Суриков Василий Иванович [1848—1916]
Переход Суворова через Альпы в 1799 году. 1899
-
- Название Переход Суворова через Альпы в 1799 году
- Год создания 1899
- Материал Холст, масло
- Размер 495 x 373
- Собрание Государственный Русский музей
- Все работы автора Всего: 127
Описание
Картина «Переход Суворова через АльпыПереход Суворова через Альпы в 1799 году. 1899Холст, масло, 495 x 373Государственный Русский музей», приуроченная к столетнему юбилею швейцарского похода Суворова, была закончена художником и показана на 27-й выставке передвижников в 1899 году. Это дало повод современникам подозревать в выполнении официального заказа. Однако художник выполнил картину по собственному творческому побуждению, задумав ее еще во время работы над «Покорением Сибири ЕрмакомПокорение Сибири Ермаком. 1895Холст, масло, 285 x 599Государственный Русский музей»: первый схематичный набросок композиции картины (карандашом, на куске картона) сделан в 1895 году.
остается и в этой картине художником — историком народных масс. Тема картины народно-героична по своей сущности: ее герой — солдатская масса, преодолевающая ледяные кручи Альп в трагической обстановке грозящего вражеского окружения, Суворов показан как народный полководец, крепко спаянный с солдатской массой.
К. Пигарев в своей книге о Суворове пишет: «.. .он неизменно выступает перед нами как полководец и как воспитатель духа русского воина (подчеркнуто мною.— В. С). Кровная связь Суворова с родным народом, с национальными традициями его истории и культуры обусловила исключительную действенность его военно-воспитательной школы и неувядающую жизненность его заветов».
Славный поэт партизан 1812 года Денис Давыдов писал о Суворове: «.. .он удесятерил пользу, приносимую повиновением, сочетав его в душе нашего солдата с чувством воинской гордости и уверенности в превосходстве его над всеми солдатами в мире, — чувством, которого следствию нет пределов».
Суворов требовал от своих «чудо-богатырей» не слепой покорности, а сознательного исполнения своего долга. Он сформулировал это по-суворовски коротко и ясно: «каждый воин должен понимать свой маневр». В этом было главное отличие суворовской, национально-русской системы воспитания солдата от прусской палочной муштры и главная сущность суворовской «науки побеждать». К. Пигарев справедливо говорит о глубоко народном содержании военного искусства Суворова. Именно так надо понимать смысл скупых слов Сурикова: «Главное в картине — движение. Храбрость беззаветная, — покорные слову полководца идут».
Если мы попробуем определить, какой именно момент, швейцарского похода изображен , мы сможем сделать это лишь предположительно и приблизительно.
в противоположность большинству присяжных баталистов не ставил перед собой документально-конкретной задачи с точной датировкой, точным обозначением места. Вероятнее всего связывать изображенную художником сцену с концом альпийской эпопеи, с переходом через Паникс, с моментом, когда суворовская армия уже спускалась с гор: всякий, бывший в горах, знает, что спуск часто бывает труднее подъема. Таким образом, момент, изображенный , по всей вероятности, следует в цепи событий похода за моментом, изображенным на картине «Переход Суворова через перевал Рингенкопф ( Паникс )Переход Суворова через перевал Рингенкопф ( Паникс ). Холст, масло». Но подобные спуски могли иметь место и в другие моменты похода.
эта документально-эпизодическая сторона не интересует. Изображенный им эпизод важен для него как сюжет, дающий возможность раскрыть морально-психологическую сущность события.
Композиция картины чрезвычайно своеобразна: по почти отвесной, обледенелой, покрытой снегом крутизне спускается, точнее — скатывается вниз, в пропасть, армия Суворова. Эта крутизна занимает почти две трети огромного, вертикально-удлиненного полотна. В верхней части композиции изображена основная масса армии, подходящая к обрыву по узкой тропе, прижатой к склону высокой горы, по которому ползут облака над самыми головами солдат. Склон горы наверху срезан краем полотна, что создает впечатление уходящей ввысь каменной кручи. Обледенелая снежная крутизна внизу также срезана, так что пропасть, в которую скользят солдаты, кажется страшно глубокой.
На самом краю ледяного обрыва слева остановил своего коня Суворов. Он занял это опасное положение потому, что отсюда он виден всей подходящей к обрыву армии. Он знает, что каждый солдат, прежде чем начать страшный спуск, взглянет на него. Выражение лица Суворова сложно: в нем можно увидеть и напряженное внимание, и решительность, и волевую собранность, и обаятельную, бодрящую, вдохновляющую улыбку. Все это передается глядящим на него солдатам, пробуждая в каждом из них неизбывные моральные силы, мобилизуя дух этих людей, превращая их в «чудо-богатырей».
На Суворове— синий, развевающийся походный плащ. Голова обнажена, шляпу он держит в руке: этим полководец как бы отдает дань глубокого уважения и преклонения перед подвигом солдат.
Рядом с Суворовым изображен пеший пожилой казак с пикой, в тёмнокрасном кафтане. Этот малозаметный на первый взгляд персонаж заслуживает внимания. Можно предполагать, что это — один из тех казаков, которые во время всего перехода через Паникс не отходили от Суворова, ведя его коня под уздцы, как это показано на картине . Здесь он стоит на краю обрыва, заглядывая в пропасть и в то же время оберегая Суворова.
Центральная часть картины занята спускающимися солдатами. Каждый из них типичен и вместе с тем индивидуально-своеобразен. Первыми спускаются, скользя -по крутизне в пропасть, старые, «на себя надежные», по выражению Суворова, солдаты. В их лицах нет надуманного «бесстрашия»; в них — страх, преодолеваемый мужественной, закаленной в боях и походах волей. Первым летит вниз солдат, схватившийся обеими руками за голову, чтобы придержать шляпу-двууголку, но не выпускающий из руки ружье. Нижняя часть его фигуры срезана краем полотна, что усиливает впечатление стремительного скольжения в пропасть. Выше один из спускающихся закрыл лицо плащом, чтобы не видеть пропасти. Старик с обнаженной седой головой крестится с выражением суровой решимости. Рядом начинает спуск солдат, придерживающий обеими руками обвязанный канатом ствол орудия.
Суворов не глядит на них. Его взгляд устремлен на молодых солдат, подошедших к самому краю кручи и в свою очередь глядящих на него. Их-то в данный момент и нужно ободрить и вдохновить на трудное, необычное, опасное дело. И мы видим, как в ответ на улыбку Суворова расцветают в улыбке молодые, смелые лица.
Дальше виден пожилой барабанщик, на лице которого страх борется с решимостью, а еще дальше отдельные лица солдат и казаков становятся плохо различимыми из-за пелены полуокутавших их облаков.
Превосходно написаны ледяные уступы обрыва слева, — синеватые, полупрозрачные, а также снег и дымносерые облака, ползущие по склону. Горы в глубине синие, полуосвещенные солнцем, тогда как все остальное затенено, и лишь внизу справа сильно освещен обрыв да край обрыва слева, где стоит конь Суворова. Но сам Суворов выделен лишь пятнами света, скорее композиционно. Изображая природу Альп, не подчеркивает ее эффектной красоты: она сурова и враждебна.
С реальной ощутимостью передано нарастание быстроты движения скользящих в пропасть солдат. , при исключительной силе творческого воображения, всегда отталкивавшийся от реальных жизненных впечатлений в создании образов своих картин, и тут остался верен своему методу, тем более, что ему предстояло изобразить незнакомую природу Альп. Он ездил в 1897 году в Швейцарию и при этом не только наблюдал скатывавшихся с гор людей, чтобы уловить и передать их движения, но и сам проделал нечто, подобное спуску суворовских солдат. «Около Интерлакена сам по снегу скатывался с гор, проверял, — рассказывал он. — Сперва тихо едешь, под ногами снег кучами сгребается. Потом — прямо летишь, дух перехватывает».
Вообще картина далась нелегко, так как и сюжет ее, взятый не из истории древней Руси, а из события конца XVIII века, и связанный с сюжетом типаж — были новыми, необычными для художника. Он не только внимательно изучал исторические материалы о Суворове и его походах, но и настойчиво выискивал в окружающей действительности типы людей, соответствующие его представлению о самом Суворове и его «чудо-богатырях». Каждая фигура, каждое лицо, движение, поза проработаны в этюдах с натуры. Суворов написан с одного старого казачьего офицера, выисканного художником в родном Красноярске в 1898 году, но, конечно, перенесенного на полотно в творчески переработанном виде на основе имеющихся портретов описаний наружности Суворова и воображения самого художника. Выражение лица Суворова художник искал в карандашных этюдах, сделанных им на основе этюда маслом с казака-офицера.
Надо сказать, что существующие живописные и графические портреты Суворова не отличаются большой выразительностью и не отражают своеобразия и многогранности морально-психологического облика гениального русского полководца. мог заимствовать из них лишь внешние черты Суворова. Не удался и самому погрудный этюд-портрет Суворова в мундире с орденами и георгиевской лентой. Более интересны описания наружности и характера Суворова в военной литературе. Один из военных писателей первой половины XIX века так характеризует Суворова: «Князь Александр Васильевич Италийский, граф Суворов-Рымникский, среднего роста, взлизи-стый, сухощавый, имел лицо, покрытое морщинами, большой рот, взгляд быстрый и часто грозный, волосы седые, как лунь, был жесток и сострадателен, горд и доступен, снисходителен и склонен к насмешкам; скор во всех своих действиях: никогда не ходил, а бегал, не ездил верхом — скакал...» Надо полагать, что знал это яркое описание, так как образ Суворова на его картине близок к приведенной характеристике.
Однако этот литературный образ был переосмыслен художником творчески: Суворов показан не таким, каким он был «вообще», ибо это задача невыполнимая для живописца, а таким, каким он мог быть в изображенный на картине ответственный момент легендарного швейцарского похода, когда так ярко сказался его гений полководца-воспитателя, его моральное единство с солдатами и вытекающая отсюда его способность вести их за собой через все преграды.
Обе батально-исторические картины — «Покорение Сибири ЕрмакомПокорение Сибири Ермаком. 1895Холст, масло, 285 x 599Государственный Русский музей» и «Переход Суворова через АльпыПереход Суворова через Альпы в 1799 году. 1899Холст, масло, 495 x 373Государственный Русский музей» — не получили достойной оценки у современников художника, не столько, впрочем, у публики, сколько у художественной критики. Даже Стасов не понял идейной значительности «Покорения Сибири ЕрмакомПокорение Сибири Ермаком. 1895Холст, масло, 285 x 599Государственный Русский музей» и, может быть, потому не оценил и художественных достоинств картины. Отдельные положительные оценки в печати были исключением: кроме вышеприведенного отзыва Репина, можно отметить еще заметку в «Ниве», где говорится: «От картины веет верно и тонко понятой историей, в фигурах — движение, жизнь. Картина по самой концепции не напоминает затасканных батальных тем».
Еще холоднее был встречен «Переход Суворова через АльпыПереход Суворова через Альпы в 1799 году. 1899Холст, масло, 495 x 373Государственный Русский музей». Русская либеральная интеллигенция 90-х годов, задававшая тон даже в «передовой» прессе того времени, не поняла глубоконародного смысла картин , ошибочно усмотрела в них нечто официозное и прошла мимо них равнодушно.
Более интересны нападки другого рода. , строго требовавший правдивости всех деталей художественных произведений, упрекал в допущенных им исторических несообразностях и отдельных фактических ошибках, как, например: кремневые, а не фитильные ружья у дружины Ермака, одежды XVIII века у казаков XVI века в той же картине, неправдоподобность одновременного спуска с кручи людей и орудий, неестественность того, что Суворов на краю пропасти не сошел с коня, и т. п. В такого же рода ошибках упрекал и Л. Н. Толстой: конь над обрывом не может горячиться, солдаты разных частей не могут так перемешаться друг с другом в походе и пр.
Однако и Толстой, упрекая в несущественных ошибках, не учитывали своеобразия его творческой индивидуальности. У был свой взгляд на задачи исторической картины. «В исторической картине ведь и не нужно, чтобы было совсем так, а чтобы возможность была, чтобы похоже было,—говорил художник по поводу своей картины «Покорение Сибири ЕрмакомПокорение Сибири Ермаком. 1895Холст, масло, 285 x 599Государственный Русский музей». -Суть-то исторической картины — угадывание. Если только сам дух времени соблюден — в деталях можно какие угодно ошибки делать. А когда все точка в точку — противно даже».
Зритель не только прощает эти ошибки, он, даже зная о них, не замечает их, захваченный величием замысла и глубокой правдой образов художника. Конечно, художник должен обладать безошибочным чувством меры в допущении подобных несущественных ошибок, и обладал им, как никто другой.
Неверно оценивала батально-исторические полотна и вульгарно социологическая критика 20-х и начала 30-х годов нашего века, видя в них отход художника от народной тематики, воспевание колониальных захватов («Покорение Сибири ЕрмакомПокорение Сибири Ермаком. 1895Холст, масло, 285 x 599Государственный Русский музей»), исторический анекдот («Переход Суворова через АльпыПереход Суворова через Альпы в 1799 году. 1899Холст, масло, 495 x 373Государственный Русский музей») и т. п. и делая вывод об идейном и художественном упадке в связи с властью над ним реакционной идеологии 90-х годов.
Все эти вульгаризаторские, псевдонаучные «оценки» давно отошли в область предания. Ныне батально-исторические эпопеи встают перед советским народом и советской искусствоведческой наукой во всем своем величии и глубине.
Что же нового внес в батальную живопись по сравнению с ? Оба художника стояли на передовых позициях русского демократического реализма. был, по преимуществу, изобразителем войн своего времени, художником-публицистом, критиком общественных явлений, но и у него есть положительный герой — солдатская масса, народ в солдатских шинелях. Как изобразитель войн своего времени не имеет себе равного. Его картины сильны суровой жизненной правдой и критической мыслью, но в них нет глубокого психологизма. — художник-историк и вместе с тем психолог народных масс, и таковым остается в своих батальных полотнах. мало интересует индивидуальный человек, он, по выражению Стасова, художник «хора». Произведения можно назвать «симфониями». В сложных музыкальных оркестровых симфониях каждый инструмент вносит свой голос, свой мотив, и все эти индивидуальные голоса и мотивы сливаются в единое целое. То же мы видим и в батальных картинах : масса слагается у него из неповторимых личностей, он внес в батальную живопись индивидуального «живого человека» — с его не только типическими, но и своеобразно личными чертами, внешними и внутренними. Его батально-исторические картины не только реально убедительны, но и глубоко психологичны.
При этом психологизм батальных картин не одинаков: он носит разный характер в «Покорении СибириПокорение Сибири Ермаком. 1895Холст, масло, 285 x 599Государственный Русский музей» и в «Переходе Суворова через АльпыПереход Суворова через Альпы в 1799 году. 1899Холст, масло, 495 x 373Государственный Русский музей». В первой картине характер и степень ее психологизма определяется ее «песенно-былинным» образным строем. Образы казаков и «кучумлян» психологически выразительны, но очень обобщены, более типизированы, чем индивидуализированы. Иное мы видим в «Переходе Суворова через АльпыПереход Суворова через Альпы в 1799 году. 1899Холст, масло, 495 x 373Государственный Русский музей». Здесь действие происходит не в седой легендарной древности, а в более близкое время: момент некоторой «жанровости» здесь не только уместен, но и необходим, и вместе с тем возможна и необходима большая конкретизация и психологическая индивидуализация образов как самого Суворова, так и его «чудо-богатырей». Но и тут остается на высоте больших типических обобщений.
Второе новаторское начало, внесенное в батальную живопись Суриковым, тесно связано с первым: это — постановка и глубоко верное решение морально-психологической проблемы взаимоотношения вождя-полководца и войска.
не ставил в своих батальных картинах этой проблемы. Он вообще почти не изображал полководцев, а если изображал, то большей частью критически («Александр II под Плевной», Наполеон в серии «1812 год»). Только раз он изобразил Скобелева, поздравляющего войска с победой на поле боя («Шипка-ШейновоШипка-Шейново (Скобелев под Шипкой). 1883—1888Холст, масло, 188 x 405Государственный Русский музей»), но и эта сцена при всей ее суровой правдивости и жизненной убедительности решена с точки зрения раскрытия взаимоотношения полководца и армии внешне. Старые академические баталисты постоянно изображали царей-полководцев и просто полководцев, но их изображения большей частью банальны и условно-парадны. Лишь поднимается в этом отношении над средним уровнем, особенно в своей суворовской серии.
Но и не ставит проблемы взаимоотношения полководца и войска в морально-психологическом плане, ограничиваясь внешне повествовательной передачей событий с некоторым лишь оттенком драматической и психологической выразительности. Суворов ни разу не показан художником в моральном общении с солдатами, как воспитатель их духа.
Мы видели, что раскрывает эту внутреннюю спаянность полководца и армии совсем иначе, глубоко психологично и непосредственно убедительно. Как никто другой из художников-баталистов, он показал важнейшее значение морального фактора в бою («Покорение Сибири ЕрмакомПокорение Сибири Ермаком. 1895Холст, масло, 285 x 599Государственный Русский музей») и в преодолении чрезвычайных трудностей похода («Переход Суворова через АльпыПереход Суворова через Альпы в 1799 году. 1899Холст, масло, 495 x 373Государственный Русский музей»). Именно потому его суровые, драматические батальные полотна дышат оптимизмом, верой в неизбывную, всепобеждающую силу духа русского человека. Но будучи художником-баталистом по преимуществу, в своих батально-исторических полотнах является глубоким и ярким новатором в русской и мировой батальной живописи. Поэтому он по справедливости может быть назван вместе с крупнейшим мастером батальной живописи, сказавшим новое правдивое народное слово русского искусства в мировом искусстве.
В.В.Садовень. Из книги "Русские художники баталисты ХVIII-XIX веков"