«Айвазовский». Главы 24-28. 2012. Автор: Андреева Юлия Игоревна
Но вот дети выросли, появились внуки. А бывший муж по-прежнему не спешит к ней под белыми парусами. Не озна чает ли это, что он на самом деле разлюбил ее, как талдычат Мария и Александра? Если бы Ованес бросил ее, разве он подарил бы ей имение в Крыму, которое она вот уже сколь ко лет сдает в аренду и получает 1500 рублей в год. Он даже арендаторов ей сам подбирал понадежнее, сам первое время с них деньги собирал и ей высылал. Если бы не любил, разве стал выдавать ей еще по 2400 в год? А она — разве взяла бы от нелюбимого?
Нет, их связывают эти деньги, заставляют думать друг о друге. Кроме того, разве можно всерьез считать их брак распавшимся? Какой развод? С какой стати она — лютеранка — должна подчиняться решению какого-то Эчмиадзинского армяно-григорианского Синода? Юлия Яковлевна уже кон сультировалась у юристов, и ей указали на явное нарушение закона, допущенное при этом псевдоразводе. Она даже выпи ску для себя сделала: «ст. 816 ч. 2 X изд. 1857 г.» — все слово в слово из официального документа выписано. Но и сама не дура, может объяснить, что к чему, если уж любезный супруг вдруг непонятливым на старости лет сделался. А дело вот в чем. В статье 816 сказано, что когда люди разных христианских исповеданий в брак вступают, они венчаются в обеих церквях, получив на то благословение. Когда же разводятся, решить, должен ли брак продолжаться, или следует оный расторгнуть, должен суд того вероисповедания, той церкви, в которой произведено первое венчание (в их с Ованесом случае это его церковь), а вот решение по расторжению брака и самое расторжение или нерасторжение оного подлежит как раз суду того вероисповедания, к коему принадлежит ответчик (ее цер ковь). А вот теперь рассудите, люди добрые, кто спрашивал ее церковь дать согласие Ивану Константиновичу Айвазовскому и Юлии Яковлевны Гревс развестись? Никто не спрашивал. Не было такого прошения, а на нет и суда нет. Следовательно, их брак целехонек, и она права! А вот любезный Иван Константинович из-за своей неприлично-страстной любви с молоденькой совсем свихнулся, если при живой жене живет открыто с этой самой Саркизовой и в ус не дует.
Но и это еще не все, Юлия Яковлевна сражается за свое женское счастье всеми силами, как легендарная Айше, кидает в овраг камни. Находит юристов со стороны армян, которые сообщают ей еще одну любопытную мелочь, о которой отчего- то не упоминал в письмах скромный или забывчивый супруг. Оказывается, в армянской церкви нет самого понятия развод! То есть есть «по исключению», но и тут ежели как следует по копаться, какую-никакую лазейку отыскать можно.
Юлии не приходит в голову, что, возможно, армянская церковь не обязана следовать любезно указанной ей юриста ми статье закона. Что есть такая инстанция, как государь, ко торая в силу своего личного приказа может заставить обще ство принять их развод. Что их брак по-настоящему распался, и только милостью бывшего мужа она все еще держится на плаву.
Она ждет появления внуков, понимая, что ее Ованес не пре минет примчаться на крестины. Каждый внук или внучка — маленький мостик, по которому отчаявшаяся женщина пытается перетянуть мужа на свою сторону. Но никогда — цветущий овраг безнадежно завален камнями.
И вот теперь Юлия совсем одна. Старшая дочь переселилась в Ялту, и отец построил для нее дом-галерею, явно чтобы почаще наведываться туда. Александра давно уже живет в его доме в Феодосии. Внуки Михаил и Александр...
Все тщательно продуманные планы развалились. Удача от вернулась, сказка оказалась с печальным концом. Нет, она не смирится с решением Эчмиадзина о разводе. Их просто не могли развести, не имели морального права. В любом случае она не собирается признавать, что ее Ованес получил свободу и законно женился на этой Анне.
влюбился в женщину младше себя на целых сорок лет! Его картины полны молодой силы. А что остается ей? Доживать, умирать, стираться из памяти...В письме своему другу Герасиму Эзову (он же Карапет Езян) Айвазовский признается: «Эта женщина способна на все, надобно знать, какое она злое существо».
«Он ничего не понял о любви, всеобщий любимец, странный художник, — шепчет в своем унылом одиноком доме отстав ная супруга великого Айвазовского, — не понял, погубив и наше чувство и сказку, которая так дивно начиналась. Сказку о любви новой Айше и юного князя, которую много лет пишет на своих волнах Черное море. Они встретились и полюбили друг друга с первого взгляда, а потом она ушла, как уходит от берега волна, оставляя влажный след с выброшенными на берег ракушками. Не смирившись с исчезновением возлюблен ной, художник обошел все моря, чтобы, наконец, отыскать ее старой и всеми забытой. Тогда он пал перед ней на колени, или нет... пусть она прижалась к его груди. Двое старых воз любленных, и ветер трепал их белые волосы в лунном свете, а потом они легли на ложе из ароматных трав, держась за руки, чтобы новорожденное солнце вдруг открыло правду — любовь отменило годы, проведенные возлюбленными в разлуке, властной рукой стерло морщинки и седину, так что, очнувшись от прекрасного сна, они смотрели друг на друга и не могли наглядеться. Юный и прекрасный Ованес и юная и безумно красивая Юлия.
Вот как должна была закончиться эта история, но Ованес разлюбил, и Юлия была бессильна в одиночестве восстановить хрупкую канву магии. Оттого они и остались старыми.
Наверное, постигнув, что волшебства больше не будет, Юлия должна была бы тихо исчезнуть из жизни своего воз любленного, из своей жизни, но она проживет до 1899 года, не переставая ни на миг любить и ненавидеть своего Ованеса, как любила и ненавидела хозяйка крепости прекрасная Айше — любимая с детства героиня крымского мальчишки, возжелав шего однажды невозможной и всё сокрушающей любви.
Глава 28
22 июля, Феодосия. Вчера я ездил в Шах-Мамай, именье Айвазовского, за 25 верст от Феодосии. Именье роскош ное, несколько сказочное; такие имения, вероятно, мож но видеть в Персии. Сам Айвазовский, бодрый старик лет 75, представляет из себя помесь добродушного армяшки с заевшимся архиереем; полон собственного достоинства, руки имеет мягкие и подает их по-генеральски. Недалек, но натура сложная и достойная внимания. В себе одном он совмещает и генерала, и архиерея, и художника, и армянина, и наивного деда, и Отелло. Женат на моло дой и очень красивой женщине, которую держит в ежах. Знаком с султанами, шахами и эмирами. Писал вместе с Глинкой «Руслана и Людмилу». Был приятелем Пушки на, но Пушкина не читал. В своей жизни он не прочел ни одной книги. Когда ему предлагают читать, он говорит: «Зачем мне читать, если у меня есть свои мнения? » Я у него пробыл целый день и обедал.
А.П. Чехов. Собрание сочинений, том 11, стр. 233. Государственное издательство художественной литературы, Москва, 1963
Разобравшись с первой выставкой, Айвазовский возвраща ется в Феодосию для подготовки следующих, сначала в Одессе и затем в Петербурге. Для столичных чествований заранее заказано платье для жены и офицерский мундир Ивана Кон стантиновича, знакомые моряки готовятся почтить всемирно известного мариниста обедом в его честь. Так что придется соответствовать.
Коллекционеры и заказчики Айвазовского уже отписали о своем согласии предоставить хранящиеся у них полотна для юбилейной выставки, но Иван Константинович как обычно не ищет легких путей. Поэтому он пишет новые работы. Ведь если гений художника укрепляется с годами, а не стачивается за давностью лет, как скала, постепенно истончаемая волнами, значит, каждой новой работой он должен достигать новой ступеньки в совершенстве. Но мало просто изобразить красивую воду, море или океан в его печали, гневе, созерцании звезд или любви. Некоторое время назад Белинский говорил ему о том, что пейзажная живопись скорее усыпляет созна ние масс, в то время как прямая обязанность художника бу дить сонные слои общества, показывая жизнь такой, какая она есть. Темой для своих новых работ Айвазовский избирает недавнее восстание греков на острове Конд. Он пишет взрыв монастыря Аркадия (на острове Конд), повествует о том, как русский фрегат «Генерал-адмирал» принимает на свой борт беженцев-греков, и еще одна — как греческий пароход выса живает волонтеров. Он зол на Турцию, учинившую зверства на Конде, зол на себя самого. Сколько было писано для султана и его приближенных?! Они улыбались друг другу, восторга лись одними и теми же видами. Конечно, господин Турции хорошо платил, и хорошие заказчики Айвазовскому, как и любому другому художнику, очень даже нужны. Но не по лучится ли так, что султан начнет считать его чем-то вроде своего подданного, придворным мазилкой, готовым хвататься за кисть, как только монарх возжелает насладиться новым видом своего города или порта? С одной стороны, искусство и политика — две разные вещи, но как же неприятно думать, что столько уже сделал для врага! Носить ордена империи, готовой потопить в крови любую неудобную им страну? Да, носить турецкие знаки отличия — это почти то же самое, что считать себя причастным к выдавшей их стране. Нет, он уже давно не вынимал из шкатулки этих наград, в обычной жизни, спокойной Феодосии они ему и вовсе не нужны. Лежат себе рядом с милыми сердцу мелочами, например танцевальной туфелькой Марии Тальони. Но все же...
Все три антитурецкие картины, согласно планам художника, пойдут в Одессу, деньги, собранные за вход, до последней копейки заранее расписаны в пользу семейств кондиотов. Что же делать с султаном? С орденами? С заказами? Об этом он подумает позже. Первым делом необходимо выполнить обе щание, данное Третьякову, подготовить выставки, отправить очередные полотна...
В это же время Петербург готовится к встрече с самым известным маринистом, с Иваном Константиновичем Айвазовским.
В преддверии торжеств, президент Академии художеств Великий князь Владимир Александрович ходатайствует перед Двором:
«1.0 всемилостивейшем пожаловании Айвазовского орде ном Св. Владимира 2-й степени ко дню 50-летнего юбилея.
2.0 разрешении праздновать 50-летие его художественной деятельности торжественным собранием Академии.
3. О разрешении по бывшим примерам выбить по случаю сего юбилея медаль, на которой, с одной стороны, вырежется портрет юбиляра, а на другой стороне начертана будет надпись: “От императорской Академии художеств в день 50-летнего юбилея, 26 сентября 1887 г.”»1.
Одновременно императором подготовлен еще один пода рок, которого Айвазовский с трепетом в сердце ожидает. Дело в том, что, устав от постоянных жалоб Юлии Яковлевны, Иван Константинович отважился наконец обратиться за помощью к президенту Академии, умоляя его защитить старого и не очень здорового художника от нападок бывшей супруги, которая своими письмами уже почти что убедила всех и каждого, будто Айвазовский двоеженец.
И если Иван Константинович до сих пор кротко сносил обиды, считая недостойным жаловаться на явно душевнобольную женщину, теперь, в предвкушении торжеств и массово го приезда именитых гостей, он не видит иного выхода, как поведать о своей участи и попросить защиты: «Айвазовский ходатайствует об испрошении высочайшего повеления о том, чтобы решение Эчмиадзинского синода по бракоразводно му его делу признавалось законно состоявшимся и имеющим обязательную силу».
Изучив просьбу Айвазовского, Президент Академии составил рескрипт на имя начальника канцелярии по приему прошений на высочайшее имя Оттона Борисовича Рихтера1по делу о разводе И.К. Айвазовского: «Антон Берхардович! — писал Владимир Александрович. — Причисленный к императорской Академии художеств тайный советник Иван Айвазовский об ратился ко мне с докладной запискою, в которой изложено: в 1847 г. тайный советник Айвазовский вступил в брак с девицею Юлиею Гревс англиканского вероисповедания, бракосочета ние было совершено в армянской церкви.
Брак этот скоро оказался несчастным; при болезненно раздражительном характере в жене Айвазовского развилось нечто вроде мании жаловаться, клеветать не только на словах и в частном быту, но и письменно в многочисленных прошениях и жалобах. Таким образом, совместное жительство сделалось далее невозможным, и последние 10 лет супруги даже почти не виделись».
Далее Владимир Александрович указал денежные средства и имущество, которое
передал бывшей жене, от метив, что тот регулярно выплачивает ее содержание и не на мерен впредь отказываться от данных обещаний.«Не считая себя вправе входить в какие-либо законодательные соображения, насколько ст. 816 т. X ч. 2 изд. 1857 г. применима в настоящем случае, равно как и о том, обязан ли был армяно-григорианский синод руководствоваться вышеупомянутою статьею, — продолжал великий князь, — я пола гаю моею обязанностью принять участие в дальнейшей судьбе профессора Айвазовского.
К этому побуждают меня:
1. Заслуги Айвазовского [перед] русским искусством, ко торые длятся уже полстолетия;
2. Полное обеспечение, которое он дал совершенно добро вольно его первой разведенной жене, несмотря на все те не приятности, которые она старалась всеми способами наносить ему продолжительное время;
1 Рихтер Оттон Борисович (Антон Берхардович) — генерал- адъютант, с 1884 г. Заведовал канцелярией по принятию прошений на имя царя.
3. Преклонные лета маститого и известного художника, который жертвовал и продолжает жертвовать денежные сред ства подрастающему поколению художников;
4. Настоящее его семейное положение.
По сим основаниям я почтительнейше прошу Ваше высокопревосходительство повергнуть и мое ходатайство о профессоре Айвазовском монаршему милосердию.
Пребываю к Вам навсегда доброжелательным. Владимир». 28 мая 1887 г.
Вот такой серьезный оборот приняло малозначительное с виду дело о разводе, тем не менее, уже по тому, что Прези дент академии обращается именно к О.Б. Рихтеру, человеку, славившемуся своей способностью находить выходы из самых, казалось бы, безвыходных положений, считавшемуся чем-то вроде палочки-выручалочки на самые пиковые случае жизни, понятно, насколько протесты покинутой женщины содрогнули олимп российской власти.
Что же заставило Айвазовского жаловаться в Академию художеств? Почему беспокоится Президент Академии? Ну, подумаешь, кто-то не поверит Ивану Константиновичу и при мет сторону его супруги, тоже можно понять — четыре дочери, внуки, длительное совместное проживание и вдруг... безусловно найдутся завистники, которые скажут, что-де «великим» все можно — и старую жену на молодую кралю обменять, и от детей родных отречься? Ну и что с того, что кто-то назовет Айвазовского двоеженцем? Что, он от этого хуже рисовать будет? Или не станет охотников его холсты покупать?
На самом деле вопрос более чем серьезен, и сиди Айвазовский в своей Феодосии это одно дело, но тут же в его честь собираются устраивать великие торжества с выставками, застольями, возможно, балами и пр. А на все эти праздники ожи даются гости с женами и детьми. С юными дочерями, которых никто не пустит на бал, на котором главной персоной будет выступать седовласый старик в компании молодой любовницы. И жен не пустят, да и сами вряд ли отважатся замараться. Следовательно, никаких торжеств уже не будет. И либо император своей волей прикажет считать решение армянской церкви законным, Айвазовского разведенным и вновь законно женатым, либо может замять этот юбилей, пока все газеты в карикатурах не захлебнулись.
Только после того, как Государь приказал считать Айва зовского свободным от первого брака и официально женатым во второй раз, можно было уже всерьез думать о большом празднике в его честь.
«Милостивый государь Иван Константинович! — пишет художнику Г.Ф. Исеев. — 26 сентября сего года исполняется 50 лет со времени удостоения Вашего превосходительства императорскою Академию художеств званием художника и присуждения Вам золотой медали первого достоинства.
Его императорское высочество августейший президент Академии в ознаменование 50-летней художественной Вашей деятельности на пользу русского искусства исходатайствовал всемилостивейшее государя императора соизволение праздновать предстоящий Ваш юбилей торжественным собранием Академии.
Сообщая Вашему превосходительству об изложенном по приказанию его императорского высочества президента, имею честь покорнейше просить Вас пожаловать в Петербург и по чтить своим присутствием торжественное собрание Акаде мии, имеющее быть в субботу 26 сентября сего года в Большом конференц-зале.
Примите уверения в совершенном почтении».
26 сентября 1997 года отмечался юбилей 50-летней худо жественной деятельности профессора живописи тайного советника И.К. Айвазовского. По этому случаю в 12 часов дня в Большом конференц-зале было открыто собрание Академии, на котором не возбранялось присутствовать и посторонним Академии лицам, если те конечно же благоволили предварительно получить входной билет в канцелярии Академии.
Кроме того, была объявлена подписка на обед в честь про фессора И.К. Айвазовского. Желающие присутствовать на обеде должны были внести в кассу Академии 10 рублей с человека.
Таким образом, чествование проходило целый день — сна чала собрание, затем открытие юбилейной выставки и наконец обед.
Распорядителем юбилейного празднества был назначен академик Черкасов, которому из казны Академии выдали 400 рублей только на украшение залов, где будут проходить торжества. Вдокладной записке П.Ф. Исеева президенту Ака демии эту сумму предложено списать по статье сметы на со держание мозаического отделения.
Кроме этого, из канцелярии Академии художеств в Глав ный морской штаб поступает просьба передать 26 сентября для декорирования зала Павловой (Бывший клуб художников, Троицкийпер.д.No 15):два полных комплекта всех национальных флагов, две дюжины весел, шесть багров, два небольших якоря, несколько свертков морских веревок, полный комплект сигнальных флагов.
В честь юбилея художника Санкт-Петербургское армян ское общество преподнесло Ивану Константиновичу палитру, на обратной стороне которой красовался адрес.
Великий армянской артист-трагик Адамян Петрос Иеронимович присылает поздравительную телеграмму следующего содержания: «Сегодняшнему венцу Вашей славы желаю столько блеска, сколько заключается жизни в волнах, созданных Вашею гениальною кистью».
Приходят поздравления от Бакинского армянского обще ства и московских армян, от Лазаревского института восточных языков, от армянской газеты «Мшак», от Тифлисской армянской семинарии Нерсисян, от Ново-Нахичеванского го родского головы, от «Общества русских художников в Париже» за подписью известного русского художника-мариниста, с 1858 года академика Алексея Петровича Боголюбова и пр, и пр. Лично посетили и приветствовали юбиляра передвижники во главе с Иваном Николаевичем Крамским.
Айвазовского поздравляли от императорского Эрмитажа (А.И.Сомов и М.А.Чижов). От императорского Общества поощрения художеств (В.П. Гаевский4и Н.Л. Бенуа). От императорского Петербургского университета (М.Н. Владис лавлев и И.Н. Помяловский). От императорского Русского географического общества (П.П. Семенов). От Петербургской городской думы. (И.И. Медведев, П. Боткин, М.И. Семевский, В.И. Жуковский). От дирекции русской прессы статский со ветник Семевский зачитал приветствие юбиляру. От Феодосийской городской думы (В.И. Алтухов, И.Н. Виноградов и И.Ф. Виноградов). От прихожан петербургских армянских церквей (К.К. Долуханов, М.А. Гамазов и Х.И. Гусиков). От артистов русской драматической труппы императорских театров. (И.Ф. Сазонов, Н.А. Варламов и И.Ф. Горбунов). От общества пособия нуждающимся сценическим деятелям (г-жа Жулева, Л.Л. Леонидов и П.П. Писарев). От редакции «Вестника изящных искусств» (А.И. Сомов, Б.Н. Веселовский). От рижского общества изящных искусств. (П.И. Беттикер). От Петербургского университета поздравление зачитывал сам ректор М.И. Владиславлев.
И уж конечно Айвазовского просто не могла не поздравить его родная Aima mater, присудив юбиляру звание почетного члена Академии и вручив ему медаль и диплом, подтверждаю щий этот высокий статус.
«...Иван Константинович еще раз подтвердил непреложную истину, что сила не в силе, а сила в любви! Богом управленный талант он в землю не зарыл, как другие, а хранил в сердце, ле леял как святыню и, отдавшись ему всею силою души, полвека трудился неустанно над своим совершенствованием.
Такую силу воли, такую энергию духа можно почерпнуть только в любви к своему делу.
Не возмечтал о себе наш уважаемый Иван Константинович от щедро расточаемой похвалы своих почитателей, не смущал ся и хулою, не поддался никаким новым модным влияниям и взглядам на искусство, как не возгордился он от почетных званий и наград, которых разновременно удостаивался.
Иван Константинович остался для всех все тем же великим, но доступным, скромным художником и симпатичным чело веком, как и самые произведения его кисти, всегда полные художественной правды и высоковдохновенного поэтического чувства», — с выражением читал речь от имени Академии художеств И.С. Мусин-Пушкин.
9 октября в адрес Айвазовского были направлены 25 эк земпляров бронзовой юбилейной медали к 50-летию его художественной деятельсности, с тем, чтобы он роздал их по собственному усмотрению, что Иван Константинович и сделал с превеликим удовольствием.
1 ноября Айвазовского чествовали морские офицеры в одном из лучших ресторанов Петербурга. Был устроен банкет, на котором Иван Константинович появился в мундире адми рала Штаба морского флота, рядом с ним, скромно потупив взор, выплывала белой лебедушкой красавица Анна.
Айвазовский — человек, сумевший реализовать практически все свои мечты: он добился всемирной славы, его знали и любили, он имел столько денег, что мог помогать нуждающимся, рядом с ним была любимая женщина, с которой он возвращался в дом, в котором не смолкали детские голоса, слышались музыка и смех.
Самое удивительное, что при виде семидесятилетнего Айва зовского и его тридцатилетней супруги у современников редко возникало желание острословить, потому что убеленный седи нами художник был бодр, жизнелюбив и легок на подъем. Супругу он страстно любил, ревновал и оберегал как величайшую драгоценность, но при этом не был смешон или жалок, как это часто случается, когда старый берет в жены молодую.
Через несколько месяцев после юбилейных чествований Айвазовского в Петербурге в Феодосию из Субашского ис точника начала поступать вода, и сразу же после этого, в благодарность Ивану Константиновичу и Анне Никитичне, феодосийцы соорудили фонтан с бронзовой женской фигу рой — фигура напоминала Анну — жену и любимую женщину художника. Фонтан назывался «Доброму гению». В благодар ность Айвазовскому феодосийцы придумали песенку, которую распевали в городе все от мала до велика:
Айвазовский поставил фонтан Из мрамора чистого, Айвазовский воду провел в фонтан Из своего источника быстрого. Посмотрите, как вода бежит, Послушайте, как струя журчит, Выпейте воды, пожалуйста, Вспомните Ивана Константиновича...
Позже Иван Константинович разработает и поставит еще несколько фонтанов в Феодосии, один из них воздвигнут в городском саду, этот фонтан
замыслил в восточ ном стиле. «Мы было через Министра внутренних дел просили государя императора назвать фонтан его именем, но Плеве телеграммой сообщил, что его величество повелел назвать фонтан моим именем.Фонтан в восточном стиле так хорош, что ни в Констан тинополе, нигде я не знаю такого удачного, в особенности в пропорциях». На другом фонтане две серебряные чаши с вы гравированными на них именами «Иван» и «Анна» придавали фонтану особенное изящество.