи. Слишком редки мировые успехи и победы русских талантов, чтобы не напоминать постоянно о тех из них, которые уже при жизни приобрели имя в истории искусства и культуры человечества, которые вырвали пальму первенства у художников западной Европы, давно, привычно и крепко, державших ее в своих руках.
Выставка картин
, устроенная самим художником осенью 1880 г. в Париже, в отеле Rue Volney, хотя и не впервые познакомила с этими произведениями Европу, однако главным образом способствовала упрочению мировой славы а. На этой выставке было собрано почти все, что написал художник: в одной зале развешано было собрание его картин из русско-турецкой войны 1877—1878 гг.; в другой зале красовалась замечательная коллекция картин, явившихся плодом путешествия его по британской Индии; наконец, в третьей выставлены были фотографические снимки с его среднеазиатских картин. Тут, повторяем, было собрано в оригиналах или снимках почти все то, что художник сделал до своего 38-милетняго возраста, в течение 22 лет своей артистической деятельности.Художественный, артистически и литературный мир Парижа вскоре вспомнил, что иностранец
вовсе не был новичком в Париже. Вспомнили, что прошел там курс в «Школе изящных художеств» («Ecole des Beaux Arts» или прямо «les Beaux Arts» как зовут ее французы); он учился там усердно, своеобразно, и оставил о себе такого рода репутацию, которая предвещала карьеру необыкновенную.В деле искусства
явился в школу «des Beaux Arts», впрочем, уже с установившимися взглядами. Как известно, отец а, новгородский помещик, желал, чтобы из сына его вышел моряк, сам же желал сделаться художником. В.В. вышел из этого затруднительного положения очень просто: он поступил в морское училище, а часы досуга проводить в школе рисования. И тут, и там, он занимался так усердно, что кончил курс в морском училище одним из первых и получил в рисовальном классе академии художеств серебряную медаль. На служба во флоте он пробыл не долго и уже 18-ти лет, в 1860 г., вышел в отставку и окончательно посвятил себя живописи. Перед тем ему удалось уже повидать свет: он посетил Англию, и был в Лондоне; почти тотчас по выходе в отставку ему удалось совершить поездку в Париж – и на Пиренеи. Год спустя, он уже был на Кавказе, записывая и зарисовывая свои путевые впечатления.Описание поездки
а на Кавказ, составленное им самим, с его иллюстрациями, помещено было во французском ежемесячном журнале «Le Tour du Monde». Поездка на Кавказ была предпринята очень основательно: посетил все северное предгорье, начиная со Ставрополя, пробрался оттуда в Тифлис и Закавказье. Всюду его поражали все новые и новые впечатления.После поездки на Кавказ,
пришел к убеждению, что необходимо пройти строгую школу под хорошим руководством для того, чтобы одолеть все трудности техники живописи и выработать себе правильный рисунок. В 1864 г. он отправился в Париж, прямо к знаменитому французскому живописцу Жерому, и заявил ему, чтобы тот принял его в число своих учеников.– Кто прислал вас ко мне? – спросил Жером любезно
а.– Ваши картины, – ответил последний. – Я буду учиться только у вас и ни у кого более.
Этого было достаточно, как оказалось, и следующие 2-3 года
занимался в школе «des Beaux Arts», под руководством Жерома.работал очень прилежно, учился очень усердно, но всегда в нем сильно пробивалось стремление работать на свой лад. Когда Жером заставлял его писать с классических мраморов, проводил половину времени в работе с натуры, предпочитая афинским мраморам живое тело и кровь. В то же время он не изменял своему прирожденному стремлению, вернее, своему принципу и постоянно уходил в сторону с торной дороги, в поисках за новыми сюжетами. Время вакаций он проводила не в Аньере, Барбизоне и других окрестностях Парижа, но где-нибудь на далеком востоке Европы, в Перши, среди тех племен, которые еще не переменили свои яркие живописные лохмотья на европейские черные сюртуки и пиджаки. В течение этих кратковременных поездок он побывал на окраинах той неизведанной области новых наблюдений, которая в недалеком будущем должна была доставить ему столь обильную жатву впечатлений. Время это быстро наступило.
В сотый раз Россия собралась бросить на дикие племена Средней Азии горсть своих воинов, чтобы наказать беспокойных хищников. В 1867 т. была предпринята новая экспедиция под начальством генерала К.П. Кауфмана, пригласившего
а присоединиться к русскому отряду в качестве художника-добровольца, обязанного не драться, а только наблюдать и рисовать.Нечего и говорить, что это предложение вполне отвечало желаниям В.В.
а, который и сопутствовал нашему отряду во всех его движениях, не останавливаясь перед «художественными рекогносцировками, предпринимавшимися им особняком. На этот раз проник почти в самое сердце. Азии: выехав из Оренбурга, он пробрался на Аральское море, на линию наших фортов, и вместе с нашими победоносными войсками был в Чимкенте, Ташкенте, Ходженте и вошел в Самарканд. Тут талант его мог развернуться на просторе. вглядывался в картины боя, зарисовывал их; часто сам храбро принимал участие в бою с шашкой в руке, но на геройство свое он смотрел, в сущности, как на простую трату времени.Таким-то образом ДервишиДервиши в праздничных нарядах. Ташкент. 1869—1870Холст, масло, 71 x 47Государственная Третьяковская галерея», снимок с которой мы помещаем здесь, показывает, что и теперь есть в Средней Азии люди, могущие поспорить с бенедиктинцами X-го столетия в искусстве прожить свой век с возможно меньшими заботами. Как-то раз, рано утром, эти святоши, удобно закутанные в теплые лохмотья, слишком редко сменяемые, затянули свою песню под окном а. Это была песня приветствия и просьба о хлебе. Для а песнь эта была призывом к работе – и он немедленно принялся за нее. Конечно, было в высшей степени соблазнительно схватить верно лица и фигуры таких натурщиков: это были лентяи, бездельники, которые даже не пытались скрывать этих «качеств» своих.
у было суждено снять с этой области завесу, скрывавшую от взоров образованного мира целый своеобразный мир. Правда, немало путешественников описывали ранее этот край, но ни один художник, поистине достойный этого имени, не переносил край этот на полотно. очутился, на девственной почве живописного: пред его взорами расстилались сапфировые озера в берегах розового цвета, самые красивые в природе горы, самые обширные равнины, населенные племенами, коснеющими в остатках древней цивилизации. Города доставляли ему массу типов, и он черпал в этом художественном кладе обеими руками. Его картина «Тут же Богатый киргиз, собирающийся на соколиную охотуБогатый киргизский охотник с соколом. 1871Холст, масло, 113 x 72,2Государственная Третьяковская галерея». Дрессировка сокола ведется также в направлении, соответствующем образу мыслей восточного ума. Начинается дело с того, что сокола привязывают к кисти руки какого либо бойкого, подвижного мальчика, который должен постоянно качать и встряхивать сокола днем и ночью. Соколу не дается ни минуты покоя, пока его немногие мысли и представления не обратятся в одно смешанное понятие ужаса и бессильной злобы. Полуголодный, с постоянно завязанными в это время глазами, сокол начинает наконец размышлять о том, были ли верны до сих пор его представления о вещах и верно ли его собственное понятие о свободном полете и светлом утре, как о единственном, что представляет интерес в мире, и не следует ли дополнить эти понятия безжалостным отношением человека к птицам. Раз он доведен до такого размышления, все остальное представляется крайне легким. Может быть, не мешает и гг. ученым педагогам бросить взгляд на этот прием? Может быть самый верный способ обогащения чем-либо человеческого ума и состоит в том, чтобы начать с вытрясания из него чего либо.
увидел однажды местного богача, владельца множества верблюдов, одетого для поездки на охоту. Этот человек не охотится сам, а заставляет охотиться за себя своего дрессированного сокола. Это правило охоты на Востоке, и вместе с тем правило жизни. Согласно этому и костюм охотника не предусматривает необходимости движений его, как это видно по прилагаемому снимку с картины а «Вслед за этими картинами
явились его «Политики». Это не те политики, которые получают места: они только толкуют о последних. В Средней Азии, как и во всех других частях земного шара, люди эти, одеты лохмотья, служащие их отличительным мундиром. Да и может ли человек найти время на починку своей одежды, когда поставлен на разрешение вопрос об уравновешении власти в Туркестане? был свидетелем того, как они обсуждали важные вопросы минуты, не смущаемые, к счастию, никакими новыми сведениями, которые осложняли бы разрешение дела. Они ненавидят всякое осложнение мысли, тупы, грязны, невежественны и ленивы, готовы сделаться рабами любого человека, который вздумал бы подчинить их себе. Одного взгляда на них достаточно, чтобы понять, почему горсти русских достаточно, чтобы держать в руках Среднюю Азию.Военное счастие не было неизменно предано нашему оружию в эту экспедицию, а когда оно улыбалось неприятелю, орда дико праздновала свою победу. Как только очищалось нашими войсками поле битвы, эти мясники славы принимались резать головы у всех убитых русских, неубранных с поля, клали эти головы в саквы и отправляли их в Самарканд к эмиру. Тут головы эти сваливались в кучи, среди белых мраморных колон с тончайшею высечкою, и двор, выстланный бледно-желтым мрамором, обагрялся кровью, когда повелитель этих правоверных осматривал головы, переворачивая их носком своего сапога, проникаясь при этом мыслью об исключительности и высоте своего положения; зрелища этого рода были такой же необходимой принадлежностью его жизни, как его темные, грязные, вонючие темницы были необходимой частью его дворца. После осмотра эмира, головы выставлялись на длинных тонких шестах на площади, перед великолепною мечетью, становясь главным украшением этого дня народного праздника. И этот момент торжества среднеазиатских орд талантливо и ярко изобразил
своею кистью. Под жарким солнцем пекутся в воздухе на длинных шестах эти длинноволосые, бледные русские головы, с искаженными чертами лица. Внизу разнокалиберная толпа азиатов, собравшаяся почти амфитеатром, с первыми рядами халатников, сидящих, поджав под себя ноги. Тут на общей почве удовлетворения патриотического и религиозного фанатизма собрались и перемешались все классы населения: рядом с дервишем и нищим стоят и сидят на конях местные богачи; со спин верблюдов бледные, худые больные, также наслаждаются общим зрелищем, и вдали такие же худые собаки сидят и бегают, чуя добычу, и высунув от жары язык. В самой середке толпы стоит ее любимый мулла, поддерживающий настроение чтением соответствующих стихов Корана, указывающих на значение такого праздника. Постоянно слышатся вперемежку возгласы «Аллах!» и «Тамерлан», и последнего, видевшего в человечестве только материал для казней и убийств, прославляют на все лады, славословят и чтут, как чтут другие народы величайших деятелей на благо народное. Мечеть, в которой находится его гробница, и самая гробница обращены в предмет поклонения. перенес и их на полотно, и познакомил цивилизованный мир с внутренним и внешним видом этого памятника. Множество типов, видов, этюдов било вывезено ым в этот раз из Средней Азии.