Александр Иванов и старые мастера.. 1974. Автор: Г.А. Загянская
И все-таки, на этот раз в русском искусстве второй четверти XIX века, нашелся художник, «исторический живописец», воспитанный в традициях классицизма, который захотел с «правдивостью во всех деталях» (но, естественно, не как у Греза, а даже наоборот, протестуя против любых сентиментальных моментов жанрового характера) выразить народную сцену, задуманную как значительное историческое событие. Одни потом будут утверждать, что эта попытка использовать достижения старого искусства и соединить их с требованиями нового времени лишь показала невозможность такого соединения. Другие считали, что в «Явлении Христа народуЯвление Христа народу (Явление Мессии). 1837—1857Холст, масло, 540 x 750Государственная Третьяковская галерея» величие столь же подлинно, как и у старых мастеров, и что рядом с ним последующие исторические живописцы кажутся жанристами. Если бы эволюцию творчества можно было в общих чертах определить так: начав как классицист, он увлекается затем реальными переживаниями своих героев, стремится к повышенной эмоциональности, психологизму, — то его главная заслуга прежде всего сводилась к тому, чтобы числиться предшественником мощного движения живописцев второй половины XIX века. Но хотя он действительно по-своему во многом предугадал их гражданственные стремления, все же его творческие достижения занимают совершенно особое место.
В работах, выполненных до поездки в Италию, была тенденция к творческому восприятию классицистической системы, но скорее — это улучшенное видение готовой схемы, как бы она ни учила ценить прекрасное.
Только в Италии
понял происхождение самой системы в том ее варианте, в каком она сложилась у мастеров Ренессанса, увидел в ней синтез жизненных наблюдений. Позже художника уже нисколько не трогают упреки в прямом сходстве отдельных фигур персонажей его картин с античными скульптурами. Это сходство могли заметить люди, не понимавшие существа его поисков, не уяснившие себе, что художник работает над созданием собственного метода.часто повторял, что в его искусстве не существовало такой черты, которая бы не стоила ему «строгой обдуманности». Можно увидеть в этих словах извечный рационализм классициста, привыкшего опираться на авторитеты. Но это лишь на первый взгляд. Интересно, что Пуссен, основоположник классицизма, за два века до этого сказал, что он не оставил ничего без внимания. В обеих фразах есть нечто входное — это общность в типе художественного мышления у художников, живущих поисками более глубоких внутренних связей в искусстве, чем традиционная «наглядка» на старых мастеров.
Уже у Пуссена разлад между внешним и внутренним порождает особый образ жизни. Хотя его героическое искусство питают торжественные идеи французского абсолютизма и образы отличаются органичностью, все же это органичность найденного, в отличие от свободно рожденного искусства Ренессанса, уже принятого за образец. «Первый мастер короля», Пуссен высоко почитаем, но он только два года решается работать при дворе, а потом снова возвращается к уединенной жизни в Италии: «считаю, что сделал большую глупость, дав слово и обязав себя в положении, в котором я нахожусь, когда мне необходим покой, а не новые утомления, покинуть мир и тишину моего маленького домика для вещей воображаемых, за которыми, быть может, последует раскаяние». Эти слова могли бы принадлежать и
, хотя его уже не зовут к себе никакие высокие покровители и он живет в постоянном ощущении, что «новые тревоги, новые гвозди для распятия уже готовятся» и ему необходимо «углубляться в кабинетских, философских рассуждениях, нежели в толпе отличаться бойкостью». Чувствуя общность с аскетической жизнью Пуссена, особо интересуется его биографией.Пуссен, видевший смысл живописи в изображении человеческих деяний, мечтавший о разумно организованной действительности, в последние годы жизни обращается к пейзажу, создавая ряд замечательных серий.
Живя почти всю жизнь в Италии, Пуссен постоянно проявлял живой интерес к ее природе. О конкретности этого интереса свидетельствует тот факт, что он всегда приносил с прогулок какие-нибудь листья или камни, которые потом зарисовывал. Когда один из современников попросил художника выполнить рисунок на тему «Аврора», то вместо ожидаемого решения в мифологическом плане он получил пейзаж, передающий игру лучей восходящего солнца. Пейзажные рисунки Пуссена полны движения, порыва.
Несмотря на столь живой интерес к природе, он остается верен себе — ни один из его пейзажей не был выполнен с натуры. Сочиненные, с условно решенными планами, деревьями-кулисами, они благодаря своей конструктивной построенности рождали ощущение величия, эпической шири.
Героическое восприятие природы у Пуссена обладает мощью в значительной степени благодаря идее, пронизывающей его пейзажи: «.. .через природу, в тесном единении c ней человек воспринимает божество». Именно эти высокие устремления дают жизнь его пейзажам. Художник-философ приводит отдельные элементы натуры в стройный порядок, конструируя природу так, что само построение его пейзажей позже будет сравниваться исследователями с циклопической лестницей, ступени которой рассчитаны лишь на героев.
В какой же связи с героическими пейзажами Пуссена находятся работы
? приехал в Рим через двести лет после Пуссена, когда давно уже вместе с кризисом Просвещения находилась в кризисной игтуации и вся система классицизма.Со времен Пуссена классицистический пейзаж претерпел существенные изменения, особенно на рубеже XVIII—XIX веков. Вполне естественно, что усилилась роль натуры. И все же «в классицизме пейзаж натуры и пейзаж воображения не столько сочетаются, сколько борются между собой». Классицистический пейзаж в его новом варианте хочет вобрать в себя свежие силы, а старая классицистическая форма стремится стереть эти индивидуальные признаки.