Апсит Александр Петрович [1880—1944]

Иллюстрация к роману Л.Н. Толстого «Война и мир». 1911

Описание

Одна из иллюстраций к роману «Война и мир» написанных Александром Петровичем Апситом в 1912 к 100 летнему юбилею войны 1812 года

Пьер, судя по всему, центр, ось событий. Он стоит чуть обособленно от других, и не случайно. Толстой дальше пишет « …доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не

стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично…»

И вот он несуразная, какая-то непропорциональная фигура – статуя завладела всеобщем вниманием, и… Он стоит, он ждёт, он в смятении. Он хочет сделать шаг; одна нога чуть приподнимается, хочет переступить, но не может. И он стоит, на ковре цвета детского пластилина, и не понимает, куда себя деть, куда податься. Что прилично? Что нет? Что следует делать? Крупные, грубые, совсем не великосветские очертания этого человека замерли в оцепенении, судорожно сжимая белый цилиндр. И платочек выскальзывает, падает, на этот непонятный ковёр, в этой непонятной комнате, где ему, Пьеру: «Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали». Так вместе с этим беленьким платочком выскальзывает и уверенность. Пьер решает, что «для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.» 

 Окружающие, чьи взгляды «больше чем с любопытством и с участием устремились на него», кажется, просто по привычки знакомятся, встречают новую, потенциальную силу. Которая может неожиданно оказать там, наверху, и посодействовать. 

«неизвестная дама, которая говорила с духовными лицами» в какой-то неестественной напряжённости, но при этом с искренним желанием нарисовать себе приятную улыбку, встаёт со стула.

Адъютант, что поднимает платок, замер в сантиметрах от совей цели, но не видно его лица. Что на нём? Неизвестно, но в его движениях есть какая-то светская естественность. Он единственная фигура, которая движется, так как положено.

Позадистоящие более сдержаны. Они уже не только выражают предвосхищение Пьером, но в них уже проступаю оттенки первого впечатления. Взять хотя бы группу двух мужчин(одни из них с цилиндром в рука) Они шепчутся! Пьер, явления Пьера прошло и начинается обсуждения. Кто-то просто задумчив, кто-то смотрит уже более испытующе. А кто-то уже сложил мнение, целиком и полностью. И теперь он это новое знание преподносит обществу.

И даже сама комната делится на две половины. На тех, кто уже сложил впечатление, и оно начинает овладевать умами; и на тех, кто только складывает это впечатление, или даже и сложил, но продолжает напряжённо улыбаться, выражая своё почтение, подобострастие. И между ними пустота и Пьер, ищущий, куда бы податься.

Несколько отдельно, обособленно стоят два старца. Темные фигуры, темные лица. Они спокойны, сосредоточенны. В их взгляде, лицах не того напущенного любопытства, нет заискивания. А вместо этого тяжелый, серый взгляд исподлобья. Они не отсюда, не из этого мира. Но в тоже время они смиренны и покойны.

И тёмные тона их простой одежды сильно контрастирует с общей гаммой. Комната пестра, феерична, но вместе с тем, в ней есть налёт некой пастельной гаммы. Прозрачность и бледно зелёный цвет создает впечатление покинутой жизни, она есть, но где-то там, где-то за… Света даже более чем предостаточно, но это не тот веселый отсвет каминного огня, или полыхание одинокой свечи. Нет, всё сияет, блистает. Свет мертвенно холоден, груб и ослепителен. 

И вот в этом обществе, в этом свете вдруг совершенно один оказался Пьер, и все ждут от него чего-то.

Артём Исмагилов