Нестеров Михаил Васильевич [1862—1942]
Святая Русь. 1901—1905
-
- Название Святая Русь
- Год создания 1901—1905
- Материал Холст, масло.
- Размер 233 x 375
- Собрание Государственный Русский музей
- Все работы коллекции Всего: 2152
Описание
Не будь
горячим патриотом — он не стал бы , большим, подлинно национальным художником-поэтом. Однако от одного корня, от одного ствола могут идти разные ветви. И в понимании национального начало заблуждений художника.Как-то, рассказывая о жарких спорах с соотечественниками, встреченными за границей, он назвал себя и своих оппонентов большими деспотами в любви к родине. Очевидно, мнения спорщиков резко расходились, каждый провозглашал свою концепцию России.
«Деспотизм»
заключался в упорном нежелании понять, что беды российские не принесены «немцами», а органически присущи России, порождены ее социальным строем. Оставаясь «на почве XVIII века», то есть идеализируя допетровскую Русь, истолковывает, национальное в отрыве от реальной истории, ставя его над временем, над общественными противоречиями, над борьбой классов. В «национальном» для него «высшая поэзия и философия», идеал — «бесконечный, равный или немногим меньше идеала о божестве». В то же время жажда правды, присущая русскому народу, понималась как религиозная жажда. Русская земля была в представлении художника носительницей христианской истины.Взгляды
восходят к учению славянофилов. В их идеологии нищая Россия похвалялась богатством духа. Дух обретал опору в вере. По сути дела, славянофильство жило иллюзиями, которые питались вековой отсталостью России. Славянофилы возвещали ее великое будущее, мечтая об идеализированном патриархальном прошлом.воспринял славянофильское представление об особом пути России. Оно было тем более заманчивым и утешительным, чем явственнее обнажились ложь и лицемерие европейской цивилизации. Художник в 1880—1890 годах неоднократно бывал за границей. К этому времени царство «голого чистогана» просвещенных капиталистических государств было видно невооруженным глазом. Буржуазная цивилизация, буржуазная культура, отождествляемые с «немецкими», были для него неприемлемы. Кажется, само слово «цивилизация» произносится им не иначе как сквозь зубы. Ее «порождения» он с болью и горечью замечает у себя на родине. В одном из писем рассказывает о катастрофах, которые чуть ли не каждый день случаются с «чугункой». Художник объясняет причины их тем, что «мелкая сошка, работая по 50 часов без сна, получает по 12 рублей, а господа начальники «движений» и пр. господа, ездиющие в вагон-салонах получают по 15—20 тысяч». Но, видя это общественное противоречие, эту несправедливость, Нестеров делает неожиданный вывод: «... цивилизация, равенство и братство и к нам помаленьку проникают. И,— совсем мрачно пророчествует он, — не того дождемся, придет время». Он критикует современность с точки зрения прошлого, с точки зрения той России, которая, отстаивая свою самобытность, фактически оправдывала и благословляла собственную отсталость.
Этой России оставалось взывать к богу, ее опорой могла быть только религия, только церковь.
Вполне естественно, что имя бога с детских лет было для
синонимом добра и истины. Вот почему его искания, в том числе и религиозного-характера, субъективно связаны с поисками светлого идеала, со стремлением к правде. Трагедия как художника в том, что его праведность объективно служила неправде. Его истина была призвана прикрыть и украсить ложь. Замечательны по своей откровенности слова одного из крупнейших царедворцев — С. Ю. Витте, написанные им уже после революции 1905 года. «Наибольшая опасность, которая грозит России, — пишет Витте, — это расстройство церкви православной и угашение живого религиозного духа. Если почтенное славянофильство оказало России реальные услуги, то именно в том, что оно выяснило это еще пятьдесят лет тому назад с полной очевидностью. Теперешняя революция и смута показали это с реальной, еще большей очевидностью.Никакое государство не может жить без высших духовных идеалов. Идеалы эти могут держать массы лишь тогда, если они просты, высоки, если они способны охватить души людей, — одним словом, если они божественны. Без религии масса обращается в зверей, но зверей худшего типа, ибо звери эти обладают большими умами, нежели четвероногие».
Плодом самообмана
явилась концепция «святой Руси», а с нею и одноименная картина, работе над которой художник посвятил несколько лет жизни (1901—1905). В письмах он раскрывает замысел своего произведения. «Среди зимнего северного пейзажа притаился монастырь. К нему идут-бредут и стар и млад со всей земли. Тут всяческие калеки, люди, ищущие своего бога, искатели идеала, которыми полна наша святая Русь. Навстречу толпе, стоящей у врат монастыря, выходит светлый, благой и добрый «Христос» с предстоящим ему святителем Николаем, Сергием и Георгием (народные святые). Вот вкратце тема моей картины». В другом месте автор поясняет: «Моя картина обнимает собой не одну эпоху, а ряд их и «подвиг» души народной не иной какой, а религиозный, понимая религиозность в самых обширных проявлениях».Уже современники, даже из числа людей, благожелательно расположенных к
, критически встретили произведение художника. Особенно бросался в глаза резкий разрыв между правой и левой частями картины. По словам Сергея Глаголя, левая часть — «разочаровывает». Признавая неудачу образов Христа и святителей, критики задавались вопросом: кому принесли свои лучшие чувства, свою веру и надежду русские люди? И, отвечая себе, указывали на «бездушие», на «немое высокомерие» Христа.Несоответствие между правой и левой частью не было лишь результатом неудачного исполнения. Неудача художника коренилась в его замысле. Согласно этому замыслу, картина, называемая
«мистерией», — обобщающее произведение, символичное по своему характеру. Однако «мистерия» трактована как вполне реальная сцена. Реален проникновенно написанный задумчивый зимний пейзаж, с традиционными для елочками и березками, реальны трогательные желтогрудые синицы, сидящие на ветках, реальны люди. Но, убеждаясь в реальности изображенной сцены, зритель невольно ждет ее какого-либо разрешения, он желает развивать ее в своем воображении. Классические произведения русской живописи, и «Не ждали» Репина, и «Боярыня Морозова» Сурикова, и «Испания» Врубеля, таят в себе потенциальную возможность подобного развития. «Противостояние» народа и Христа в картине ничем не может разрешиться и не предполагает никакого развития. Это итог пути народа, итог его исканий. Дальше идти некуда. Больше ничего не может случиться.В композиционном решении тематической картины
делает шаг назад, по сравнению с лучшими работами передвижников. Он возвращается к академизму. Но надуманность художественного произведения рано или поздно становится очевидной — ибо искусство не позволяет безнаказанно совершать насилие над собой. Ложность сюжетно композиционного построения нестеровской картины обличает лживость ее главной идеи. Христу, «сошедшему на землю», нечего на ней делать. Ничего он не может дать и страждущей — нищей и убогой — «Святой Руси».До тех пор пока
изображал искателей «божьей правды», он оставался в рамках объективности, не навязывая прямо христианской догмы. Зритель мог и не быть религиозным человеком, но уважать чистоту чувств верующих. Когда же показал цель искания страждущего народа, он оказался нетерпимо дидактичным. Вместе с тем эта «цель», помимо воли художника, обнаружила несостоятельность его проповеди.Недаром Л. Толстой назвал картину «панихидой русского православия».
дошел в своих иллюзиях до логического конца. «Святая Русь» была, можно сказать, героической попыткой «тотальной мобилизации» идеологических ресурсов уходящей России. Эта попытка окончилась полным крахом.
И все-таки
не оказался вполне верен предвзятой умозрительной схеме. Кажется, «бес сомнения» нет-нет да и дергал его за руку. Судя по реакции изображенных в картине лиц, Христос наиболее реально зримым остается только для малой девочки да для старика слепого. Недоверчиво косит выразительный глаз инока... Особенно многозначительно прекрасное лицо молодой женщины, неприступно замкнутой в своей неразделимой печали.
Это замечательное лицо заставляет вспомнить другие женские я произведениях художника. Живописец оставил нам тип русской который по праву зовут «нестеровским». Невольно ловишь себя на мысли, что мужского типа он не создал. Мало того. Вглядываясь написанные Юность преподобного СергияЮность преподобного Сергия Радонежского.. 1892—1897Холст, масло., 247 x 229Государственная Третьяковская галерея» (1892—1897), «Труды святого Сергия», «Мечтатели» (1903), «ЛисичкаЛисичка. 1914Холст, масло., 101 x 127Государственная Третьяковская галерея» (1914) юноши и старцы навязчиво благостны и в чем-то фальшивы. Насквозь театрален и фальшив со святителями в «Святой Руси». Исключение из этого ряда, пожалуй, «ПустынникПустынник. 1888—1889Холст, масло, 142,8 x 125Государственная Третьяковская галерея», более непосредственно увиденный в и непритязательный по своей сути.
в дореволюционную пору, замечаешь, что его женские образы художественно убедительнее, чем мужские. Там, где стремится создать идеал мужчины, он, как правило, слащав и сусален. В картинах «