О первоначальном месте «Троицы» Андрея Рублёва. 1956. Автор: В. Антонова
В последнее время внимание историков средневекового искусства опять обратилось к изучению иконостаса — своеобразного вида художественного творчества, получившего, как известно, свое полное развитие на Руси.
Особенный интерес представляет окончательно раскрытый иконостас Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры. На последующих страницах сделана попытка проследить образование и воссоздать структуру этого замечательного иконостаса, частью которого является икона Андрея Рублева Троица
Троица. 1425—1427Дерево, темпера, 141.5 х 114Государственная Третьяковская галерея.
Работы по расчистке икон Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры, начатые в 1904 году и продолженные в 1919 году, приведены к концу, главным образом, трудами мастера Реставрационных мастерских Н. А. Баранова.
Составление этого иконостаса должно быть отнесено ко времени до 1427 года — года смерти создателя Троицкого собора игумена Никона.
Так как иконостасы схожих по типу и назначению церквей начала XV века (церкви Успения на Городке в Звенигороде—около 1400 года, собора Саввино-Сторожевского монастыря, 1404—1406 гг. и сильно перестроенного Троицкого собора в Александрове, 1428—1434 гг.) не дошли до нашего времени, состав иконостаса Троицкого собора, наряду с его высоким художественным значением, приобретает особую важность. Иконостас Троицкого собора — образец неискаженного временем декоративного искусства таких выдающихся древнерусских мастеров, какими являются его главные художники — Даниил Черный и Андрей Рублев. Значение этого иконостаса, помещенного под сводами, расписанными этими же художниками, увеличивается тем, что в его состав входит приобретшая всемирную известность ТроицаТроица. 1425—1427Дерево, темпера, 141.5 х 114Государственная Третьяковская галерея Андрея Рублева.
Но художественный эффект памятника в нынешнем его виде разочаровывает зрителя. Разновременность местного ряда, состоящего из икон XVI — XVII вв., чуждых одинокой «Троице» Рублева, нарушает связь его с верхними тяблами.
Непосредственно над пестрыми местными иконами, в соответствии с указаниями описи 1642 года, помещен деисусный ряд.
Прозрачные сияющие краски его икон, невольно связываемые глазом с широкими живописными планами завершающего пророческого ряда, не находят гармоничного соответствия ни в более позднем местном ряде, ни в праздниках с их дробностью, кажущихся на далеком расстоянии темными по сравнению со светлыми тонами деисуса.
Однако исполнение икон в деисусном ряде даже при первом взгляде свидетельствует о разрешении определенной декоративной задачи: более интенсивные по цвету и, как нам кажется, лучшие по живописным достоинствам иконы расположены с правой стороны от средника, по направлению к южной стене. Таким образом, при распределении работ между художниками, работавшими над деисусным рядом, было принято во внимание декоративное решение внутреннего вида Троицкого собора в целом, ныне измененное и забытое.
Местный ряд
Как известно, от иконостаса Троицкого собора начала XV века сохранилось полностью 19 «праздников», 15 деисусных икон и 7 частей пророческого ряда, среди которых средник с традиционным изображением богоматери Воплощение был спемзован и вновь написан на старой доске в XVIII веке. Загадочно почти полное исчезновение местного ряда, соответствовавшего трем верхним тяблам и, как принято считать, возникшего одновременно со всем иконостасом. Между тем наряду с полной сохранностью верхних тябел от этого предполагаемого ряда дошла до нас лишь икона Троицы, связываемая, по сведениям XVII века, находящим блестящее подтверждение в непревзойденном живописном совершенстве памятника, с именем Андрея Рублева. Эта икона, в согласии с более поздней номенклатурой рядов иконостаса, 2 считается местной праздничной иконой Троицкого собора, а место, которое она занимает теперь—первое справа от царских дверей, — принадлежащим ей искони (рис. 1). Всеобщее признание получил разбор композиции Троицы, объясняемый именно этим ее положением по отношению к царским вратам.
Почему же от этого исконного местного ряда сохранилась лишь одна икона, тогда как три верхних ряда дошли до нас в полном составе? Источники не дают сведений ни о пожарах, ни о разорениях Троицкого собора после 1422 года. Ризница Лавры хранит ряд древних икон XIV—XV вв., среди которых находятся Никола и Одигитрия — келейные иконы Сергия Радонежского, до недавнего времени находившиеся у его гробницы. Однако среди лаврских икон XIV — начала XV века нет ни одной, характер и размер которой мог бы связывать ее с местным рядом эпохи Троицы Рублева. Таким образом, основываясь на материалах ризницы, возможность замены древних икон новыми вкладами исключается.
Вряд ли необходимы дальнейшие поиски и предположения в этой области, так как за теперешним местным рядом Троицкого собора скрыта ненарушенная белокаменная алтарная преграда, имеющая первостепенное значение для решения вопроса о местном ряде Троицкого собора в начале XV века. Наглядное сравнение ее с кладкой, обнажившейся в северо-западном внутреннем углу собора, исключает предположение о возникновении алтарной преграды позже 1422— 1427 гг. — даты постройки и украшения самого собооа. Преграда возвышается в виде сплошной стены с тремя проемами для северных, царских и южных врат на высоту 250 см от солеи. Выше она надло-жена кирпичом, доходящим до свода собора. Во время раскопок в алтаре собора в 1920 годах установлено, что пол XVI века из больших белокаменных плит, виденный еще Павлом Алеппским в середине XVII века, находится на 50 см ниже современного уровня. Таким образом, первоначально преграда при толщине около полуметра, достигала высоты более трех метров, так как древний лещадный пол лежит еще ниже белокаменного. Это монументальное
сооружение никак не могло служить «опорой для икон местного ряда», а выполняло прямое свое назначение алтарной преграды, подобно аналогичным ей современным сооружениям. Такие преграды с сохранившимися фрагментами фресковой росписи известны в соборе Успения на Городке близ Звенигорода (около 1400 г.), в соборе Саввина Сторожевского монастыря 1404— 1406гг. и в Троицком (Покровском) соборе в Александрове (около 1513 г.). Как известно, эти расписанные изображениями преподобных стены служили первым рядом иконостаса, который позже заменили местные иконы.
Над этими, покрытыми фресковой живописью алтарными стенами были размещены тябла с иконами. Но, насколько можно было судить по доступным нам частям алтарной преграды Троицкого собора, белые камни ее не были обработаны под живопись, так как на них не сохранилось следов обмазки, штукатурки. Мы предлагаем следующую гипотезу, объясняющую ее древнее назначение и убранство.
Еще архимандрит Макарий (Миролюбов, 1817— 1894) в опубликованном им в 1860 году «Археологическом описании церковных древностей в Новгороде и его окрестностях» предпринял обширное «Обозрение древней церковной шитой утвари в Новгороде» и пришел к выводу, что «в прежние времена были в употреблении шитые иконы...»
Позже выводы Макария подтвердились фактами. Н. П. Кондаков издал артосную панагию XII века, хранящуюся в Ксиропотаме на Афоне, где представлен ангел, несущий плащаницу как икону. Там же Н. П. Кондаков упоминает грузинскую рукопись XI века, на одной из миниатюр которой изображены два ангела, несущие вертикально плащаницу.
Ризница Троице-Сергиевой Лавры хранит, наряду с гробовыми покровами, подвесными пеленами и плащаницами, назначение и употребление которых известно, и другие памятники лицевого шитья, например, воздухи и некоторые покровы, роль которых в церковном убранстве теперь не находит объяснения. Таков покров с изображением Сергия и Никона Радонежских 1569 года (ЗИХМ, № 407) 3. Названный в надписи покровом, он, однако, не мог служить прямому своему назначению, так как имел двойное изображение.
Среди получивших позже иное употребление памятников шитья находятся такие произведения, первоначально служившие, возможно, шитыми иконами, как, например, Троица с праздниками, относимая обычно к первой половине XV века. Хранящаяся теперь в ризнице Троице-Сергиевой Лавры (ЗИХМ, № 361), она могла до устройства местного ряда, как мы пытаемся показать ниже, играть роль храмовой иконы.
Этот памятник представлял собой небольшой кусок темного бархата XVIII века (51X54), на который переложено сильно осыпавшееся древнее шитье. Средник с изображением Троицы был шит по коричневому шелку, а кайма с двенадцатью праздниками—по голубому; в 1955 году вместо бархата XVIII века положена темноголубая крашенина.
Сочетанию коричневого и голубого подчинена холодная красочная гамма шелковых нитей шитья. Нимбы и надписи исполнены золотом. Золотая штриховка, украшающая изображения, кажется нам позднейшим добавлением во время одной из чинок обветшавшей пелены.
Памятник настолько разрушен, что в настоящее время трудно сказать что-либо достоверное, кроме беглых общих наблюдений о моделировке и колорите изображений. Однако иконография и композиция отдельных частей утзелели и дают возможность судить о времени исполнения и стиле памятника.
Д. В. Айналов датирует это шитье первой половиной XV века и отмечает Злязость его композиции к Троице Рублева. Но в привлекаемых аналогиях указываются памятники XIVвека. По-видимому Д. В. Айналов колебался в датировке, но его смутило сходство средника с композицией Рублева. Принято считать, что до его Троицы подобного расположения ангелов на Руси не существовало. Между тем М. В. Алпатов в своем исследовании об иконографии Троицы Рублева пришел к выводу, что подобный ей общий тип уже был распространен в палеологовском искусстве XIV века.
Среди русских памятников XIV века в Государственной Третьяковской галерее находится небольшая икона этого времени с миниатюрными изображениями шести праздников: Благовещения, Рождества Христова, Преображения, Воскрешения Лазаря, Сошествия во ад и Вознесения. Холодная голубовато-лиловатая гамма красок этой иконы близка к коричневым и голубым тонам загорского шитья. Шесть праздников иконы до мельчайших подробностей совпадают с соответствующими им клеймами шитья. Аналогичны также пропорции фигур, их жесты и очертания лиц. Характерно совпадение пропорций клейм в обоих памятниках, приводящее к горизонтальному построению композиций. На основании этой близости, а также аналогий, приведенных Д. В. Айналовым, мы считаем возможным отнести шитую Троицу с праздниками к эпохе, предшествующей появлению Троицы Рублева — к концу XIV века, что подкрепляется нижеследующими соображениями.
Сравнение иконографии и стиля праздников рассматриваемой пелены с изображениями их на памятниках шитья Троице-Сергиевой Лавры XV века подтверждает предлагаемое нами отнесение ее к концу XIV века. Например, праздники на плащанице ЗИХМ, № 2436, имеющие генетические черты сходства с троицкой пеленой, в то же время отличаются от вышитых на ней'изображений и стилистически и иконографически.
Рисунок, пропорции и колорит плащаницы с праздниками заставляют отнести ее ко времени не раньше середины XV века. Композиция ее праздников наряду с несомненно схожими по трактовке темами (например, Рождество, Благовещение) отмечена особенностями иконографии, присущими позднему XV веку (Преображение, Вход в Иерусалим). Существенно, что клейма пелены с Троицей являются близкими прототипами икон праздничного ряда иконостаса Троицкого собора в Лавре, исполненных Андреем Рублевым с дружиной. Если, как это принято считать, пелена с Троицей была исполнена позже 20-х годов XV века, времени написания икон Троицкого собора, то ее праздники были бы более схожи с изображением их на плащанице середины XV века.
Загорское шитье с Троицей наряду с близостью его к рублевским композициям, существенно отличается от них, обнаруживая родство с более архаическими памятниками.
В шитой Троице композиция отвечает форме фона в виде вытянутого вверх прямоугольника: узкий продолговатый стол, по краям которого широко рассажены резко нагнувшие головы боковые ангелы, уравновешивает удлиненные формы верхней части — столпообразное строение, длинное тонкое дерево, двурогую скалу. Большие крылья ангелов придают их телам некоторую тяжеловесность. Эти черты роднят Троицу загорского шитья с Ростовской Троицей начала XIV века, хранящейся в Государственной Третьяковской галерее: на ней также вытянут еще округлый, как в древности, стол, тяжелы крылья, резок поворот головы левого ангела. Еще большую связь обоих произведений обнаруживают верхние их части, где над всей композицией доминирует высокая башнеобразная постройка, упруго изгибающийся ствол, двойная тяжелая скала. Примитивная Ростовская Троица почти на сто лет старше изящной шитой иконы Загорска, но генетическую связь их, помимо построения сцены, подтверждает близость колористического решения. В шитой пелене Троице-Сергиева монастыря, как на иконе из церкви Космы и Дамиана в Ростове Великом, преобладают коричневые и голубые тона.
Еще большую композиционную близость со средником загорского шитья обнаруживает так называемая «Зырянская Троица», хранящаяся в Вологодском музее. На этой иконе, так же как и на ростовском памятнике, ангелы осенены мамврийским дубом, скала представлена в виде двух уступчатых вершин, а ярусные хоромы возвышаются слева. Сравнение ростовской иконы начала XIV века, Зырянской Троицы конца XIV века и шитой пелены Троице-Сергиева монастыря этого же времени иллюстрирует эволюцию русской композиции Троицы.
В древнейшем ростовском памятнике ангелы помещены посредине доски. Одинаковое по размеру место уделено внизу клеймам с Исааком и Саррой, а вверху — хоромам, дубу и скале. В Зырянской Троице трапеза ангелов приближена к нижнему полю, Авраам и Сарра представлены уже в одном пространстве с ними. На загорской пелене нижняя часть композиции предшествовавших этому шитью русских Троиц отброшена. Стол уже не полукруглый, а продолговатый, средний ангел изображен не по пояс, как в древности, а по колена. Движения ангелов Зырянской Троицы получили в шитье тонкую композиционную разработку. Сохранено кругообразное построение фигур зырянской композиции, но левому ангелу придана поза Ростовской Троицы,3 и трапезующие рассажены так же просторно, как на этом памятнике начала XIV века. Кругообразность ростовской и зырянской композиций, соподчиненная очертаниям овального стола, в шитье перенесена в очертания самих фигур, положение ног и крыльев. Существенно, что на всех трех памятниках верхней части уделена одинаково важная роль: большое дерево осеняет 4 сидящих за столом, справа композицию замыкает двойная скала, а слева высится башнеобразное здание.
Как известно, Троица — соединение трех лиц верховного христианского божества: отца, сына и духа. Связь рассматриваемых ранних памятников помогает понять и их иконографию.
О том, какой смысл придавали Троице в XIV веке, говорит ее изображение на окладе евангелия Симеона Гордого, исполненном в 1344 году. Здесь над фигурой распятого, названной «1СХС царь славы», на перекрестии в верхней части креста помещен престол с оглавными ангелами в крещатых нимбах по сторонам. Под ними вырезано «Слцо» (солнце) «Стръ» (святая троица. — В.А.), «Лун» (луна). Вданном случае затмившееся солнцеи луна — необходимые атрибуты иконографии распятия — указаны лишь в надписях, относящихся, быть может, к олицетворениям этих светил в виде закрывающих лица летящих ангелов; правый (луна) представлен на фоне звездного неба. Оплечные ангелы в крещатых нимбах являются частью композиции Троицы, где посредине вместо Спаса, представленного внизу распятым, изображен символизирующий его престол с орудиями страстей.
В соответствии с этим пониманием среднего ангела как Спаса он изображается в композициях Троицы с атрибутом Христа, крещатым нимбом, и в XIII веке — на западных вратах Суздальского собора, и в 1336 году на так называемых Васильевских вратах Александровой слободы, и на Ростовском памятнике, относящемся к этому же времени.
На Зырянской Троице все три ангела в крещатых нимбах 3 — все они олицетворяют Спаса.
Художник загорского шитья в своем обозначении крещатым нимбом лишь среднего ангела обратился не к современному его произведению образцу, а к более старым каноническим изображениям начала века.
Установив таким образом связь загорской пелены с произведениями XIV века, обратимся к сравнению ее с Троицей Рублева, повторением которой она считается.
На иконе Рублева композиция шитья, в соответствии с прослеженным общим характером эволюции ее, изменена так: сближенные, ставшие грандиозными фигуры ангелов занимают почти всю доску; осенявший их на шитье дуб, возносившиеся вверх хоромы и гора превратились в небольшие символические обозначения, аккомпанирующие ритму линий, обрисовывающих
триединое божество. Пропорции и рисунок на шитье и иконе весьма схожи: сохранив наклон головы и движение крыльев правого и среднего ангелов, Рублев придал строгую уравновешенность центральной фигуре и выпрямил левую; обрезав полями иконы крылья боковых фигур и украсив головы всех трех высокими пышными прическами, художник увеличил монументальную выразительность полной глубокого конфессионального смысла сцены.
В коллекциях Загорского историко-художественного музея сохранилось раннее повторение Троицы Рублева, относящееся к XV веку. Здесь, так же, как и в Троице начала XIV века из Коломны (ГТГ № 20863) и Мах-рищской Троице XVI века (ГИМ), сохранено соотношение главной сцены с изображениями на фоне. Если бы шитье повторяло храмовую икону Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры, то ангелы были бы больше, а здание, дуб и гора превратились бы в атрибуты.
Поражающая стилистическая близость этого шитья и Троицы Рублева наталкивает, однако, на мысль о том, не был ли Рублев художником «знаме-нившим» шитье? В соответствии со скудными данными его биографии не исключена возможность, что он мог сделать рисунок для пелены Троицкого монастыря, так как был в молодых годах его иноком. Как нам представляется, рисунок средника пелены является прототипом иконы Троицы и исполнен Рублевым до 1392 года — года смерти Сергия Радонежского. В этом раннем изображении Троицы Рублев еще следует установившимся традициям, придавая важную роль пейзажу и отмечая голову среднего ангела крещатым нимбом. На иконе Троицы, исполненной тридцать лет спустя, Рублев обозначает Спаса, помещенного в центре, лишь клавом на его пурпурном хитоне. В этой интерпретации Троицы Рублев точно передает византийскую иконографию, как это разъяснено в «Стоглаве».
Иван Грозный спрашивал на этом соборе: «У святой Троицы пишут перекрестье, ови у середнего, и иные у всех трех, а в старых писмах и в греческих подписывают Святая Троица, а перекрестья не пишут ни у единого... Како ныне то писати?». Собор отвечает: «Писати иконописцам иконы с древних преводов, како греческие иконописцы писали и как писал Ондрей Рублев...».
Таким образом, в шитой Троице с праздниками Загорского музея нужно видеть не повторение, а первый вариант творения Рублева, связанный с более ранним народным пониманием этой темы в Ростово-Суздальской Руси, сохранившемся в примитивных ростовской и зырянской иконах.
Загорская пелена могла быть исполнена еще при Сергии Радонежском: ее малый размер не противоречит сведениям о первоначальной «церкве малой», срубленной основателем монастыря. Небольшую расшитую ткань Сергиевские иноки могли взять с собой с другими монастырскими реликвиями, скрываясь от Едигеева разорения 1408 года, испепелившего монастырь. -
Слава творения Рублева заставила забыть о скромной реликвии Сергие-ва времени. Изящная пелена разделила темную судьбу такого исключительного памятника, каким является безымянный покров Сергия XV века, в котором мы видим его портрет. Между тем Андрей Рублев, создавал, как известно, по просьбе Никона «похвалу» Сергию, мог вспомнить о шитой иконе Троицы, уцелевшей от пожара 1408 года, уничтожившего Троицкий монастырь времени Сергия Радонежского, и вдохновиться когда-то им самим созданным образом.
Памятники шитья подвергались наибольшему разрушению: как только шитье ветшало, с него спарывались украшавшие его по краям дорогие ткани, а позже — входившие в состав шитья драгоценные камни, золото и серебро, само же шитье уничтожалось. Быть может, поэтому мы не можем указать среди памятников шитья Троице-Сергиевой Лавры другие, более ранние, подобные покрову с изображением Сергия и Никона образцы, иконный характер которых бесспорен. Но такого типа шитье известно в других хранилищах, например, большого размера пелена XV века с изображением Успения из Кирилло-Белозерского монастыря (ныне ГРМ); огромная шитая Троица XVI века в Костромском Ипатьевском монастыре.
Можно предположить, что эти памятники шитья служили иконами, размещавшимися по мере надобности на алтарной преграде и, как явствует из их названия, покрывали обычный убор преграды — «полотенца» (драпировки), которые, достигая высоты, несколько превышавшей рост человека, закрывали все внутренние стены собора. «Полотенца» на глухой сплошной алтарной преграде заменили на Руси завесу (катапетасму), по литургическим надобностям скрывавшую за сквозной аркадой внутренность алтаря. Нам кажется, что шитые иконы, в соответствии с их общим названием «покров», вначале покрывали преграду в дни, особенно торжественные для церкви. Поэтому до нас дошли в большом количестве шитые иконы на темы Распятия (пелена XII века из Юрьева монастыря в ГИМ), Евхаристии (воздух 1392—1407 гг. в ГИМ), Положения во гроб (ряд памятников в ризнице Лавры, в ГРМ и ГИМ). Наименования поздних церковных инвентарей присвоили и более древним памятникам шитья, прямое назначение которых было забыто, роль храмовой утвари, употреблявшейся при сложившемся местном ряде в качестве подсобного материала. В XVII веке шитье стало уже не самодовлеющим изображением, как в древности, а лишь декоративным: покровы, подвесные пелены и воздухи, при их высокой художественности, утратив самостоятельный изобразительный характер, приобрели служебное значение.
Между тем размещение изображений на древних памятниках шитья свидетельствует о том, что они были предназначены для развешивания на вертикальной плоскости, а не для расстилания в горизонтальном положении. Лишь в первой половине XVI века появляются плащаницы в современном понимании слова, то есть рассчитанные на рассмотрение в горизонтальном положении. Такова плащаница 1512 года из собора в Рязани (ГИМ)—«Рыдание надгробное», окруженная двадцатью двумя клеймами с изображениями поаздников и страстей христовых, свешивающихся в виде каймы. Такова названная, как и прежде, воздухом плащаница 1531 года (ГИМ, № 54680), вложенная Аграфеной Челядниной, мамкой Ивана Грозного, в храм Рождества Иоанна Предтечи, то есть, как мы думаем, в церковь этого наименования в Кремле.
В древности же покровы, воздухи и пелены, как мы предполагаем, не клались, а подвешивались под первым иконным рядом иконостаса — тяблом с праздниками, который был расположен непосредственно над алтарной преградой. И теперь в синайских и афонских церквах, сохранивших древнее устройство, покровы и пелены висят на иконостасной стене. Таким образом, общее византийское название «коЬеа» — буквально «пола одежды» — точно в соответствии с назначением переводилось словами «покров» (вертикальный, длинный) и «пелена» (горизонтальная, широкая). Позже, с возникновением местного ряда иконостаса в XVI веке, большие, имевшие самостоятельное изобразительное назначение покровы и пелены алтарной преграды заменяются соответственно маленькими подвесными пеленами под иконами местного ряда.
Наиболее ранними образцами такого лицевого шитья в Троицком соборе могли быть, как упоминалось выше, следующие пелены, уцелевшие в ризнице: шитая Троица с праздниками конца XIV века, так называемая плащаница конца XIV века, шитая золотом и серебром по темноголубому фону, Евхаристия XV века, шитая по голубой камке, а также покровы — например, довольно поздний покров с Сергием и Никоном 1565—1592 гг. «Стоячие» шитые иконы, как нам кажется, располагались на столбах алтарной преграды, а пелены — в пространствах между ними. Таким образом, алтарная преграда Троицкого собора 1422—1427 гг., в отличие от преград других соборных храмов, расписанных фресками, могла быть увешана шитыми иконами, составлявшими гармоническое целое с тремя верхними тяблами иконостаса. В шитых иконах применялось контрастное сочетание цветов в выборе окраски тканей. Среди уцелевших памятников ризницы Троице-Сергиевой Лавры на «Троице с праздниками» средник шит по коричневой тафте, а поля — по голубой. На плащанице XV века с праздниками8 средник шит по голубому шелку, а кайма — по малиновому.
Переливающиеся атласные «стежки по форме» в «лицевом» шитье, золото, серебро и яркие шелка в «доличном» в сочетании с густыми цветами фона образовывали глубокие красочные пятна с обилием оттенков. Они менялись при колеблющемся пламени лампад и свечей, освещавших убранство темного Троицкого собора. Благодаря живописному и силуэтному эффекту шитых изображений местный ряд представлял как бы массивный цоколь для расположенных над ним тябел с иконами, исполненными прозрачными, легкими, сияющими красками. Такой местный ряд был необходимым звеном в разрешении общего декоративного убранства Троицкого собора.
Праздничный, деисусный и пророческий ряды
В настоящее время непосредственно над местным рядом в соответствии с описью 1642 года помещены деисусные иконы. Но среди сохранившихся древних иконостасов наряду с таким же устройством известны примеры, когда праздники шли сразу после нижнего ряда. Существенно, что на средней части стен храма на этом же уровне изображались праздники в стенописи.
В связи с тем, что алтарная преграда Троицкого собора надложена до сводов кирпичом, не представляется возможным обследовать отверстия для тябел на северной и южной стенах. Таким образом, не разбирая кирпичной кладки, нельзя доказать, где был помещен праздничный ряд. Наряду с местом праздников в стенных росписях есть косвенные данные, позволяющие утверждать, что праздничный ряд был расположен непосредственно над алтарной преградой.
В «Разговоре о священнодействиях и таинствах церковных» — произведении Симеона Солунского, известного писателя рубежа XIV—XV вв.,— прямо указывается, что иконы с изображениями праздников должны стоять на первом тябле над алтарной преградой.
Кроме того, основание для расположения праздников непосредственно над алтарной преградой заключается в самом их подборе. В средней части этого ряда дважды повторяется евхаристия — причащение хлебом и причащение вином, не всегда встречающиеся среди иконостасных праздников. Эти изображения всего уместнее над царскими вратами, и в более поздних иконостасах здесь обычно находится евхаристия или тайная вечеря.
При перемещении праздничного ряда вниз, под деисус, делается ясным декоративное решение всех трех тябел. Сравнительно мелкое письмо праздников сменяется выше более широкой манерой в исполнении «стоячих» фигур деисуса, завершаясь написанными в еще более крупном плане поясными фигурами пророков.
Итак, если алтарная преграда Троицкого собора не была расписана, она поверх обычных «полотенец» могла быть увешана шитыми иконами, над которыми шли тябла с праздничными, деисусными и пророческими иконами.
Где же помещалась Троица Андрея Рублева?
Вопрос о первоначальном месте иконы Рублёва «ТроицаТроица. 1425—1427Дерево, темпера, 141.5 х 114Государственная Третьяковская галерея»
Наряду с упоминанием в летописи, сведения о росписи Троицкого собора Андреем Рублевым и Даниилом Черным хранит Пахомиева редакция жития преподобного Сергия (1440—1459). Но лишь в относимом к ХIV веку Клинцовском подлиннике, в помещенном там «Сказании о святых иконописцах» находятся единственные дошедшие до нас сведения о Троице Рублева: «Преподобный отец наш Андрей Радонежский, прозванием Рублев, прежде живяше в послушании у преподобного отца Никона Радонежского: он повелел при себе (умер в 1427 г.—В. А.) написать образ Пресвятые Троицы в похвалу отцу своему святому Сергию Чудотворцу».
В первой дошедшей до нас описи Троице-Сергиевой Лавры, производившейся в начале 40-х годов XVII века, Троица Рублева названа «чудотворной» и указано ее место в нижнем ряду иконостаса, справа от царских врат. По левую сторону тогда, как и теперь, стояла копия этой иконы — вклад царя Ивана Грозного3. На оба памятника в разное время были сделаны драгоценные уборы. Сами они и их вкладные надписи проливают некоторый свет на историю Троицы Рублева и ее копии.
На иконе Троицы, относящейся ко времени Грозного, находились три венца с коронами, а на полях — тридцать одна золотая древняя дробница с чернью (тридцать вторая дробница, с надписью «Святая Троица» — новая). В ризнице обнаружены три золотые цаты, по сходству с венцами и коронами Троицы Грозного отнесенные к этой же эпохе. Ю. А. Олсуфьев считает, что венцы, короны и цаты — вклад Грозного, как и самая икона. Е. Е. Голубивскийб высказывает предположение, что по характеру и значению убора копия Грозного занимала сначала место главной храмовой иконы— по правую сторону от царских врат, где стоит теперь, как ив 1641 г., Троица Рублева6.
В середине XVI века Иван Грозный делает крупные вклады в Троице-Сергиеву Лавру: в 1548 году построена Никоновская церковь; в 1556 году начаты работы по изготовлению серебряной раки Сергия; в 1559 году заложен Успенский собор. Повидимому, в это же время им даны в Троицкий собор две иконы: уже упоминавшаяся копия Троицы (142X116) и Преподобный Сергий в житии (141X101). Вероятно, два других памятника XVI века в Троицком соборе — Одигитрия (142X103) и Никола с житием (142X114) — имеют то же происхождение. Они послужили для первоначального устройства местного ряда, окончательно сложившегося, как и повсюду, в XVII веке.
Образцом этого устройства может служить шитый иконостас походной церкви 1592 года (ГРМ). Он состоял из четырех ярусов. В первом — нижнем — были четыре местные иконы; справа от царских врат — Троица и Рождество Христово; слева — Тихвинская и Успение . Сообразно с этим местным рядом XVI века при Грозном в нижнем ряду Троицкого иконостаса вложенные им иконы могли быть расположены следующим образом: справа— Троица (копия) и Сергий в житии, а слева — Одигитрия и Никола в житии. Первые три до сих пор стоят в нижнем ряду иконостаса, а Никола, перемещенный сначала на северную стену собора, занял место на восточной грани юго-восточного столба. От живописи эпохи Грозного теперь уцелел лишь средник, врезанный в раму с клеймами XVIII века.
До конца XVI века мы не имели достаточных сведений о рублевской Троице. Годуновские вклады впервые заговорили о ее судьбе. Вслед за расшитой жемчугом пеленой 1599 года (назначение которой мы пытаемся установить ниже), вложенной вскоре после венчания Годунова на царство, следуют богатые вклады к рублевской иконе. Как нам кажется, именно Борис Годунов оценил совершенство рублевского творения. Поистине царские дары Годунова связали его имя с этим произведением: по местной монастырской традиции икона зовется годуновской. Вероятно, с этой поры, в соответствии со значением, которое придавал Троице Рублева Годунов, икона получила официальное церковное наименование «чудотворной».
Во вкладной книге 1673 года (ЗИХМ) под 7108 летом (1600 г.) значится: «Государь же, царь и великий князь Борис Федорович всеа Руси обложил чюдотворный месной образ живоначалные Троицы златом и многоценным камением и драгим жемчюгом и всякою царьскою утварию украсил». Вкладная книга указывает место Троицы Рублева по тому положению, которое она заняла в конце XVII века, в эпоху составления этого документа.
Об ином месте Троицы говорят современные вкладу более достоверные эпиграфические данные.
Убор, описанный во вкладной книге 1673 года, дошел до нас не весь: на сохранившихся частях его не уцелело никаких надписей.
Одновременно с золотым окладом Годунов украшает Троицу Рублева богато убранным киотом. Опись 1641 года характеризует его так: «у чюдотворнова образа киот обложен серебром басмою, вверху написано отечество, по сторонам Борис и Глеб, венцы резные, кругом строка чеканная: поклонимся Отцу и Сыну и Святому Духу, наверху крест, обложен серебром басмою, золочен; у киота затворы на четырех цках, на них писано Троицкое деяние, обложены серебром басмою, венцы резные, подписаны на фи-нифте, а поставлены те затворы на левой стороне от церковных северских дверей с краю, а к образу живоначальные Троица ставятся на время».
От этого киота, разобранного в 1777 году, уцелели лишь створки— «четыре цки». Но надпись, бывшая на киоте, счастливо сохранена нам в «Деле Духовного Собора 28 за 1777 год»; она приведена на 471-й странице этого дела: «Повелением Благоверного и христолюбивого Государя Царя и Великого князя Бориса Федоровича всея Русии... зделан сий кивот к чудотворному образу святыя и живоначальныя нераздельныя Троицы в пречистую обитель великого Чудотворца Сергия в лето 7108-ое».
В 1601 году Борис Годунов ставит перед избранной им иконой Троицы массивный серебряный подсвечник со следующей надписью: «Сии подсвеш-ник пред чюдотворной образ святыя и живоначальныя Троицы в пречесную обитель великово чюдотворца Сергия сделан повелением... государя... Бориса Федоровича...»
В 1610 году царь Василий Иванович Шуйский делает в свою очередь вклад к иконе Рублева. На исполненном по его заказу плаще надпись гласит: «Лета 7119 (1610 г.) Государь, Царь и великий князь Василий Иванович всеа Русии» (с одной стороны); «Святые живоначалные Троицы, как Бог освободил монастырь из осады от литовских людей молитвою чюдотворца Сергия» (с другой стороны).
Ни Борис Годунов, на вкладах 1600 и 1601 гг., ни Василий Шуйский в 1610 году не называют Троицу Рублева местной иконой.
Только через пятнадцать лет одна из надписей убора, исполненного при царе Михаиле Федоровиче к Троице Рублева, говорит о том, что эта икона стала местной в том понимании этого термина, которое сложилось в XVII в. На задней стороне цаты первого ангела, где заканчивается вкладная записка, сказано: «к местному образу Святые Троицы в четырнадцатое лето государства его в лето от создания миру 7134 (1626 г.)».
Итак, теперь Троица Рублева занимает то место, которое принадлежало ей по источникам середины XVII века—вкладной надписи 1626 года, указывающей, что эта икона тогда служила местным храмовым образом, и описи 1642 года, где это место точно определено. Эти указания источников первой половины XVII века подтверждаются приведенными выше сведениями вкладной книги 1673 года.
Но, несомненно, об ином назначении рублевской Троицы до XVII века говорят текст Клинцовского подлинника и данные уборов Грозного и Годунова.
В Клинцовском подлиннике сказано, что Рублев написал" свою икону «в похвалу» чудотворцу Сергию. Смысл этого выражения в XV веке раскрывается прежде всего в литературных произведениях того времени. Во второй Пахомиевской редакции жития Сергия говорится, что игумен Никон после обретения мощей своего учителя «...обложиша церковь камену над гробом святого... в похвалу своему отцу...» Созидая белокаменный Троицкий собор как надгробный памятник, Никон переносит стоящий на этом месте деревянный Троицкий храм туда, где позже, в 1476—1477 гг. построена Духовская церковь.
Популярность личности Сергия Радонежского — «похвалы отечеству своему и Руси прехвального удобрения» — в это время далеко превысила рамки церковного почитания. Активный участник подготовки решительной битвы с татарами на Куликовом поле в 1380 году, помощник московского великого князя в деле укрепления государственного единства, «крепкый душею» Сер-
гии воплотил лучшие стороны русского народного характера — скромность, упорство, суровую душевность. Внешний облик Сергия отвечал народному представлению о русском богатыре: «могый за два человека», говорит о нем его жизнеописатель Пахомий. Недаром летопись наряду с событиями общегосударственного значения отмечает болезнь «чюдного старца». Похвала ему была данью всенародной известности, как бы общим памятником прославленным сподвижникам Донского, в соответствии с идеологией того времени воплощенным в религиозной форме.
В богослужебных книгах и на иконах слово «похвала» означало прославление личности, как бы перечисление отличительных свойств изображаемого лица.
Иконы «в похвалу» писались после смерти для помещения у гроба прославляемого человека; по русскому обычаю они, наряду с родильными, келейными или домовыми и гробовыми иконами, украшали могилы выдающихся людей, являясь своеобразным надгробным памятником. Такова икона первой половины XVI века, изображающая инока Варлаама, — царя Василия III и его патрона Василия Великого, помещавшаяся на южной стене Архангельского собора, над его гробницей. Тот же смысл имела недавно исчезнувшая иксиа XVI века, стоявшая в ногах гробницы родителей Сергия, Кирилла и Марии, в церкви Покрова богоматери в Хотьковом монастыре.
Смысл выражения Клинцовского подлинника, сообщающего, что Троица написана в похвалу Сергию (вместо обычного обозначения «местная», применявшегося и до XVII века к большим иконам, не стоявшим на тябле), указывает, что она предназначалась к его гробу.
Но у гроба чаще всего ставились иконы Спаса и богоматери. Именно Троица, Как мы пытались показать выше, долгое время воспринималась русскими людьми как Спас. Антиохийский патриарх Макарий еще в 1655 г. в Успенском соборе московского Кремля обратил внимание русского патриарха Никона на то, что икона Троицы стоит на месте полагающейся тут иконы Спаса. По словам Павла Алеппского, Никон тотчас же велел это исправить (см. примечание 4 на стр. 33).
Однако особенность такого понимания значения Троицы в некоторых памятниках дошла до наших дней.
До недавнего времени в новгородской Софии существовал иконостас 1528 года в приделе Рождества богородицы, где направо от царских врат, на месте, где должна находиться икона Спаса, помещена Троица.
О понимании Троицы как Спаса свидетельствует также фреска 1528 года над западными дверями новгородской Софии. На этом месте обычно помещалось изображение храмового праздника, в данном случае Спаса, понимаемого как проявление Софии. В соответствии с характерным для XVI века стремлением дать разностороннее освещение темы «в толках», художник 1528 года объединяет в одном изображении три типа Спаса: Троицу, Софию Премудрость и св. Убрус. Правильность нашего понимания сюжета этой фрески подтверждает текст летописи, рассказывающей о замене одного изображения тремя другими, равнозначными: «Того же лета, весне, повеле преосвященный архиепископ Макарий иконописцем написати настенное письмо на стену у святей Софеи над дверми, коими сам входит от запада, и написати выше живоначалную Троицу, а дотоле святую Софею премудрость Божию, и Нерукотворный образ Господа нашего Исуса Христа и два архангела по сторонам на поклонение всем православным крестьянам... А и преже сего было же написано на том же месте, но только един образ Вседержителя до пояс, и мало не во все место, где же ныне настенное письмо писано, но от многих лет обетшало и архиепископ то повеле огьяти, а нови е».
Как Спас «Троица» изображается также на миниатюрах в лицевом житии Сергия Радонежского конца XVI века (Отдел рукописей ГБИЛ): там, где говорится о связи Сергия и Троицы, чаще всего ему сопутствует икона Спаса.
Написанная Рублевым Троица — Спас по обычаю заняла, как мы думаем, место в ногах погребенного тут Сергия.
Еще в житии Епифания много раз указывается на связь жизни Сергия с покровительствовавшей ему Троицей. Воплощение поэтической легенды современников взял на себя Никон, поставив в ногах гробницы Сергия заказанную им для этого икону.
Отражение этого первоначального места Троицы Рублева мы находим в Пахомиевской редакции жития Сергия (1440—1459).
В житии Сергия, составленном Епифанием не позднее 1418 г., до построения каменного собора и устройства в нем гробницы этого игумена, весьма скупо характеризуется посвящение Сергиева монастыря Троице. Пахомий работал над своей редакцией в получившем широкую известность разросшемся Троице-Сергиевом монастыре, заменившем деревянную церковь времен Епифания белокаменным собором, украшенным фресками и иконами лучших художников того времени с гробницей его основателя, увенчанной Троицей Рублева. В описании жизни преподобного Сергия, неразрывно связанном с прославлением Троицы, Пахомий, как явствует из его работы, вдохновлялся живыми впечатлениями и наблюдениями. Во вступлении к житию, характеризующем тему, Пахомий, по нашим соображениям, видевший Троицу Рублева у гроба Сергия, оживляет ее, заставляя призывать людей праздновать память Сергия: «...не бо от человек наше звание, но сама святая живоначальная создательная и человеческим умом непостижимая Троица ликованиа воздвиже, ангелы со человеки праздновати устрой и всем общее веселие содела в память святого своего угодника... иже равноангель-ным си житием землюж и самый воздух радости исполнившего...».
В окончательной, второй редакции своей работы Пахомий описывает поразивший его иконостас Троицкого собора, как бы видя в нем молящегося Сергия: «...(Сергий. — В. А.) вшед в церковь, паде лицом на землю и с сльза-ми молитву творяше к невидимому царю, възираше на иконы стыя Троица, на помощь призываше стую Богородицу служителяж престолу его небесные силы (ангелов деисуса — В. А.), Предтечю и мудрые апостолы, с симиж начальные святители: Василия Великого, Богослова Григория и Златоустаго Иоанна и вся святыя»
Связь Троицы и преподобного Сергия, получившая наглядность, благодаря надгробному памятнику его, воздвигнутому Никоном, прочно вошла в народное сознание. В 1552 году некто Лука Григорьев, в грамоте, данной при вкладе на двор с огородом, писал: «Божия воля стала, пришли Казанские люди и матерь мою Марию взяли в полон и меня Лучку. А был есмь в полону двадцать лет. А молился есмь Живоначальной Троице и Сергию Чудотворцу, чтобы меня из полону вынесл. И живоначальная Троица и преподобный Сергий меня помиловал, и из полону есмь вышел. Отца моего в животе не стало, и аз, Лучко, отца своего двор с огородом дал в дом живоначальной Троице и Сергию Чудотворцу».
Чудесная помощь воплотилась для Луки Григорьева в виденных им в 30-х годах XVI века Троице и чудотворном гробе, так тесно соединенных в Троицком соборе. Эта ярко запечатлевшаяся связь побудила троицкого келаря Симона Азарьина к такой характеристике Сергия: «...преподобный Сергий... седя на месте, идеже обещася, простою душою обнаженным сердцем у Пресвятые Троицы милости прося...». Современник Симона Азарьина, царь Алексей Михайлович, в послании Сергию и Никону в Троице-Сергиеву Лавру выражает благодарность за успех в войне с Польшею: «...покланяемся Пресвятые и Живоначальные Троицы пресвятому ее образу и вашим, великих чудотворцев мощем, до лица земли»...». Следуя укоренившемуся народному представлению, он объединяет Троицу и лежащих у ног ее Сергия и Никона. Это представление рождает новые легенды: во время осады Лавры в 1608 году архимандриту ее Иоасафу было видение — Сергий, молящийся у иконы Троицы.
О том, какие изменения произошли у гробницы Сергия в связи с передвижением Троицы Рублева в 1626 году к царским вратам, говорит надпись на окладе иконы богоматери Владимирской в ризнице Лавры: «Сему образу Пречистой Богородицы молитца живоначальные Троицы Сергиева монастыря келарь Александр и поставил ево в церкве живоначальные же Троицы на тябле против мощей в ногах великого Чюдотворца Сергия». Эта икона вложена на указанное место келарем Лавры Александром Булатниковым (1622—1641) в 1631 году, как сообщает опись 1908 года. Значит, «в ногах чюдотворца Сергия», где стояла Троица Рублева до 1626 года, в 1631 году устроено тябло с иконами.
Но восстанавливаемое нами на основании произведенных здесь изысканий первоначальное надгробное сооружение троицкого игумена до изменений, соответствовавших в XVII веке официальному признанию исключительности творения Рублева, запечатлелось в складывавшихся веками легендарных представлениях народа. Гробница Сергия, воздвигнутая его учеником — игуменом Никоном и укоашенная исполненной Рублевым вдохновенной эпитафией в виде иконы Троицы, обессмертила память выдающегося русского человека — Сергия Радонежского. Обаяние его личности и самоотверженной любви к родине, еще живое у таких близких современников, как Андрей Рублев, породило поистине гениальную похвалу Сергию, превратившуюся в славу русского народа, — высоко ценимую всем миром Троицу Рублева.
Некоторые детали интерьера Троицкого собора сохранили следы первоначального назначения Троицы.
В 1946—1947 гг. в Троицком соборе можно было видеть обнажившийся помост, на котором в 1422 году стояла рака Сергия. Его образуют ряды болыпемерных кирпичей, обложенных по краям белым камнем. Несколько ниже этого возвышения устроена белокаменная ступенька, наполовину закрытая метлахскими плитками новой солеи. В ногах гробового помоста, между ними и алтарной преградой, на расстоянии около 30 см от нее, сохранились следы профилированного ряда белого камня, стесанного на боковых заворотах к изголовью, возможно, служившего карнизом для решетки, окружавшей раку до 1585 года. Длина этого ряда (127 см) и ширина Троицы Рублева (114 см) совпадают (по сторонам иконы остается около 7 см). Об особом замысле архитектора собора по отношению к надгробному сооружению говорит также сравнение северной и южной частей алтарной преграды. Южная ее часть, перед которой стоит гроб Сергия, почти вдвое длиннее северной (см. прилагаемый чертеж). Однако характер сооружения для раки (повидимому, высокого, так как древний пол лежит на глубине около полуметра) может быть определен только при помощи раскопок. Деревянный гроб 1422 года сохранился почти до наших дней: на передней стенке его уцелели следы левкаса, свидетельствующие о подготовке под живопись. Около гроба была медная решетчатая рака, перенесенная в 1585 году вместе с деревянной ракой 1422 года в Успенский собор по случаю изготовления нового серебряного гроба — вклада Грозного и Федора Ивановича.
На внешней торцовой стенке этой медной решетчатой раки могла быть, как нам кажется, помещена подвесная пелена 1499 года Софьи Фоминичны Палеолог, хранящаяся теперь в ризнице Лавры — в Загорском историко-художественном музее. Как и пелена, вложенная Годуновым в 1599 году, она считается подвесной к иконе Троицы. Однако, как гласят надписи, за Троицей Рублева укрепился эпитет «чудотворная», к которому с передвижением ее к правой стороне от царских врат позже прибавлено название «местная». В отличив от вкладов 1600 и 1601 гг., сделанных Годуновым к «чудотворной» иконе Троицы, надпись его же пелены 1599 года говорит о том, что она «зделана... к образу Всемогущие и Живоначальные Троицы...» По нашему мнению, согласно надписи эта царственно богатая пелена, усаженная крупными драгоценными камнями и жемчугом, отягощенная обильными золотыми дробницами, предназначалась для иконы Троицы, вложенной и украшенной Грозным.
Надпись пелены Софьи Фоминичны Палеолог свидетельствует о том, что вкладчица «...молилась Троице Живоначальной и Сергию Чудотворцу и приложила сию пелену». Софья Фоминична объединяет обе чтимые реликвии не только в тексте, но и в выборе изображений, окаймляющих традиционный для подвесной пелены голгофский крест в среднике. Вверху расположена Троица, ей предстоят богоматерь и предтеча, являющиеся в то же время участниками обособленных композиций Боголюбской и Усекновения главы. За ними следуют Иоанн Златоуст и апостол Тимофей, соименные Ивану III. Внизу, подобно чину преподобных в первом ряду иконостаса, по сторонам центрального «Явления богоматери Сергию» фронтально предстоят: слева — митрополиты Петр и Алексей, справа—архангел Гавриил и Василий Парий-ский, патроны Василия III. Софья молилась Троице и Сергию, которым на ее подвесной пелене отведено центральное место. Естественно, что эта пелена была помещена так, чтобы зрительно связываться с обоими предметами почитания. Таким единственным местом является указанная нами выше внешняя торцовая стенка раки. Для знатных молящихся, стоявших у южной стены, пелена «царьгородской царевны», подвешенная у изголовья раки Сергия, проектировалась как раз под иконой рублевской Троицы, стоявшей, как мы думаем, у него в ногах. Это место — изголовье раки — и позже было избрано для того, чтобы отмечать царские вклады. На дошедшем до нашего времени серебряном надгробном сооружении Сергия, сделанном императрицей Анной Иоанновной, как раз на внешней нижней стенке его помещена надпись о вкладе. Кроме того, размер карниза для исчезнувшей медной решетки помоста, сохранившегося с внутренней торцовой стороны (127 см), совпадает с шириной пелены (122 см).
Другая пелена, также с Троицей «на челе», сделана в 1525 году великой княгиней Соломснией Сабуровой, молившейся вместе с мужем Василием III о «плоде чрева». Она, по явному недоразумению, считалась тоже подвесной.
Между тем значительный размер и изображения на пелене говорят об ее значении как самостоятельной шитой иконы. Крупная композиция явления богоматери Сергию, с четкой, обнизанной жемчугом молитвенной надписью, окружена праздниками, говорящими о предмете молитвы — зачатии и рождении младенца, а также святыми — патронами царской семьи. Как нам кажется, эта пелена, своеобразное ех уот.о несчастной Соломонии Сабуровой, была бы уместнее всего на стене над гробом того, чьему ходатайству обязан был своим появлением, по монастырской легенде, сам «бесчадный» Василий III. Кроме того, это укромное и в то же время очень почетное место близ Троицы и Сергия, соответствовало интимному характеру моления великого
князя и его жены. Характерно, что и позже на этом месте было помещено Явление богоматери Сергию, то есть та же композиция, которая украшала средник вклада Сабуровой.
Таким образом, оба памятника шитья 1499 и 1525 гг., сделанные до того, как Троица Рублева стала местной иконой, считаемые обычно ее подвесными пеленами, находят обоснованное и оправданное содержанием местоположение, подтверждающее тесную связь гробницы Сергия и Троицы Рублева.
Об этом же, как нам представляется, свидетельствуют другие памятники шитья, связанные с надгробным сооружением Сергия, — его гробовые покровы. Среди них два являются древнейшими. Первый покров — начала XV века, предположительно связываемый с портретным изображением, исполненным при жизни Сергия его племянником Федором. Второй—считающийся по монастырской традиции вкладом Василия Дмитриевича в 1424 году. Оба они сохранились в измененном виде — переложены на новую ткань — и поэтому не могут служить источниками сведений о первоначальном устройстве гробницы.
Самыми ранними из дошедших до нас в целости гробовых покровов Сергия являются вклады Василия III, 1525 года и Марии Нагой, 1581 года. На обоих покровах над головой Сергия, представленного, как полагалось, живым, изображена Троица. Она же у него, мертвого, стоит как могильный крест, по рускому обычаю, в ногах. Нам не известны ранние гробовые покровы, кроме Сергиевых и Никоновых, с изображением иконы в головах. Поэтому мы думаем, что эта деталь является отражением расположения гробов Сергия и Никона по отношению к Троице Рублева, служившей им прославленным надмогильным памятником.
Предполагаемое нами первоначальное место Троицы — в ногах раки Сергия у южной стены — обусловливает то, что наиболее искусные художники из артели Даниила и Андрея работали над иконами южной части иконостаса. Под их кистью над Троицей с как бы колышущимися легкими золотыми крыльями расцвело сине-голубое успение и засиял разноцветный венок апостолов пятидесятницы. Выше ярко загорелась праздничная багряница юного Георгия, пламенеющая рядом со светящимися, серебристо-белыми одеждами старца Николы, склоняющего доброе лицо. Еще выше возникли тающие в полумраке очертания огромных поясных пророков с шелестящими белыми свитками.
Так, фоном для рублевской иконы служили чередующиеся, попеременно торжественные и полные нежной печали изображения, оттеняющие «свет святые Троицы, первыя доброты образ...»
Назначением Троицы Рублева объясняются также некоторые свойства ее композиции. Наряду с неоднократно отмечавшимся кругообразным построением в ней скрыты и другие существенные особенности.
Округленные линии, бегущие влево, устремляются к левому выпрямленному ангелу с возносящимся над ним легким портиком. Его крупная фигура, несколько превышающая по размеру остальные, смещена вправо. Скамья левого ангела видна почти во всю длину, тогда как правая скамья сильно сокращена. Жестом руки левый ангел направляет сосредоточенное в нем, неразрешившееся упругое движение вниз, к распростертому у подножия Троицы Сергию. Это движение вверху уравновешивает вырастающий ввысь портик. Помещенная над главной реликвией Троице-Сергиева монастыря, икона Рублева является по отношению ко гробу Сергия как бы запрестольным образом. Его евхаристический смысл, выражен, помимо получившей сложные толкования темы, и в самой композиции. Форма дискоса посредине стела повторена внутренними контурами боковых ангелов, образующих очертания такой же огромной чаши. Вместо евхаристического агнца, лежащего в дискосе, она заключает среднего ангела — Спаса, в соответствии с литургическим смыслом темы. Эти же очертания дискоса повторены еще раз внизу, образуемые внутренними краями подножий. Такими «несходными подобиями», по выражению Дионисия Ареопагита, связаны воедино три легкие крылатые фигуры, замкнутые и обособленные в овеем единстве.
Смысл темы, выраженный посредством композиции, исключает помещение этой иконы в ряду с другими. Единая и одинокая, Троица Рублева, по замыслу своего творца, должна была занять исключительное место в Троице-Сергиевом монастыое — стать вечной всенародной «похвалой» его основателю, преподобному Сергию.
В пользу развитого выше предположения о первоначальном месте Троицы Рублева говорит нахождение ее у главного входа в Троицкий собор. Общеизвестно, что главным входом в церковное здание русского средневековья считались южные двери. Через них вступали в собор игумен, князь, царь, патриарх. Эти двери были особенно роскошно украшены; если неподалеку от собора находились палаты или хоромы, то нередко от них в южные двери вел крытый ход.
В Троице-Сергиевой Лавре на юг от Троицкого собора были расположены царицыны хоромы и игуменские покои. Особое значение южного входа отразилось в оформлении его, сохранившемся до недавнего времени. Западная паперть, пристроенная в XVI веке, имела также дополнительное крыльцо на южную сторону. На иконе XVII века с видом Троице-Сергиевой Лавры сохранено особое значение южного входа, перед которым изображена коленопреклоненная братия монастыря.
В 1392 году, на почетном месте у южной стены деревянного храма, погребли перед алтарем Сергия. В 1426 году в юго-западном углу сменившего деревянный храм каменного собора, где на том же месте, что и раньше, но «на вскрытии», находилась гробница Сергия, похоронен князь Радонежский Андрей — Савва, тесть Василия Косого, последнего в роду князя Юрия Звенигородского, на средства которого тремя годами раньше был воздвигнут этот собор . Могиле его отведено важное место в соборе монастыря «иже в Маковце», выросшего на удельной земле Радонежских князей.
В свете этих наблюдений можно нижеследующим образом восстановить внутренний вид Троицкого собора в XV —начале XVI веков.
С главного входа, с порога южной двери, взорам посетителей открывалась Троица Рублева с ее светозарными, чистыми и прозрачными голубыми, пурпурными, зелеными и золотистыми тонами, особенно глубокими в обрамлении белокаменного надгробного сооружения. Расцвеченная красками деревянная рака Сергия сочеталась с колоритом Рублева, гармонически воплотившим лучшие традиции народной живописи, сказавшиеся и в росписях по дереву — «гробе повапленном».
У изголовья гробницы и на стене за ней висели вложенные великими княгинями пелены, принесенные в дар Троице и Сергию. Над лещадным полом, покрытым кое-где коричневыми «войлоками», стены собора обходили узорные «полотенца», на алтарной преграде увешанные шитыми пеленами и покровами, которые ласкали взор мягкими переливами шелковых и золотых нитей, сиянием жемчуга и блеском самоцветов. Алтарную преграду увенчивали стоявшие на трех тяблах праздничные, деисусные и пророческие иконы. Выше стены и своды были покрыты фресками кисти Андрея Рублева и его дружины, вместе с иконостасом украсившими темный тесный собор религиозными образами, в которых нашла свое отражение красота реального мира, окружавшего художников. В них сказались прелесть цветущих полей, сумрак дремучих лесов и медленное струение рек, среди которых был расположен в то время монастырь.
После того, как эта статья была сверстана, опубликовано исследование архитектора В. Балдина «Архитектура Троицкого собора Троице-Сергиевой лавры» («Архитектурное наследство», 6, М., 1956).
Во время последних реставрационных работ в соборе, в кладке южной части преграды со стороны алтаря обнаружен откос двери, расположенной симметрично северной, т. е. посредине между юго-восточным пилоном и южной стеной. Это не опровергает гипотезы о первоначальном местоположении Троицы Рублева, так как она стояла в ногах особого надгробного сооружения, не примыкавшего к алтарной преграде.