Александр Иванов и старые мастера.. 1974. Автор: Г.А. Загянская
Представляется необходимым выявить не только те взаимосвязи, которые существуют между большой картиной и пейзажами, но и попытаться проследить, почему же создателем нового пейзажа стал живописец, всю жизнь призывавший следовать традициям старого искусства (в основном античного и ренессансного)?
Для этого необходимо коснуться большой темы: «
и старые мастера». Так или иначе, ее касались почти все писавшие об . Но, может быть, более разностороннее рассмотрение этой темы поможет раскрыть в его творчестве, и в частности в пейзажах, новые грани.Сам художник, казалось, многое сделал, чтобы запутать этот вопрос. Высказывания о следовании традициям старого искусства перемежаются у него с требованием нового пути. Поэтому
легко уязвим. На первый взгляд кажется, что его любовь к старым мастерам приняла гипертрофированные формы. Что бы мы ни рассматривали — исторические композиции, Библейские эскизы и даже пейзажи, — всюду искусство прошлых эпох играло важную роль в формировании художника, причем это в равной степени относится как к традициям античности, так и Возрождения.Благодаря романтической философии
по-новому взглянул на искусство старых мастеров, сущность восприятия ими мира. Именно романтизм — это «сознание, которое с одинаковой достоверностью переживает как реальность природной религии греков, так и реальность сверхприродной религии христиан и которое направляет свой критический пафос на ограниченность тех, кто не в состоянии совместить обе взаимоисключающие реальности, а потому превращает одну из них в простую аллегорию». как художнику романтики помогли в полной мере проникнуться истинным духом как античной, так и ренессансной культуры. Это весьма своеобразное продолжение исторического подхода к исследованию памятников искусства, начатое романтической философией.Не случайно
критикует попытки аллегорического толкования исторических сюжетов у своих современников, считая, что время аллегорий давно ушло.Несмотря на отсутствие во взглядах
какой-либо стройной системы, в них всегда ясно читается желание выработать собственные решения. Конкретные замечания относительно того, что живые наблюдения должны служить художнику подспорьем, «запасным магазином», его яростные обличения художников натуралистического плана — «копирователей живого мяса человеческого», как он их называл,— лишний раз показывают, что опору для поисков собственного художественного языка он видит в старом искусстве.дает довольно трезвую оценку ситуации, сложившейся в современном ему искусстве, считая, что «гипсовый стиль» Жерара, Давида, Кироде не может «дотронуться до сердца человеческого». Жанровые художники как будто и стремятся «согласоваться с требованиями настоящего времени и действовать к удовлетворению публики», но, желая во что бы то ни стало ей угодить, уводят искусство от решения высоких задач.
Столкновение живописи исторической и жанровой, которое происходит по многим причинам, в том числе и из-за возникших потребностей зрителей в большем жизненном правдоподобии, становится очевидным еще задолго до
. Так, еще просветитель Дидро писал в «Опыте о живописи», что возвышенный стиль исторической живописи «не имеет образцов в природе», а действия и движения фигур далеки «от реальных движений и действий». Дидро говорит о противоречиях, которые ко времени стали еще более острыми. При нарастающих требованиях правдивости, пишет Дидро, «чем обширнее композиция, тем больше она требует этюдов с натуры. А у кого из них хватит терпения довести ее до конца?». Но самому Дидро нужна правдивость, носящая жанровый характер: «Ах, если бы жертвоприношение, битва, триумф, народная сцена могли быть выражены с той же правдивостью во всех деталях, как домашняя сцена Греза или Шардена?»