Василий Верещагин. Журнал «Исторический вестник». 1882. Автор: В.С.Р.
Вернувшись из этой поездки,
недолго оставался в Европе, работая то в Мюнхене, то в Париже. Его постоянно сильно тянуло опять в этот неизведанный край. Он еще раз окунулся в эти яркие моря света и красок, работал горячо, жадно и вернулся в Европу с еще более богатым запасом материала. На этот раз он поселился на три года в Мюнхене, устроив там себе первую мастерскую на открытом воздухе. «Если вам приходится писать сцены на воздухе, говорит он, то необходимо, чтобы натурщик ваш и позировал на открытом воздухе». Удовлетворяя этим своим требованиям, устроил себе мастерскую, вращавшуюся по рельсам и открытую с одного бока, так чтобы модель его, во время работы, находилась на открытом воздухе, залитая солнечным светом. Эта мастерская вращалась вслед за солнцем при помощи особого нехитрого механизма.Продолжительность отдыха в Мюнхене только разжигала в
е желание броситься в новые, нетронутые кистью области. На этот раз он остановился на Индии: туда тянула его сила тропического света, яркость красок природы, человеческих сооружений, одежды туземцев, разнообразие типов, богатство архитектуры. Индия манила к себе и другого знаменитого живописца: года 3-4 перед тем Реньо составил было уже себе маршрут поездки в Индию, но его сразила немецкая пуля в борьбе за родину.отправился в Индию из Петербурга, в 1873 г., когда там была устроена его первая большая выставка среднеазиатской коллекции картин, на которой толпились тысячи зрителей, перебывавших по нескольку раз в залах министерства внутренних дел, где почти впервые у нас было применено к выставке искусственное, художественно-расположенное освещение, стены и окна затянуты коричневым коленкором словом , был дан урок «показом» по выражению покойного М.Д. Скобелева как надо устраивать выставки.
Из Петербурга
отправился чрез Одессу в Константинополь, Каир, Суэц, Бомбей, посетил Индостан, взбирался на Гималаи, проник отчасти в Тибет. Впечатление его выставки индийских картин, устроенной в Петербурге весной 1880 г., полагаем, еще слишком свежо, чтобы вспомнить здесь эту замечательную галерею, которая, сама по себе, одна могла составить уже имя художнику.Возвращение его из Индии совпало почти с началом нашей войны с Турцией. Вместе с нашими войсками, в хвосте разных начальствующих лиц потянулось немало художников. Большинство там и осталось, не видев войны и наглядевшись вдоволь на своих патронов. Только 3-4 человека отнеслись добросовестно к делу:
, Ковалевский, Поленов... Но все же был впереди и этих своих талантливых товарищей. «Он точно, неотступно наблюдал все, начиная от общей картины боя и кончая эффектами кровавых пятен на снегу, тут же набрасывая колеры в свой походный альбом», пишет В.И. Немирович-Данченко в своих интересных статьях «Художник на боевом поле». «Особенный цвет льда, застывшего у мелкой речонки, вечернее освещение снега, оригинальная складка в лице встретившегося ему турка или болгарина, все это выхватывается ым из действительности, все это становится его достоянием. В его многочисленных картинах нет ни одной черточки занятой у другого, созданной воображением, это реалист по преимуществу. Это не правда фотографическая, не правда силуэтов у контуров, это сама жизнь с ее теплом и светом, с ее красками, с ее дыханием и движением и, для наблюдения за этою жизнью никогда не колебался идти туда, где смерть была очень легким выигрышем, где кругом в свисте пуль и трескавшихся гранат громче всего говорили инстинкты самосохранения и быстро замирал дешевый экстаз боевых энтузиастов»…настолько реалист по преимуществу, что переводя на полотно одну голую действительность, как она ему представляется, он совершенно и поневоле пренебрегает тем, что зовется в живописи «композицией». Природа не всегда обращает внимание на композицию, которою живут школы живописи. Природа даже часто не выделяет ясно всех подробностей картины, и вот почему , неизменно верный природе, нередко дает в своих картинах лишь намеки на руки, ноги, лицо. Как колорист, долго работавший в Мюнхене; любит резкие контрасты; никто не способен в то же время лучше а, искуснее его, залить всю картину обильным ярким светом. Некоторые посетители его выставок думают, что преувеличивает силу света и теней в своих картинах, но кто видел световые эффекты Средиземного моря, Сицилии, Мальты, северного побережья Африки, тот поверит правде освещения картин а.
Верность действительности в картинах войны 1877-78 гг. вызвала множество нападок на эти картины
а. Его обвиняли, может быть, не совершенно безосновательно, в некоторой односторонности. Но дело в том, что в душе а родилось и укрепилось чувство отвращении к войне, и не потому, что в течение ее у него одного брата убили, а другого брата и его самого ранили. Нет, не личные невзгоды и горе волновали его душу: она содрогалась при виде тысячей русских трупов, гнивших под редутами Плевны, окаменевших на утесах и в ущельях Шибки, при виде тысячей турок, умерших и обреченных на смерть в плевненских заколоченных лазаретах. и задался в своих картинах войны проповедью отвращения к войне: он поражает зрителя видом трупов гвардейцев, убитых при Горном Дубняке, и чем ближе он всматривается в эту картину смерти, тем более растет число трупов, увязшая грива как бы колышется и открывает новый ряд жертв, которых сейчас поглотит мать сыра-земля.Как и всегда,
работал на войне усердно, горячо, без отдыха. Нервность работы еще усиливалась тем, что в самом начале войны, еще до перехода наших войск через Дунай, был ранен под Парапином, на миноноске Скрыдлова, и должен был пролежать более 2-х месяцев в госпитале в Бухаресте. Приходилось наверстывать потерянное время, и работал с утра и до вечерней зари под Плевной, в дни ее обложения и после сдачи армии Османа паши. не только собирал материал в свои походные альбомы, но собирал с поля битвы и целые груды рваной, простреленной, пропитанной кровью одежды, мундиров, собирал обломки оружия, амуниции; все это должно было впоследствии служить ему образцом, моделью для его картин, дышащих правдою и верностью действительности.После войны
окончательно поселился во Франции, неподалеку от Парижа, в местности, называемой «Maisons Lafitte», где живет немало художников. Дом а стоит уединенно, окруженный со всех сторон деревьями. Его стерегут две чудные гончие собаки, вывезенные из Средней Азии.Уединение
а разделяет только жена его. Оба они живут так тихо, невидимо, что об образе их жизни сложилась в окружности, целая легенда, дело в том, что с утра до ночи работает в своих мастерских. Их две: одна вращающаяся, доступная свету и воздуху и устроенная по образцу его мюнхенской мастерской, другая обыкновенная мастерская, но громаднейших размеров: 100 фут длины, 50 ширины и 33 фута вышины. Дверь мастерской вышиной в 3 сажени, окно вышиной в 6 и шириною в 3 сажени. Это самая большая мастерская художника на земном шаре. Художник едва заметен в ней; каждое слово его, как бы оно не было тихо сказано, порождает эхо. Самые большие картины его кажутся в этой громадной мастерской крошечными жанрами. Часть этой мастерской отделена перегородкой и обращена в хранилище для картин и холстов, к другому концу примыкают комнатки, в которых натурщики одеваются в нужные костюмы. Тут и там развешены живописные предметы, привезенные с Востока: ковры, шали, куски шелковых материй, попоны, седла, оружие, щиты, кольчуги, шашки и громадные маски, которые надеваются индусами во время их религиозных торжеств и т п.Мы заключим нашу статью коротенькой, но очень верной характеристикой
, сделанной автором заметки о нем, напечатанной в американском журнале «Scribner's Magazine»:«Мы могли бы приложить к
у, не по существу, конечно, а только формы ради, изречение Наполеона о русском человеке: "Поскребите этого человека, угрюмого и эксцентричного на внешний взгляд, и вы увидите доброе и нежное сердце, глубоко преданное истине"».
В.С.Р.
Журнал «Исторический вестник». №11. 1882 год.