Исаак Ильич Левитан. 1954. Автор: М. Алпатов
Чехов уподобляет судьбу разбитой, опустошенной жизнью женщины образу подстрелянной чайки, в гибели Вишневого сада он показывает, как уходит кусочек старой России. В этом искусстве раскрывать в частном образе его общечеловеческий смысл перед русскими поэтами поучительным примером стояла народная поэзия. В песне искони оплакивалась белая лебедушка — жертва охотника, образ горькой женской доли, в песне одинокая береза в чистом поле или печальная ива выглядела как подобие судьбы одинокого человека. Чехов понимал красоту глубокомыслие подобного рода символов. Недаром его Егорушка, совершая свое первое путешествие по степи, жадно смотрит вокруг, но перед ним встают образы, словно навёянные народной поэзией: «А вот на холме показывается одинокий тополь: кто его посадил и зачем он здесь? Бог его знает, от его стройной фигуры и зеленой одежды не оторвать глаза. Счастлив ли этот красавец? Летом зной, зимой стужа и метели, осенью страшные ночи, когда видишь только тьму и не слышишь ничего». Эти слова звучат как отрывок народной песни, пересказанной словами смиренной прозы.
Перед
стояла сходная задача. В своем стремлении углубить смысл увиденного он в лучших своих созданиях приблизился к поэтическому строю русской народной песни. Может быть, сам он и был мало знаком с первоисточниками, но чутьем поэта он сумел прочесть их отголоски у современников, которых он знал и любил, — у Никитина, Апухтина, Полонского, Алексея Толстого.В своей картине «ВладимиркаВладимирка. 1892Холст, масло., 79 x 123Государственная Третьяковская галерея» (Третьяковская галлерея, 1892) увековечил дорогу, по которой в царское время этапом водили в Сибирь каторжан, и в том числе политических преступников. В гражданственном значении этой картины не приходится сомневаться. Перед нами унылое, беспросветное зрелище: вся природа притихшая, приникшая; низко нависли лиловые тучи; залегшая среди темнозеленых полей широкая рыжая дорога лениво тянется к горизонту. Справа и слева от дороги отбегают узенькие тропки, словно хотят оторваться от ее неумолимого движения, отбегают в сторону и снова, покорно приближаясь, сливаются с нею. На дороге не видно несчастных колодников; по тропинке плетется лишь странница, да с краю дороги виднеется придорожный столб, который можно принять за живого человека. Зато сколько горьких раздумий вызывает эта дорога, печальная летопись русского освободительного движения!
Рассказа во «ВладимиркеВладимирка. 1892Холст, масло., 79 x 123Государственная Третьяковская галерея» нет никакого, зато она захватывает своей томительно-грустной напевностью. В этом произведении с наибольшей полнотой выражена исконная тема русского искусства, тема воспетой в народных песнях дороги, тема, в которой сказались и просторы, и ширь русской земли, и неустанная подвижность русской жизни, и грустное чувство людей, покидающих родину, и разлука с любимой, и особенно горькая доля колодника.
Тема дороги в более широком, философском смысле издавна проходила красной нитью через русскую поэзию. Всем памятна «Зимняя дорога» Пушкина с ее утомительно-скучным колокольчиком и раздумьями гонимого судьбою поэта, и скорбная ночная дорога одинокого Лермонтова, его кремнистый, светлый путь, и дорога у Гоголя с ее манящей далью и чарующими, проносящимися мимо картинами. Тему дороги мы находим и у Чехова в его «Степи», где именно в пути Егорущке открывается поэ¬тический мир природы и смысл неизведанной человеческой жизни. Среди стихов ныне забы¬того, но когда-то известного поэта Апухтина есть одно стихотворение, которое могло быть знакомо и
:
По Руси великой без конца, без края
Тянется дорожка, узкая, кривая
Чрез леса, чрез реки, по лугам и нивам
Все бежит куда-то шагом торопливым…
«ВладимиркаВладимирка. 1892Холст, масло., 79 x 123Государственная Третьяковская галерея» — это наиболее содержательный, но далеко не единственный образ дороги у . Он возвращался к этой теме многократно: то это широкая, большая дорога, окаймленная березами, то это дорога, круто взбирающаяся в гору, то деревенская улица среди крестьянских изб, то узкая тропинка, которая вьется среди холмов и полей. На пашне межа, как дорога, ведет наш взор в картину, на реке среди плотов ту же роль выполняют бревна; иногда плетень уходит вглубь, иногда весенний ручей пробивает себе путь среди снежных полей. Но примечательно, что у Левитана почти никогда нет полной замкнутости, завершенности, спокойствия. И даже, когда вся природа мирно дремлет и месяц кротко светит на небесах, что-то властно ведет нас в картину, влечет за собой все дальше и дальше, всегда вперед. Недаром и Чехов в одном из своих рассказов, описывая типический пейзаж Левитана, выразил впечатление от него такими словами: «На переднем плане речка, через нее бревенчатый мостик, на том берегу тропинка, исчезающая в темной траве, поле, потом справа кусочек леса, около него костер, должно быть, ночное стерегут. А вдали догорает заря… Юлия воображала, как она сама идет по мостику, потом тропинкой, все дальше и дальше, а кругом тихо, кричат сонные дергачи, вдали мигает огонь…»
При всей близости к предшественникам и современникам
отличался своим пониманием композиции. Коро любил ставить на первом плане одно или два дерева, за которыми смутно виднеется окутанная димкой и недоступная даль. Импрессионисты, передавая трепетную атмосферу, растворяли в ней очертания предметов и почти избегали осязаемой глубины. Наоборот, Левитан всегда строит свою картину таким образом, что она призывает нас мысленно в нее войти. Даже когда представлен маленький уголок природы, за ним чувствуется ширь и простор, и к ним влечет идущее в глубь картины движение. Этим приемом Левитан намекал в своей живописи на тот поступательный порыв вперед, на то состояние ожидания, которое отвечало всему умонастроению его современников.