Виктор Попков. Жизнь и творчество. 1966 – 1968 годы. 2012. Автор: Козорезенко П.П. (младший)
На военную тему Виктор Ефимович картин не писал. По его собственным словам, он не мог создавать картины о том, чего не видел сам: «Я в танке не был, не воевал. Как я об этом писать буду?». Но свои мысли и переживания, связанные с войной, он выразил в подтексте работ Мезенского цикла.
Живя у одной из деревенских старух, художник стал невольным свидетелем трогательной сцены, чудесным образом преобразившейся в его сознании в видение будущей картины: «К хозяйке, где я жил, пришли как-то ее подруги. Они долго сидели, вспоминали былое, пили брагу, ели лепешки, треску с душком и постепенно, забыв про меня, целиком ушли в ту далекую пору, когда жизнь для них только начиналась. Я лежал возле стены, на чистом полу, и смотрел на них снизу вверх. То ли я задремал, то ли забылся, но очнувшись, вдруг ясно увидел всю сцену, которая сдвинула для меня и время, и пространство, соединив воедино их жизнь, мою и жизнь погибших дорогих людей. Я вспомнил и моего в тридцать пять лет убитого на фронте отца, и мою несчастную мать, и весь трагический смысл происходящего. Да как же так? Да почему же они одни? А где их мужья, где дети? Где счастье, на которое они имели полное право? Где все это? Почему так несправедлива к ним судьба?»
В тот же вечер Попков скомпоновал линейный эскиз будущей картины «Воспоминания. Вдовы» (осуществлена в том же, 1966 году.). Опять, как уже было в картинах «Полдень
Полдень. 1964Холст, масло, 141 х 198Государственная Третьяковская галерея» и «Семья Болотовых
Семья Болотовых. Из цикла «Размышления о жизни». 1967—1968Холст, масло, темпера, 170 x 190Государственная Третьяковская галерея», в основу композиции положена форма раскрывающегося бутона с присущим ей странным ощущением целостности, полнящейся разнонаправленными центробежными силами, и оттого при внешней статичности наполненной скрытой динамикой. Возможно, приверженность Попкова этой, внутренне противоречивой, живой композиционной структуре была определена его постоянным стремлением всмотреться в души своих героев. В данном случае, как писал он сам, ориентиром был огромный цветок пиона, предельно и щедро раскрывшийся перед тем, как окончательно отцвести: плавные, словно стягивающиеся к незримому стеблю линии в нижней части композиции и расходящиеся лепестки-фигуры вверху. Красные праздничные одежды мезенских женщин как нельзя лучше подошли к такой форме построения картины, яркостью цвета еще больше выявляя выразительный композиционный костяк и придавая особую эмоциональную насыщенность всему произведению. Северные деревни в силу местных природных особенностей крайне сдержанны по цвету, в этих пейзажах, как правило, преобладают оттенки серого и коричневого, поэтому красный цвет в подобном колористическом окружении звучит, почти как выстрел, воздействуя с удесятеренной силой. Кроме того, красный – это еще и связь с вековыми фольклорными традициями, с народным костюмом, с изделиями местного народного творчества. Наконец, красный в сочетании с оттенками черного неизбежно вызывает траурные аналогии. И все эти уровни смысла здесь есть – и горький трагизм вдовьей доли, и праздник воспоминаний о счастье, и торжественное ощущение связи времен, которое несут в себе из века в век поддерживаемые обычаи, вроде вынутого из сундука красного платья.
Картину Виктор Ефимович написал довольно быстро – меньше чем за месяц, обойдясь даже без создания картона: настолько целостной она увиделась ему изначально. Эта почти единомоментность открытия целостного образа, отсутствие долгих кружных поисков чувствуются в картине, добавляя ее атмосфере то, что можно было бы назвать отсветом гениальности. Изображенная во «Вдовах» сцена не казалась автору ни тоскливой, ни безысходной. Вдовы вспоминают свою молодость, счастливые времена, черпая в этих воспоминаниях силу, чтобы жить дальше. В центре полотна изображена в полный рост высокая худая женщина, ее скорбное лицо с глубокими морщинами напоминает иконный лик или лицо древней деревянной статуи, оно обращено к зрителю, но сдержанная в эмоциях и полная грусти, женщина, погружена в собственные мысли и воспоминания. Это самая яркая фигура из всех, строгая и величественная, она словно колонна держит на себе всю картину. Именно на нее приходится максимальная, предельная концентрация цвета, как кажется, удивительно точно передающая почти несочетаемые вещи – резкость боли и способность выдерживать ее годами.
Главную героиню окружают другие женщины: они обрисованы художником более мягко, красный цвет их одежд чуть приглушен, его оттенки заметно спокойнее. Каждая из этих фигур эмоциональна по-своему, и сообразно душевному состоянию каждой подобраны силуэтные решения, рисунок складок одежды, интенсивность цвета. Потерянное счастье и трагедия длящаяся годами – все это раскрыто перед зрителем благодаря гениальной способности Попкова воспринимать тончайшие оттенки душевного состояния героев картин и находить на холсте адекватные им отражения. Общий сероватый фон избы дополнительно подчеркивает сдержанную, но от этого не менее глубокую эмоциональную насыщенность каждой из фигур. Женщины вместе, но каждая – в мире собственных воспоминаний: одна танцует, вспоминая молодость, другая словно поет, третья смотрит в окно, как будто в надежде увидеть кого-то, четвертая просто отрешенно сидит, уйдя в думы о прошлом. Каждая из них, переживающая свое – глубоко личное, создает вокруг себя определенную эмоциональную атмосферу, и вместе эти пять образов соединяются в удивительно возвышенное поэтическое целое. Авторское отношение к этим образам можно выразить одним словом – глубокое сочувствие и искреннее понимание. Несомненно, судьба матери, собственные жизненные впечатления и размышления Попкова во многом стали фундаментом для создания этого пронзительного и трагического полотна.
Образы вдов, несмотря на реальные прототипы, не индивидуализированы, а, скорее, обобщены, как уже было в картине «Двое
Двое. 1964Холст, темпера, 150 x 201Государственная Третьяковская галерея», однако пониманию душевного состояния героинь это никак не мешает, может быть, даже наоборот – делает его более чистым, отрешенным от конкретных примет реальности, и потому более глубоким. Стремление художника отобразить неотобразимое, закономерно становится в этой картине сродни задачам, которые веками стояли перед русскими иконописцами.
В другом произведении Мезенского цикла – картине «Одна
Одна. 1966Холст, масло, 120 x 170Национальная галерея Армении» (1966) – заметно, как традиционный уклад жизни северных деревень соседствует с приметами современности: электрическая лампочка рядом с керосиновым светильником, а вместе они висят подобно лампадам перед портретом красноармейца в буденовке в красном углу, и тут же – в окне – виднеется деревянная церковь XVIII века. Сюжет опять вытеснен задумчивым пребыванием, но недоговоренностей нет: контекст помогают понять детали, рассказывающие обо всей жизни этих людей – о близком и далеком прошлом, о привычном быте, о трагедии страны и ее людей (чудом уцелевшая церковь, но исчезнувшие из красного угла иконы, вместо которых – портрет мужа, также исчезнувшего, отнятого войной). И для создания образа старухи с картины «ОднаОдна. 1966Холст, масло, 120 x 170Национальная галерея Армении», и для изображения главной героини «Вдов» позировала одна и та же женщина, но не жительница Мезени, а тетка Клары Калинычевой – Анна. Высокая и худая, строгая и немногословная, со сложной судьбой, пережившая две войны, она словно вошла в пространство картин Попкова из реальной жизни, олицетворяя трагические судьбы огромного количества женщин России, потерявших мужей и любимых в кровопролитных войнах ХХ века.