Воспоминание адмирала Н.И. Скрыдлова о В.В. Верещагине. 1905. Автор: Скрыдлов Н.И.
Я с покойным ыми вместе плавал когда-то, а именно в 1859 году на фрегате «Светлана». Он был старше курсом и раньше меня вышел из Морского корпуса. После плавания на «Светлане» мы с ним надолго расстались.
Но вдруг появляется выставка картин художника а близ Александринского театра – в Министерстве Внутренних Дел. Я вспомнил, что мы с ним плавали вместе на «Светлане»; и тогда еще он чувствовал ко мне симпатию. Его дружеское отношение ко мне не прерывалось до конца. Разумеется, я пришел на выставку. Меня поразило, что картины были ограждены барьером из шнуров. хотел, чтобы публика не подходила близко к живописи, а держалась на таком расстоянии, с которого картина лучше видна.
Вскоре после посещения мною выставки, я получил через посыльного от Стасова записку: Приезжайте немедленно. Василий Васильевич безумствует.
Жил Стасов где-то около Публичной библиотеки.
Приезжаю и застаю следующую картину: Василий Васильевич с поникшей головой бегает по комнате, а в камине что-то горит.
– Что такое?– спрашиваю.
– Вот как гениальные люди с ума сходят, – вскричал Стасов. – Посмотрите, что он сделал, сжег две картины.
– Да, да.
– И Третьякову телеграфировал, что ни одной картины не получит, быстро шагая по комнате, скороговоркой выкрикивал .
Тут Стасов, в ответ на мое все возрастающее недоумение, рассказал, что произвел некоторыми своими картинами на высшие сферы чересчур потрясающее впечатление, для него, как художника, не выгодное.
У него был слишком протестующей темперамент, он мог говорить такие вещи, которые нельзя говорить в присутствии некоторых лиц. Поэтому, когда в следующую выставку а на Фонтанке все картины его были увезены для осмотра в Зимний дворец, у была подана придворная карета для посещения Императорской оранжереи. Скобелев был страшно взволнован этим обстоятельством.
Потом я несколько лет не видался с ым.
Однажды в манеже, когда была уж объявлена война Турции, я выпросил у Наследника Александра Александровича принадлежавший Ему минный катер «Шутку».
– Хорошо, – сказал Его Высочество, но как же вы надеетесь: со щитом или на щите?
– Как случится – отвечал я и поблагодарил Наследника.
«Шутка» должна была служить для атаки неприятельских судов на Дунае и для охраны минных заграждений. Я жил в Петрошане на берегу, в маленькой избушке. Поехал я оттуда как-то в Бухарест и первое русское лицо, которое я встретил, был Василий Васильевич !..
– Что ты будешь делать на Дунае? – спросил он меня.
– Собираюсь прогонять турецкие суда, чтобы они не портили наших минных заграждений.
– Отлично – и я с тобой... – вскричал он. – А когда будет атака?
– Не знаю, когда придется атаковать, а ожидаем с часу на час.
– Все равно. Ты где?
– В Петрошане.
Я уехал из Бухареста, а через два дня он явился ко мне и поселился у меня в курной избе.
Был он простак. С казаками завел сейчас же дружбу: хлебал вместе с ними щи, и как-то потребовал, чтобы ему дали деревянную ложку. Его ординарец, казак, вытер о чекмень ложку и подал ему.
– Ах, какая хорошая ложка! Казак ему тут нее выдолбил из дерева такую же ложку, а он взамен за нее подарил ему серебряный стакан. У него была широкая товарищеская натура.
Каждый вечер я производил рекогносцировку Дуная, и он не отставал от меня, каждый раз он был со мной. Это было в конце мая и в начале июня по старому стилю. Подходили к самому турецкому берегу на шлюпках: я, он, Белов и еще несколько матросов, все это были надежные охотники. ужасно боялся, что как-нибудь он упустит меня, и я без него начну атаковать турок, поэтому он зорко следил за мной, опасаясь, что я стану щадить его. Ночи были прескверные. Мы проводили по 5 часов в рекогносцировке. В 10-11 выезжали и работали до рассвета, а турки не знали, что мы иногда тащим шлюпки волоком по берегу, как во времена Олега.
Десять дней продолжалась рекогносцировка. Надо было проходить между камнями, набрасывать на кусты веревки; а по временам такой шел дождь, что ничего нельзя было видеть вокруг. Наконец, атака была решена так как турецкий пароход все чаще и чаще начал подходить к нашим минным заграждениям, чтобы их вылавливать.
Медлить нельзя было. В день атаки совершен был молебен, а затем отдали швартовы, дали ход вперед, придерживаясь берега. Разумеется, Василий Васильевич был тут как тут. Он всю ночь не спал, чтобы не пропустить атаки. Атака была назначена в девятом часу утра.
Василий Васильевич, – сказал я – ты заведуй кормовой частью, ты будешь начальником там, я буду здесь, в носовой.
Чувствовали мы себя бодро. Это было раннее утро 8-го июня 1877 года близ местечка Меч. Лоцман наш, надо заметить, удрал; он был болгарин или румын, но мы без него обошлись.
Мы шли вниз по течению на «Шутке». Солнце светило ярко и стало сильно пригревать. Я вздремнул.
Вдруг сказал: – Идут. – И мы все встрепенулись.
Турецкий монитор, окруженный 15 шлюпками, назначенными для вылавливания мин, шел впереди, прямо на заграждения. Как только мы увидали его, бросились на него в атаку на всех парах.
Я взял направление наперерез его курса. Шел он узлов 9; я – 14. Мы шли навстречу друг другу со скоростью 23 узлов – 30 верст в час. Конечно, нас заметили и сразу открыли огонь по «Шутке» с парохода и с берега. Снаряды летали на нас, как град. Наша безумная отвага смутила турок. Они никогда не воображали, что есть такие безумцы, которые станут днем атаковать на крохотном суденышке огромный монитор. Пули ударялись о крышу и сыпались в катер. Смерть ринулась на нас и как говорится, пригоршнями кидала в нас огненным свинцом. Совершенно забывая всякую опасность, мы шли полным ходом вперед и быстро сближались. До чего нас осыпали снарядами видно из того, что я один на себя принял около 40 ударов. Это был настоящий ад! Теперь 3-4-линейные пули, а тогда ведь были 7-линейные. Совсем у борта стреляли в нас на расстоянии каких-нибудь 10-12 футов; были ранены люди и ранена «Шутка». Турки окончательно потеряли голову, и дали последний залп из 20 ружей в упор. Ноги мои уже не действовали, а твердо стоял на ногах и вел себя прямо, как полубог. Он стоял, сражался и хладнокровно зарисовывал в альбоме. Наконец, я крикнул ему приготовлять крылатку. (Крылатка – это мина). И несмотря на то, что она уже никуда не годилась, так как проводы были перебиты турецкими снарядами, все-таки было какое-то временное утешение и надежда на крылатку. стал доставать ее, и в это-то время пуля ударила ему в бедро, а крылатка все-таки стукнулась в борт монитора. Турки до того перепугались, что перестали в нас стрелять, стали осматривать пароход, не взорвало ли их, даже кочегары выскочили все наверх, и машина вдруг остановилась.
