Попков Виктор Ефимович [1932—1974]

Виктор Попков. Жизнь и творчество. 1966 – 1968 годы. 2012. Автор: Козорезенко П.П. (младший)

 

Сейчас, по прошествии времени, может показаться, что картины «ДвоеДвое. 1964Холст, темпера, 150 x 201Государственная Третьяковская галерея», «РазводРазвод (Светлана, мама, папа и бабушка). 1966Холст, масло, 110 x 150Государственная Третьяковская галерея» и «Семья БолотовыхСемья Болотовых. Из цикла «Размышления о жизни». 1967—1968Холст, масло, темпера, 170 x 190Государственная Третьяковская галерея» являются частями одной серии или распределенного по времени создания – триптиха. В этот же ряд хочется поставить и написанную чуть позже «СсоруСсора. 1967—1968Холст, маслоУничтожена автором» (1970). Но творчество зрелого Попкова не исчерпывается  бытовым жанром – даже преображенным  и переосмысленным. Существует огромное количество прекрасных работ мастера, практически не известных широкому кругу любителей искусства и представляющих нам совершенно нового Виктора Попкова. Так, в середине 1960-х годов художник создал несколько абстрактных вещей, обнаруживающих его интерес к произведениям классиков русского авангарда (в частности, В. Кандинского). Конечно, он прекрасно понимал, что делает работы «в стол», поскольку ни один выставочный комитет не одобрил бы такую работу, как «Композиция» 1965–1966 годов, более того, можно предположить,  под каким огнем критики и нападок оказался бы Виктор Ефимович, рискни он публично выставить что-либо подобное.

Смелым экспериментом в непривычном для Попкова стилистическом амплуа стала «Вариация на тему Ороско». Этот мексиканский монументалист привлекал его диковатым напором своей сверхэкспрессивной живописи – ее тугой пластикой, густым мрачноватым колоритом, буйством цветовых контрастов. Однако Попков никогда не мог быть ведомым, и речь шла не о подражании: обладая сильной творческой индивидуальностью и волей, художник не боялся подпасть ни под какие влияния, все интересовавшее преобразовывалось им в свое собственное, выношенное, прочувствованное, иногда едва похожее на источник вдохновения. 

…Еще было много пейзажей, создававшихся мастером на протяжении всей жизни и часто незаслуженно обойденными вниманием критики. Пейзажи, написанные в самых разных техниках (гуашь, акварель, масляная живопись, карандашный рисунок), занимали достойное место среди рисунков и набросков, которые Попков привозил из всех своих поездок. Творческое кредо мастера, запрещавшее ему останавливаться на однажды найденном, разумеется, распространялось и на пейзажный жанр. Здесь тоже происходил постоянный поиск оптимальных соответствий – к каждому пейзажному мотиву Попков должен был найти особый подход, как бы настроить свою руку на ту или иную натуру и привести их в согласие. Многие пейзажи, написанные в ранний период, впечатляют своим фактурным разнообразием – от корпусных красочных слоев до легких, почти импрессионистических, мазков. Изумительный колорист, Попков в своих картинах русской природы неожиданно вызывал в памяти цвета таитянских пейзажей Гогена. Художник сознательно не старался выбирать открыточно красивые виды, вместо этого искал неповторимую прелесть в любом, даже самом обыденном, уголке природы. Таким же образом он учил писать пейзажи и своего сына Алексея, говоря, что нужно приехать на пленэр, найти прекрасный вид, от которого бы захватывало дух, а затем повернуться к нему спиной и писать то, что видишь напротив. Найти неочевидную красоту в обычном –  вот задача для талантливого пейзажиста. В начале 1960-х  Попкова особенно интересовала передача зимних красок – результатом стали прекрасные работы «Розовая крыша», «За водой». Поездки в Велегож также вдохновили Виктора Ефимовича: «Велегожские леса», «Солнечный день в Велегоже» крайне сдержанны в цвете, как и вся природа русского Севера: тогда мастер много работал в темной серо-коричнево-черной гамме, словно стремясь создать в картине особое, несколько сумрачное настроение. 

Вторая половина 1960-х  – начало наивысшего расцвета творчества Попкова, когда, добившись успеха и признания, художник почувствовал в себе силу полной мере реализовать себя и писать только то, к чему лежит душа. Этот период открылся знаменитым Мезенским циклом, полным трагизма и мудрости. Впервые побывав на Севере в 1965  году, уже год спустя Виктор Ефимович снова на Мезени. В отличие от многих других, ездивших на Север в поисках экзотики и привозивших с собой горы сувениров, икон и разнообразной утвари, Попков сумел по-настоящему прикипеть к нему душой – прочувствовать жизнь в этом суровом месте, быт, привычки, традиции, проникнуться судьбами людей. 

Местные жители встретили Попкова с той же открытостью и доброжелательностью, что и в первый его приезд. Душевность, с которой здесь относились ко всем приезжим, чистосердечная простота людей и одновременно чувство собственного достоинства – все это покорило художника. Здесь, на Севере, не запирали двери, легко пускали чужих на ночлег и не брали за это деньги, хотя жизнь была совсем небогатая. Местные жили в больших домах, сложенных из мощных бревен, с маленькими окнами, и со стены каждого дома смотрели красно-синие или красно-черные металлические звездочки – их количество означало ушедших на войну. Если звезда черная на концах, значит –  не вернулся с фронта, если синяя – погиб уже после войны. На послевоенных фотографиях большой деревни только четверо мужчин, остальные – женщины. Судьбы мезенских вдов не могли оставить художника равнодушным.  

Вот как воспоминает те дни друг Попкова художник Карл Фридман: «Он делал «Вдов» в Целегоре, когда мы жили у тети Жени. Попросил старушек надеть наряды из своих сундуков, сел на пол и стал рисовать. Меня все время спрашивают про портрет Карла Маркса в углу: он придумал или нет? Такое он никогда не придумал бы. Меня это не удивляло, потому что все это я видел. Все так и было. Икон в этой избе не было. Для него характерна наблюдательность. Другой не увидит, а Попков ничего не упустит. 

Наряды были разные. У меня есть цветной рисунок этих женщин. Одежды были старинные с преобладанием красного цвета. Женщины сидели и пели.

Картину «Вдовы» Витя задумал, очевидно, еще в Велегоже. В нашу поездку туда мы познакомились с тетей Фросей и ее соседкой, тоже одинокой женщиной. На посиделки собирались одни только бабы. Лузгали семечки, в карты играли, разговаривали, а мы их рисовали. И в первый же вечер Витя воскликнул: «Карл, это же вдовы!». И вот тогда, видимо, возник замысел». 

Появление замысла картин Мезенского цикла во многом связано с личными переживаниями художника. Мать Попкова, Степанида Ивановна, как и эти мезенские старухи, совсем молодой осталась без мужа, с четырьмя детьми на руках. Одна прошла через трудные годы войны, с кротостью и смирением приняв все тягости вдовьей жизни. Глубокое уважение, благодарность и любовь, которую художник испытывал к своей матери, он сумел вложить в образы мезенских вдов.