Нестерова Наталья Игоревна [1944]

  • Страница №2
    • Страницы:
    • 1
    • 2
    • 3

Наталья Нестерова. 1981. Автор: Анна Ароновна Дехтярь. Москва. «Советский художник»

Произведения художницы своеобразно соблюдают класси­ческие «три единства»: место их действия — Юг, время — весна или осень, «мертвый сезон», действие — нехитрые уве­селения отдыхающих. Нестерова поистине воспела «мертвый сезон», вывела его изобразительную формулу. Опустевший курорт с замерзшими у причала пароходами — символом за­стоя— создает атмосферу, в которой обостряются и утонча­ются чувства. Как события сокровенной важности, пережива­ются миг прихода весны и светлая печать осени. Все, что автоматизируется и не замечается в сутолоке городской жиз­ни, здесь становится выпуклым и рельефным. И это касается не только отношений человека и мира природы.

Проза курортного мирка, банальные перипетии «сладкого ничегонеделания» рассматриваются художницей, словно под увеличительным стеклом. Когда в поле ее зрения попадает равнодушное,   потребительское  отношение   к  окружающей

среде, в полотнах начинает звучать ирония. Указывая на эту Сторону творчества Нестеровой, тот же Д. Жилинский отме­чал: «Ироничность, порой гротесковость, с которой художник трактует ту или иную ситуацию, тот или иной характер, обостряет содержание ее картины, обнажает нелепость мещан­ских нравов, поведение провинциальных модниц. В то же время все это передано в художественной форме, не имеет ничего общего с карикатурностью, шаржем».

Действительно, курортный цикл Нестеровой своей характерностью чуть ли не иконографически перекликается со строками юмористического стихотворения Н. Заболоцкого «Гурзуф ночью»:

Царапая кузов о камни крыльца,
Здесь утром автобус гудит без конца,
Таща ротозеев из Ялты.
Здесь толпы лихих санаторных гуляк
Несут за собой аромат кулебяк,
Как будто в харчевню попал ты.

И здесь возникает некоторая дисгармония великолепия при­роды со всем тем смешным, что входит в понятие курортного «прожигания жизни». Она вносит драматический диссонанс в романтический мир полотен художницы, ибо пейзаж трактуется в них уже не как инобытие человека, а как его антипод. Это еще острее обнажает кроющееся в произведениях Несте­ровой пластическое противоречие, которое выявляется в конт­расте раскованной живописности, скрупулезной «драгоцен­ной» фактуры, тщательной проработки пейзажного фона и схематически-угловатых, скованных фигур.

Подытоживая сказанное, думается, что новые, еще не ис­пользованные до конца возможности творчества Нестеровой таятся в тех ее картинах последних лет, где усложняется, углубляется психологический облик человека, преодолеваются умозрительность и упрощение в трактовке персонажей.

При всем этом неправомерно было бы говорить о гротесковости в живописи Нестеровой, ибо нет в ней предельного преувеличения, за счет которого образу придается фантасти­ческий характер (что и составляет гротеск). Вместе с тем бла­годаря своей игровой карнавальной природе произведения художницы так щедро расцвечены вымыслом, что вполне жи­тейскому событию сообщается оттенок некоторой фантастич­ности. Так, в картине «Алупка» приморский пейзаж как-то загадочно пустынен, таинственно присутствие в нем одиноких фигур. И даже когда подобная многозначительность не со­всем оправдана сюжетом, Нестерова, по сути дела, старается проникнуть в тайны повседневности и потому намеренно «остраняет» обыденные события, будничные обстоятельства, оби­ходные предметы, подчеркнуто заостряя их зыбкие, размытые привычкой восприятия черты.

Как бы ни был банален избранный художницей мотив, она никогда не ограничивается рамками бытовой картинки. Все нестеровские циклы, все эти «прогулки», «набережные», «кар­ты» и «карусели» так преображены личностной интонацией художницы, что неизменно вырываются за грань обыденности. Если всякому истинному искусству свойственно снимать с ве­щей и явлений пленку повседневности, то творчество Несте­ровой причислимо к нему уже по одному этому показателю, ибо художница стремится транспонировать житейскую прозу в духовную тональность, претворять быт в бытие. При самой непритязательной фабуле ее картины таят какую-то носталь­гию по высокому идеалу, придающую, например, вид драма­тического собрания обычной компании игроков («Карты») и предполагающую сложные коллизии чувств в парочке, лако­мящейся мороженым («Молодежь на отдыхе»). К тому же в последнее время Нестерова изображает своих персонажей словно погруженными в воспоминания, а ослепительная, бла­годатная природа ее пейзажей располагает к воспоминаниям о пережитом счастье.

Как подавляющее большинство современных художников, Нестерова пользуется достижениями предшествующей тради­ции. Ранний этап ее творчества был отмечен влияниями А. Рус­со и Н. Пиросманашвили, что проявилось в самих сюжетах ее «Продавца вина», «Точильщика» и др. И поныне в полотнах художницы встречаются скрытые цитаты из произведений лю­бимых ею мастеров— М. Утрилло и К. Чонтвари. Однако Нестерова весьма корректна в своих живописных аллюзиях и, почерпнув, например, утрилловский образ персонифицирован­ной очеловеченной архитектуры, пропускает его сквозь приз­му некогда пережитого, очень сокровенного впечатления. И пот перед нами уже не холодное заимствование, а живое, трепещущее, взволнованное слово.

Архитектурные мотивы, которые так любит изображать ху­дожница, чаще всего окрашены лирически и трактуются поч­ти по законам портрета: настолько определенны и очеловече­ны характеры и «физиономии» «Дома на набережной», «Го­лубого дома», «Розового дома» и других незамысловатых провинциальных зданий. Обобщая шире, весь курортный цикл Нестеровой — это психологический портрет местности, а не серия отдельных пейзажей. Дело в том, что образ ландшафта у нее опосредован, многоступенчат и в этом смысле проти­востоит этюду в живописи.

Лежащий в основе набросок с натуры подкрепляется, фун­дируется теми сущностными чертами предметов, которые ху­дожница, возможно, и не наблюдала на пленэре, но знает априорно (так, например, в изображении растительности ро­довые характеристики преобладают над видовыми). Мелкие черточки пейзажа, его нюансировка сотканы из настроений, сохраненных памятью об изображаемой местности. Затем все но динамическое равновесие подчиняется некой ведущей ин­тонации — романтической, иронической, драматической, в за­висимости от того как видится прошлое из сегодняшнего «далека». И вот уже образ звучит на разные голоса, пейзаж расцвечивается сложным спектром ассоциаций, и художница призывает нас в путешествие по миру будничных тайн.

В ряду поисков и обретений, которыми отмечено творчество молодежи 70-х годов, живопись Натальи Нестеровой — характерное и заметное явление. Она еще раз свидетельствует об углублении пластического мышления, вовлечении в художест­венную практику широких пластов культурного наследия, свое­образии подхода к различным аспектам современной жизни.