Беседа со скульптором о поэзии

  • Страница №2
    • Страницы:
    • 1
    • 2
    • 3
    • 4

Беседа со скульптором о поэзии. 1990. Автор: Н. Иванов

— Николай Вагратович, известную свободу в этой работе вам обеспечивала определенная отстраненность, некое историческое расстояние. С другим героем — Аветиком Исаакяном — у вас были более сложные и многомерные отношения. Не затруднила ли работа с натуры задачу обобщения основной идеи: судьба поэта и судьба родной земли?

— Знаменитый, любимый народом «варпэт», то есть Мастер с большой буквы... я знал не только его поэзию, а также испытал счастье личных встреч. Работа над образом Исаакяна началась в 1947 году. Он согласился позировать мне, тогда еще никому не известному художнику. В результате появилась целая серия зарисовок, портретов, этюдов. Кропотливая работа с натуры, последующие многочисленные изображения по памяти отнюдь не затруднили, не измельчили монументальный замысел. Впечатления от встреч с поэтом, изучение «пластики» его раздумий, бесед, духовной сосредоточенности дали верный ключ к образу. Стали ближе и понятнее его поэзия, его жизненный путь, философские взгляды. Тему горечи скитаний и углубленной радости поэзии я пытался выразить в отрешенной от праздной суеты сидящей фигуре. Я развернул его спиной к Ани — городу, принадлежащему теперь Турции. О нем Исаакян писал с тоской: «Я видел Ани, чудесно построенный Ани, столицу династии Вагратуки...» Оцепенение и напряженность в позе поэта олицетворяют боль об утратах, погружение и растворение этой ' могучей личности в мпогострадальной судьбе парода...

Памятник Исаакяну в Ленинакане (бывшем Александрополе, где родился поэт)— творческая   удача   Никогосяна, соединившего в этой работе скрупулезные художественные наблюдения и зрелое гражданское осмысление духовной сути, драматизма судьбы и уникальной мощи искусства своего героя. Но эта удача не соблазнила скульптора легкой возможностью творческой инерции, последующего использования профессиональных находок и открытий. Каждое открытие сопутствует конкретной цели и не может быть механически перенесено на другую цель, иной объект. Этот принцип художника особенно нагляден в сравнении ленинаканского памятника и недавней монументальной композиции в Ереване.

Так же, как не похожи поэт-философ Исаакян и поэт-революционер, агитатор, новатор стиха Чаренц, совершенно отличны памятники этим крупнейшим художникам XX века. В работе над монументом последнему скульптор еще шире, свободнее, более осознанно и активно опирался на поэтическое наследие героя, чем это было раньше. Собственно, здесь уже почти в чистом виде нашел воплощение творческий императив мастера: создавать не образ поэта, а сам дух и смысл его поэзии. В чем же главный пафос поэм и баллад Чаренца и какую пластическую идею подсказали они скульптору? Об этом Николай Вагратович рассказывает увлеченно, зажигательно, подтверждая каждый композиционный ход в памятнике характерным стихотворным отрывком.

— Значение Чаренца для армянской поэзии справедливо сравнивают с местом Маяковского в русской литературе. И все-таки мне хочется обратить внимание на факт своеобразного преимущества и первооткрытия Чаренца в главной для обоих поэтов ленинской теме. Некоторые произведения пламенного революционера Армении о Ленине были написаны задолго до появления поэмы Маяковского «Ленин». Но и русский, и армянский поэты принадлежали одной эпохе, одной партии, одинаково страстно и искренне прославляли великое революционное обновление. Поэтому главная тема моего памятника (всего их — четыре, каждую из них символизирует скульптурная фигура, они расположены по трехчетвертному сектору монумента) — революция, воплощенная в аллегорическом изображении Борца. Как антипод Борцу в композиции представлена фигура Раба, олицетворяющая и социальный гнет, и духовную неволю, с которыми боролся поэт. Две другие скульптуры — портретный образ самого поэта и аллегория Победы, устремленности человека к солнцу, свету, счастью, отважный прорыв в космическую даль...

Да, мысль о космосе не случайна в композиции. Ведь Чаренц одним из первых сказал в те ранние годы революции и прогресса о возможности освоения околосолнечного пространства. Правда, эта мысль выражена иносказательно: