Суриков Василий Иванович [1848—1916]
Покорение Сибири Ермаком. 1895
-
- Название Покорение Сибири Ермаком
- Год создания 1895
- Материал Холст, масло
- Размер 285 x 599
- Собрание Государственный Русский музей
- Все работы коллекции Всего: 2152
Описание
Большие батально-исторические картины Покорение Сибири ЕрмакомПокорение Сибири Ермаком. 1895Холст, масло, 285 x 599Государственный Русский музей» — в 1895 году, «Переход Суворова через АльпыПереход Суворова через Альпы в 1799 году. 1899Холст, масло, 495 x 373Государственный Русский музей» — в 1899 году.
От основных исторических картин 80-х годов — «Утро стрелецкой казниУтро стрелецкой казни. 1881Холст, масло, 218 x 379Государственная Третьяковская галерея» (1881) и «Боярыня МорозоваБоярыня Морозова. 1887Холст, масло, 304 x 587,5Государственная Третьяковская галерея» (1887), раскрывающих противоречия переломных эпох русской истории и связанную с этими противоречиями трагедию народных масс Руси 16 века, последующие работы отличает отсутствие трагических черт в обрисовке национально-героических образов и оптимистическая народно-патриотическая направленность.
По времени первая из батально-исторических картин — «Покорение Сибири Ермаком» — отделена от последней картины предыдущего десятилетия — «Боярыни МорозовойБоярыня Морозова. 1887Холст, масло, 304 x 587,5Государственная Третьяковская галерея» — промежутком в восемь лет.
За эти годы художник пережил тяжелую личную трагедию — смерть жены в 1888 году, за которой последовал период душевной депрессии и упадка творческих сил. В поисках исцеления он едет в родную Сибирь и действительно находит там возрождение. Первой картиной, написанной им в годы нового подъема творческой энергии, была жанровая картина «Взятие снежного городкаВзятие снежного городка. 1891Холст, масло, 156 x 282Государственный Русский музей» (1891).
Тесная внешняя и внутренняя связь сюжета картины и его трактовки с батально-героической темой отмечалась уже современной художнику критикой.
Единственная бытовая картина народно героична в большей степени, чем многие батальные картины того времени; звучный колорит картины так же чист, свеж, жизнерадостен и народен, как и ее сюжет.
В. С. Кеменов справедливо говорит, что во «Взятии снежного городкаВзятие снежного городка. 1891Холст, масло, 156 x 282Государственный Русский музей» «есть черты эпического начала, дыхание эпической богатырской силы, и эта картина в силу своей эпичности является как бы предвестницей следующего грандиозного замысла Сурикова — картины «Покорение Сибири Ермаком».
Если сопоставить даже сюжеты обеих картин, мы увидим, что в первой картине потомки донских казаков — покорителей Сибири берут «играючи» снежный городок, а во второй картине далекие легендарные предки сибирских казаков во главе с Ермаком берут столицу Сибирского царства город Искер. «Взятие снежного городкаВзятие снежного городка. 1891Холст, масло, 156 x 282Государственный Русский музей» — эта, быть может, самая жизнерадостная бытовая картина классического русского искусства, была лишь «разбегом», лишь «подступом» к созданию монументального народно-героического полотна на суровую, близкую художнику-сибиряку батально-историческую тему — «Покорение Сибири ЕрмакомПокорение Сибири Ермаком. 1895Холст, масло, 285 x 599Государственный Русский музей».
Тема «Покорение Сибири Ермаком» заинтересовала не только потому, что он был сибиряком и вел свой род от донских казаков, пришедших в Сибирь с Ермаком. Он понял эту тему, как художник — историк народных масс, как художник — поэт героических дел русского народа.
А. М. Горький сказал о покорении Сибири русским народом: «Он, этот народ, без помощи государства захватил и присоединил к Москве огромную Сибирь, руками Ермака и понизовой вольницы, беглой от бояр... Этим народом сделано много дела, у него большая история...» Так же понял значение похода Ермака и . Тема «Покорение Сибири Ермаком» была для него новым вариантом его основной неизменной темы о народе, как действенной силе истории, о русском национальном характере, выковывавшемся и закалявшемся в исторических испытаниях.
После распада Золотой Орды на отдельные ханства-улусы, явившегося следствием разгрома монголо-татар Димитрием Донским на Куликовом поле, а затем после падения Казани Сибирское ханство оставалось последним оплотом монголо-татарской силы на Востоке. Хотя сибирский хан Едигер в 1555 году признал себя «данником» московского царя Ивана IV, но убивший Едигера и захвативший власть Кучум перебил московских послов и отказался платить дань. Примечательно, что Кучум считал себя потомком Чингисхана, точнее — Шейбани, внука Чингисхана и брата Батыя. Не надо забывать, что и в русском народе еще свежа была память о тяжком монголо-татарском иге. С приходом к власти Кучума хищнические набеги на русское Приуралье возобновились с новой силой. Поход Ермака в 1581—1582 годах за Урал в Сибирское царство был прежде всего ответом на эти набеги «кучумлян».
Иван Грозный, занятый длительной и тяжелой Ливонской войной, не мог выделить достаточно войск для защиты восточных границ Руси и потому разрешил владельцам огромных земель и промыслов в Приуралье «великопермским властелинам» купцам Строгановым охранять границы своих владений при помощи наемной военной силы.
Атаман «понизовой вольницы» Ермак Тимофеевич, «полевавший» дотоле на Волге, нападая на купеческие караваны, а иногда посягая и на «государеву казну», ушел от высланных против него царских войск в Пермскую землю и поступил со своей дружиной на службу к Строгановым. Строгановы, заинтересованные как в охране своих границ, так и в приобретении новых земель, оказали Ермаку материальную помощь, но, в сущности, поход против огромного Сибирского царства был предпринят Ермаком за свой страх и риск и, во всяком случае, без помощи государства.
В победе небольшой дружины Ермака над полчищами Кучума существенную роль сыграло не только огнестрельное оружие, которого не было у противника, но и то, что царство Кучума было «лоскутным», включавшим в себя множество сибирских племен, не спаянных внутренним единством и не заинтересованных в сохранении власти завоевателя — Кучума.
Однако окончание повода Ермака было лишь началом длительного и трудного процесса закрепления за Русью и освоения огромных просторов Сибири. Хотя Иван Грозный обласкал посланца Ермака Ивана Кольцо, принял сибирское царство «под свою высокую руку» и послал в Сибирь воеводу Волховского, но и это войско и казаки очутились в трудном положении, а сам Ермак погиб в одной из стычек с «кучумлянами», попав в засаДуиГутонув в Иртыше: его увлек на дно тяжелый панцырь, подарок паря. Но народы Сибирского царства все же вошли в состав Руси и связали свою судьбу с ее великой судьбой.
Русский народ видит в Ермаке одного из национальных героев, полководца, вышедшего из народа и способного вести народную рать на воинский подвиг, к победе, О Ермаке сложено много народных легенд, сказов и песен, сохранившихся до нашего времени, так же как до наших дней многие деревни, поселки и урочища Сибири носят имя Ермака. Картина изображает решающий бой дружины Ермака с полчищами Кучума в октябре 1582 года на берегу Иртыша, близ города Искера.
В народном сказе «Как Ермак взял Сибирь», записанном в Сибири, об этом бое говорится:
И тут у них стала баталия великая
Со теми татарами котовскими;
Татары в них бьют со крутой горы,
Стрелы летят, как часты дожди,
А казакам взять не можно их.
И была баталия целой день,
Прибили казаки тех татар не мало число.
И тому татары дивовалися,
Каковы русски люди крепкие,
Что ни едино убить не могут их:
Каленых стрел в них, как в снопики, налеплено,
Только казаки все невредимы стоят; тому татары дивуются наипаче того...
В Кунгурской летописи XVII века есть описание боя, близкое к тому, что изображено на картине. Суриков по этому поводу говорил: «А я ведь летописи и не читал. Она сама (то есть картина.— В. С.) мне так представилась: две стихии встречаются. А когда я потом уж (по окончании картины) Кунгурскую летопись начал читать, вижу, совсем как у меня. Совсем похоже. Кучум ведь на горе стоял. Там у меня скачущие...»
Картина прежде всего поражает грандиозностью, «массовостью» изображенного на ней действия. Это — самая многофигурная из всех исторических композиций . В «Утре стрелецкой казниУтро стрелецкой казни. 1881Холст, масло, 218 x 379Государственная Третьяковская галерея» и «Боярыне МорозовойБоярыня Морозова. 1887Холст, масло, 304 x 587,5Государственная Третьяковская галерея» — несколько десятков действующих лиц, воспринимаемых как большая толпа; в «Покорение Сибири Ермаком» — действующих лиц, по счету, не менее сотни, а по впечатлению — их тысячи, людское множество.
Тесно сгрудившаяся на своих ладьях дружина Ермака, как бы обрезанная рамой картины, вырастает в воображении зрителя в многочисленный отряд, а разноплеменное войско Кучума, теснящееся на узкой прибрежной полосе под крутым обрывом, воспринимается, как несметное человеческое скопище, лучше всего определяемое древним татарским словом «тьма».
Пейзаж картины — мутные воды Иртыша на первом плане, уходящий вглубь крутой глинистый берег, город с его башнями в туманной дали, сумрачное осеннее небо — также грандиозен и стихиен.
писал об этом произведении : «Впечатление от картины так неожиданно и могуче, что даже не приходит на ум разбирать эту копошащуюся массу со стороны техники, красок, рисунка. Все это уходит, как никчемное; и зритель ошеломлен этой невидальщиной. Воображение его потрясено...
Изображен момент решительного натиска казаков, когда их ладьи, образующие подобие клина, готовы врезаться в прижатое к крутизне берега человеческое месиво — «кучумлян». Два войска отделены друг от друга лишь узкой полосой воды да дымом выстрелов казацких ружей и пушки на носу атаманского струга.
Помещая дружину Ермака на первом плане слева, а войско Кучума отодвигая на второй и дальний план справа, художник привлекает внимание зрителя прежде всего к казацким ладьям. Здесь — богатырские, устремленные вперед фигуры, суровые лица, огненные взгляды, решительные жесты. И при этом — никакой беспокойной суетливости, грозное спокойствие, сдержанная напряженность, четкость движений, уверенность в своих силах. Некоторые фигуры особо выделены художником, хотя и слиты с общей массой. Таковы два пожилых казака в лодке на переднем плане: красивый бородач в шапке с желтым верхом, заряжающий ружье, и его сосед слева с густыми усами и выбивающимися из-под шапки волосами, держащий ружье обеими руками. В их обликах есть что-то типично казацкое, почти бытовое и вместе с тем что-то эпическое, былинно-богатырское. Таковы, в сущности, все персонажи в дружине Ермака.
Сам Ермак помещен художником на втором плане под стягом; на голове его шишак, рука протянута вперед, в сторону врага. Лицо, повернутое в профиль, выражает сосредоточенную решимость, волю к победе. Рядом с атаманом стоит его любимый есаул, горячий и смелый Иван Кольцо. Ермак показан в гуще своих боевых товарищей, так что видна лишь верхняя часть его фигуры, и выделен только шишаком и жестом руки, но этот жест говорит о воле полководца, вдохновляющего и ведущего за собой массу бойцов. Такого образа полководца мы не найдем ни в одной батальной картине какого-либо художника.
Стяг с образом «Спаса» (обычным для боевых знамен в древней Руси), под которым стоит Ермак, написан Суриковым с хранящегося в Оружейной палате исторического знамени государева полка, бывшего с Иваном Грозным под Казанью; по преданию, навершие этого знамени было у Димитрия Донского на Куликовом поле. Это обстоятельство подтверждает, что Суриков понимал поход Ермака как завершение многовековой борьбы Руси с татарами.
Переходя к рассмотрению войска Кучума, зритель видит, что эта, по выражению
Известно, что не только пристально изучал типы сибирских и донских казаков, совершив в поисках натуры для сподвижников Ермака поездку на Дон, но и объездил различные края Сибири для зарисовок и этюдов типов сибирских народов, входивших некогда в «лоскутное» царство Кучума: татар, вогулов, остяков, хакассов и др. Есть этюды даже для беспокойно-мечущихся всадников дальнего плана.
Присматриваясь к «копошащейся массе» кучумлян, замечаешь, что есть большое различие в трактовке художником татарских воинов и воинов иных мелких племен: татары защищаются с мрачной ожесточенностью (например, стреляющий из лука воин с круглым медным щитом), тогда как лица данников Кучума выражают растерянность, страх и изумление. глубоко понял трагедию мелких сибирских племен, насильно втянутых Кучумом в борьбу с неведомыми им людьми, поражающими своих врагов громом и огнем. Художником не забыт даже потрясающий бубном шаман, пытающийся заклясть грозного противника.
При этом, изображая типы сибирских племен, любуется своеобразием их национального облика и узорочьем их одежд из оленьего меха. Известны его слова о красоте человеческого лица: «Пусть нос курносый, пусть скулы,— а все сгармонировано. Это вот и есть то, что греки дали — сущность красоты. Греческую красоту можно и в остяке найти...»
Общее же впечатление от массы кучумлян — начинающееся смятение. Битва в разгаре, но близится перелом. В сущности он уже наступил: почти в центре картины изображены два воина Кучума, повернувшиеся спиной к наступающему противнику. В гуще обороняющихся их выделяют желтые пятна кафтанов. Смятение ярко выражено и в силуэтной группе татарских всадников на верху крутого берега: это Кучум со свитой, наблюдающие за боем. Некоторые в этой группе подняли к небу руки, другие мчатся к городу.
В Кунгурской летописи, написанной простым, народным, казачьим языком, не похожим на обычный «летописный», о результате боя за Искер сказано кратко и крепко: «Ермак сбил с куреня царя Кучума».
В картине нет ни одного убитого, хотя «стрелы летят как часты дожди». В первоначальных эскизах была первопланная фигура раненого казака, но потом художник убрал ее. Однако этой «условности» зритель не замечает, ибо, несмотря на отсутствие крови и мертвых тел, ожесточенность боя «не на живот, а на смерть» передана художником с непревзойденной силой.
Колорит «Покорения Сибири Ермаком» — свинцово-серые и золотисто-коричневые краски сибирской осени — сурово правдив и былинно-эпичен, органически спаян с изображенной драмой. На этом сумрачном фоне выделяются более яркие, но все же приглушенные пятна: красный кафтан лежащего в лодке казака, напоминающий цветом кровь, желтый верх шапки сидящего в лодке казака, медно-красный щит татарского стрелка, желтые кафтаны повернувшихся в панике спиной татарских воинов...
Прекрасно сказал о картине , видевший ее еще до показа на 23-й выставке передвижников: « .. .смотрю долго, переживаю событие со всем вниманием и полнотой чувства, мне доступной... чувствую, что с каждой минутой я больше и больше приобщаюсь, становлюсь, если не участником, то свидетелем огромной человеческой драмы, именуемой «Покорение Сибири»... Минуя живопись, показавшуюся мне с первого момента крепкой, густой, звучной, захваченной из существа действия, вытекающей из необходимости, я прежде всего вижу самую драму, в которой люди... отдают свою жизнь за что-то им дорогое, заветное. Суровая природа усугубляет суровые деяния. Вглядываюсь, вижу Ермака. Вон он там, на втором, на третьем плане; его «воля», непреклонная воля, воля не момента, а неизбежности... Впечатление растет, охватывая меня, как сама жизнь, но без ее ненужных случайностей, фотографических подробностей. Тут все главное, необходимое. Чем больше я смотрел на «Ермака», тем значительнее он мне казался как в живописи, так и по трагическому смыслу своему. Он охватывал все мои душевные силы, отвечал на все, чувства.