Казимир Малевич. 1986. Автор: А.С. Шатских
В школе встретился с (1873 — 1943), известным в истории русского искусства под псевдонимом Клюн. В первые московские годы именно он был ключевой фигурой для будущего авангардиста. Сближение двух рерберговских воспитанников произошло поначалу на почве определенного биографического параллелизма. родился во Владимирской губернии в крестьянской семье. Когда ему исполнилось восемь лет, отец получил место на сахароваренном
заводе в селе Каменка на Украине, куда и отправился со всеми домочадцами; в 1885 году семья переехала в Киев. В 19 лет Клюн поступил работать на сахароваренный
завод в Воронежской губернии, однако через несколько месяцев присоединился к семье своего дяди-офицера, служившего в Польше. Его художественное образование началось в варшавской школе Общества поощрения художеств. В 1894 году окончательно поселился в Москве у родителей, поступил на службу в казенное присутствие (чиновником он был до самой революции), в 1903 начал заниматься у и продолжал обучение до 1908 года.
Знакомство вскоре перешло в тесное общение, настолько тесное, что , перевезя семью в Москву, обосновался в доме . Младшая дочь Ивана Васильевича, Серафима, вспоминала, что за комнату не платили, более того, отцу нередко приходилось безвозмездно ссужать своих квартирантов небольшой толикой денег на пропитание. Отсутствие денег — постоянный фон повседневного существования художника; относительное благополучие длилось не более двух-трех лет в середине 1920-х годов. За всю свою жизнь не получил и части той суммы, в которую сейчас оценивают один его рисунок (десятки тысяч долларов), не говоря уж о живописи, стоящей миллионы. К несчастью , он продолжил романтическую традицию XIX века — «непризнанный гений, умерший в нищете». В этом, конечно же, сказался «хронологический провинциализм» России — в XX веке во всем остальном мире ситуация изменилась: только рано ушедший из жизни Модильяни чуть-чуть не дожил до материального измерения славы, а другие великие собратья — Матисс, Пикассо, — были не только знамениты, но и баснословно богаты.
Исследуя и сравнивая творчество и во второй половине 1900-х годов, нельзя не увидеть их общности и нельзя не признать ведущую роль
в первые годы дружбы. Да это и не удивительно: Иван Васильевич был на пять лет старше, в московской художественной среде был своим, участвовал в солидных выставках. Работы с их аллегорическим подтекстом и ясно выраженной стилистикой модерна обнаруживали всепоглощающее увлечение голуборозовской стихией, где господствовали томительные настроения, сумеречные состояния, тяга к несказанному, невыразимому, стремление к декоративной музыкальности композиций.
Сходные черты носили многие работы тех лет. Особенно полно выразились они в цикле, получившим название Эскизы фресковой живописи (1907, ГРМ).
Символистские картины , , братьев по своему характеру приближались к живописному панно, стенной росписи, гобелену, то есть
стремились к монументально-декоративному воплощению. Эскизы фресковой живописи всецело вписывались в эту тенденцию. В них впечатляет общее золотистое сияние колорита, умело достигнутое с помощью «иконной» техники, темперной живописи; однако в стилистическом строе — симметрии, аппликативности, ритмичности, декоративности — несколько назойливо дает себя знать линейно-орнаментальная вычурность, свойственная расхожему модерну. Много приторности и в сусальных сюжетах: толпы худосочных нагих праведников с нимбами слащаво-нелепы до пародии, однако художник никак не замечал этого. Будущего сурового супрематиста предвещает только формат этих работ — они все тяготеют к правильному квадрату (квадратный
формат, как известно, один из самых сложных для живописцев).
К религиозным сюжетам примыкает гуашь Плащаница
Плащаница. 1908Бумага, гуашь, 23,4 х 34,3Государственная Третьяковская галерея (1908, ГТГ) — эффектная узорчатость роднит ее с работами народных мастеров. Замысел «фресковых эскизов» в большой степени был инспирирован , большим ценителем и знатоком древнерусской архитектуры и иконописи; следует, однако, отметить, что впечатления от творчества и личности друга претворялись в сугубо индивидуальном ключе, ибо у самого Ивана Васильевича религиозных сюжетов не было, в силу, быть может, определенной ортодоксальности; его больше привлекали романтизированно-мистические темы.
Вместе с напыщенно-претенциозными Эскизами фресковой живописи в творчестве 1907-1908 годов присутствовал другой жанр, противоположный по смысловому звучанию, но сходный по стилистическим приемам. Та же орнаментальность, симметрия, узорчатость, ритмичность, плоскостность определяли формальный строй таких работ, как «Древо жизни» (Русалки), «Свадьба
Свадьба. 1907», «Отдых. Общество в цилиндрах
Отдых. Общество в цилиндрах. 1908Бумага, гуашь, акварель», «Купание», «Эротический мотив». Уже по названиям можно ощутить заряженность этих работ несколько иными эмоциями и настроениями, нежели благостность райской жизни засушенных святых. Эротизм и эстетизированная физиологичность, восходившие к творчеству Обри Бердсли, предтечи европейского модерна, в России получили особенное распространение в графических миниатюрах и рисунках, в избытке переполнявших художественные журналы. Технически сложные работы - гуашь, акварель, карандаш, тушь, белила — в какой-то степени примыкали к ним, но в творчестве недавнего курского дилетанта присутствовали черты, выдававшие его несомненную близость к подлинно наивному, примитивному искусству, искусству городских низов, преимущественно в лубочном его изводе. Это не было изысканное, артистичное использование выразительных приемов настоящего примитива, которое свойственно, к примеру, великолепным работам . И «Эскиз фресковой живописи
Эскиз фресковой живописи. 1907Картон, масло, 71.5x69.3Государственный Русский музей», и «Купание» отличаются смертельной серьезностью и настоящим пафосом, в одном случае благолепным, в другом зло издевательским, неприемлемым для игровой стилистики примитивизма. Однако ирония и самоирония, дистанцирование, остранение немыслимы для подлинно наивного мастера — этих черт и в помине нет в странноватых символико-аллегорических «лубках» 1907-1908 годов.
