А жизнь продолжается. 2003. Автор: Евгений Зайцев
Потери и обретения
а-художника отличает поразительная работоспособность, умение сфокусировать на выношенной проблеме все свои творческие возможности, неутомимость в художнических и духовных исканиях, поразительная способность «дожать», «дотянуть» работу до замысла. Доводилось знать художников, которые писали пейзажи, натюрморты и даже картины — играючи. Не таков . Будучи трудолюбивым до самозабвения — работает неспешно. Когда увлечен — днями, неделями не отходит от холста, многократно «проигрывая» все возможные ходы в поисках того единственного, который наиболее соответствует замыслу. Как подлинный творец он по-просту не способен довольствоваться достигнутым, каждый раз усложняя постановку задачи. Все своим опытом он утверждает неразрывность связей искусства и жизни. Видит эти связи не прямолинейными, а опосредованными. Он как бы предостерегает о недопустимости путать искусство с жизнью. Ибо подобная путаница — прямая дорога к натурализму. Жизнеподобие искусства всегда в определенной степени условно. Понимание степени этой условности и отличает художника-творца от примитивного копииста. Он предпочитает психологически емкую палитру. В каждой его новой картине своя партитура ритмов, всякий раз рождающая неоднозначный художественный образ.
Созданные им образы — не вымышленные художником герои. Их прототипы подчерпнуты художником из жизни. Из той жизни, которая была соткана из противоречий, кровоточила незаживающими ранами несправедливостей, преступлений против человека. И потому герои его картин, свято веря в идеалы справедливости и добра «поднимали знамя» революционного обновления жизни, стоически пели «Интернационал», с трудом пробивались «к своим», «старые раны» сурово напоминали им о пережитом, а «облака» — о сермяжной правде жизни. Судьбы безвестных героев складывались в собирательные образы поколений людей романтически возвышенных, стойких, устремленных, чистых душой и телом, не раз хлебнувших лиха, терявших и вновь обретавших веру. Грешное и святое поколение.
Одним из ярких примеров серьезных художественных обобщений и типизации воспринимается работа «Дополнительный урокДополнительный урок. 1986—1992Холст, масло, 180 х 210Институт русского реалистического искусства» (1985—1991).
Задумана она давно, как одна из картин, посвященных женщинам ХХ века, их многострадальным судьбам, их роли в сохранении и продлении рода человеческого, в развитии человеческой цивилизации, утверждении в жизни идеалов добра, справедливости, нравственности.
— В думах картина выстроилась много раньше, чем начал писать, — говорит автор. — Все мировое искусство, лучшие умы человечества всегда были озабочены обездоленными, стремились помочь людям. Беспризорники, беспризорничество — наша общая боль. По рассказам матери-учительницы знаю: такие вот приходили учиться в школу. Учителя их подкармливали, одевали, как могли, обували. Хотя и сами едва сводили концы с концами. И естественно учили уму-разуму. Какая доброта, благородство, вера в человека и надежда на будущее! Как можно не воздать дань благодарности этим истинным подвижникам. Здесь нет ничего политизированного. Просто нам всем как воздух нужна память. Без нее человек словно дерево с усохшими корнями. Дунет ветер — и наповал. Хотелось раскрыть доброту сердца и щедрость души этих просветителей. Образ учительницы — собирательный. Если сумел нащупать состояние, то и современный зритель откликнется.
Жанровым полотном «Маруся» (1986—1990) художник вновь и вновь обращается к «судьбе человека», пытаясь раскрыть его быт, привязанности, черты поведения, жизненные установки. Композиция несет ярко выраженный национальный характер. Найдена незамысловатая, но и любопытная форма — лежащая натура. Впечатляет уже сама мизансцена. Одежда персонажа, косынка на голове насыщает полотно огненно-полыхающим цветом. Живописный прием, использованный автором, можно охарактеризовать как жесткий, до предела обнаженный, реализм. Еще чуть-чуть и скатишься к натурализму. Но, в том-то и сила
ского мастерства. Он тонко чувствует это «чуть-чуть», удерживая себя на грани возможного. Эстетика художественного образа достаточно убедительна, а его содержательная идея реализована свежо и нетривиально. В итоге получился емкий живописный образ. В нем явно звучит вызов бездуховности. И, вместе с тем, прочитывается и легкая ирония, и определенная доля сарказма.— Была у меня давняя мечта, — говорит художник, — написать женское тело, придав ему социальный характер. Эпоху, на мой взгляд, лучше всего выражает не бытовой жанр, а женщина, как социальное явление. А это потребовало от меня особой трактовки и особых приемов. В отечественном искусстве создать запоминающийся женский образ с социальным акцентом удалось УтроУтро. Купальщицы. 1917Холст, масло, 161 x 129Государственный Русский музей». Гутузо рисовал обнаженную натуру с социальной позиции. Все это и меня подвело к поиску своего решения. Тут соединились чисто творческие задачи с решением сюжетных ходов. Как преодолеть статику горизонтально лежащей фигуры? Как усилить восприятие предмета с учетом фона? Сюжетный антураж 20-х годов пришел на ум в самое последнее время. И потому сюжетную точность в картине нужно рассматривать ассоциативно. Живописный прием в своей основе также ассоциативен.
в картине «Образную характеристику
ских женских персонажей можно принимать или отвергать. С ней можно соглашаться или оспаривать. Это право каждого. Но! Нельзя не видеть подлинных живописно-композиционных находок автора, свежести и неординарности интонаций, самобытности его стиля и языка.Сегодня в условиях безбрежной свободы и разумно снятых ограничений кое-кто в творчестве проблемность подменяет черной злободневностью, а порой доходит и до бесплодного экстремизма. Не таков
. Его живопись, его картины-размышления не писались в одночасье, не служили «злобе дня». Они выстраданы и согреты болью художника. И потому каждая из них напоена жизнеспасительной душевностью, окрылена авторским соучастием к судьбам людей и общества. Его талант поучителен и в том смысле, что в творчестве он ничего не принимает «на веру», никогда не стремится попасть в «струю» устоявшейся традиции или новомодного течения, каждый раз ищет художественное решение зачастую наперекор сложившейся практике. Он резонно считает, что в противном случае художник неизбежно «теряет форму» его творческие потенции тают, интересы мельчают, а мечты покрываются плесенью. В итоге не миновать эрозии таланта и души.Трехчастная композиция «Адам и Ева» — попытка художника выйти на новое, не традиционное осмысление пространства и времени. Пластические формы, на первый взгляд, разрушают устоявшиеся на бытовом уровне представления о прародителях рода человеческого.
— Эти вечные темы, — свидетельствует автор, — только тогда живы, когда насыщены современной трактовкой. В последнее время мы часто обращаемся к проблемам общечеловеческим. И если они не насыщаются современными заботами о добропорядочности, трудолюбии, о хлебе насущном — то это занятие из разряда обреченных. Мадонн рисовали мастера разных эпох, каждый раз наполняя их образы созвучными времени идеями. Непреходящая тема в искусстве — материнство. Но всегда она обретает свой смысл в зависимости от того, о какой матери речь ведет художник, какие ее чувства наиболее характерны в данный, переживаемый людьми период. Не только индивидуальностью мастерства, но, прежде всего, ощущением времени отличается известный офорт Рембрандта «Адам и Ева» от не менее известной композиции Дюрера.
Как часто бывает, приступив к исследованию новой для себя проблематики, мастер ощущает необходимость поведать людям о том, что поселилось в его душе. Так, вслед за триптихом «Адам и Ева» появились четыре варианта «Благовещания» (1986—1999), «Сусанна и старцы» (1986—1992), «ИскушениеИскушение. 1985Холст, масло, 100 х 140Частная коллекция» (1985—1990), «Иуда» (1987—1993), «Осень прародителейОсень прародителей. 1998—1999Холст, масло, 180 х 240Частная коллекция» (1998—1999), «Лишенные раяЛишенные рая. 1998Холст, масло, 130 х 160Музей русского искусства (The Museum of Russian Art)» (1998—1999).
Внимание художника к этому циклу не случайно. Оно — не дань времени. В основе — все та же забота о нравственности людей. Ее истоки, и так не слишком глубокие, у современника оказались основательно порушенными. Право же, сегодня публика без креста запродается пачками. Да и крестик на шее, особливо у многих молодых — зачастую лишь прикрытие беспутства и вседозволенности. Обрушенная на страну, по меткому выражению В. Распутина, «нравственная разруха» более всего волнует Г.
а.Все последние годы художник практически постоянно в мастерской. Жизнь вокруг хаотична и сумбурна. Хозяйство расстроено. Экономика безудержно катится к упадку. Полки магазинов заполонил заморский ширпотреб невысокого качества. На рынке небывалая дороговизна. Люди обозлены до предела.
— Пожалуй, со времени войны не припомню подобного разорения и распада, — сетует художник. — Выходить на улицу, пойти в магазин — сплошное расстройство. Даже в Союзе и академии стараюсь реже показываться. Всюду возбужденные лица, озлобленные, до предела политизированные разговоры. Как-то вдруг обострились межнациональные страсти. Чего только стоит Северный Кавказ! К тому же и радио с телевидением, газеты, журналы день ото дня накаляют атмосферу. Всеобщее раздражение близится к пределу. Единственное спасение — работа. С утра и до темна в мастерской. Холст на мольберте, кисти и краски действуют успокаивающе.
Нажитый десятилетиями неустанных поисков профессиональный духовный опыт дал мастеру импульс для новых исканий как в области формы, так и средств художественной выразительности. Будучи от природы и воспитания человеком впечатлительным и чутким не только к своей, но и чужой беде, он напряженно ищет пути и средства к уму и сердцу современников. Подсознательно он понимает: впечатляюще реализовать на холсте новые идеи можно лишь углублением и усложнением стилевых особенностей художественного языка. Честный, искренний, думающий художник не может проходить мимо реальностей окружающей действительности. А она переполнена конфликтами и драмами, героями и антигероями. К тому же, со временем обстановка жизни мрачнеет и обостряется. Все это не могло не привести к созданию работ мифологической направленности. Видимо, так и зародились в душе, а затем и перешли на холст его новые метафорически усложненные композиции. Впоследствии они сложились в цикл, получивший несколько странное название «Тюрлики» (1976—1994).