П.П. Кончаловский. Из книги Л. Мочалина "Неповторимость таланта". 1966. Автор: Л. Мочалов
Исследователи отмечают, что уже в первые послереволюционные годы укрепляются реалистические начала в творчестве мастера, высветляется его палитра, произведения становятся пространственнее, в ниж явственнее проступает ощущение реальной световоздушной среды. Постепенно расширяется тематический диапазон живописи Кончаловского. Революция, наполнившая понятие Родины новым содержанием, вернула художнику его отечество.
В период после революции 1905 года — в то время, когда начинал Кончаловский, — понятие Родины все больше и больше становилось пустым словом. Прежняя Родина не была чем-то единым, раздираемая противоречиями и борьбой классов. Новой Родины
не видел, да, пожалуй, и не предвидел. Это может объяснить, почему тема России, являющаяся основной в творчестве и , остается вне круга творческих интересов раннего . Более того, он рвет связи с традициями русской национальной школы живописи, идет на выучку к французам. Конечно, «французом» живописец выглядел лишь в Москве. В Париже его воспринимали как славянина. Природа художника брала свое. Тем не менее субъективно, замыкаясь в узкоспециальных проблемах живописного ремесла, он абстрагируется от проблем национальной действительности. В годы Советской власти поворот художника к реализму означал и его обращение к национальной жизни.Большое значение в этом смысле имели для художника его неоднократные поездки в Новгород (1925—1928).
В Новгороде
прикоснулся к родной почве, и его искусство вобрало в себя живительные «соки земли». Пожалуй, впервые с такой силой художник ощутил, что он — русский и что мужественные фрески Новгорода, величавая простота его белостенных соборов и люди земли новгородской: голубоглазые с льняными волосами поозёры, бронзовйлицые первозданно грубоватые мужики и расторопные ямщики новгородцы — это его сокровенное достояние, его Родина. Художника поражает «героика быта» рыбаков и крестьян, которая связывается в его представлении с величавой мощью древнерусской живописи. Однако Кончаловский не пытается создать свой обобщенный образ России. Он просто погружается в гущу национальной жизни, жадно впитывает ее впечатления. Как и во всем, он исходит от конкретного.О. В. Кончадовская вспоминает: «Когда мы вернулись домой (из-за границы. — Л. М.), стало ясно, что в Европе видели все, а своих фресок не знаем, и по приезде Петра Петровича из Лондона на лето мы поехали в Новгород Великий. Три лета подряд мы жили под Новгородом, и на Ильмень-озере в Юрьевской слободе, и в Антониеве монастыре. Этот период был громадным этапом в творчестве Петра Петровича».
Картина «В трактиреВ трактире. 1925Холст, масло, 138 х 181Государственный Русский музей» (1925) изображает типично жанровую сцену. Подвыпившие мужики в трактире ведут веселый и лукавый разговор. Двое из них, видимо, «охмуряют» третьего, тот растерянно улыбается, почесывая затылок. Словом, ситуация простейшая, почти пустяковая. Но частный момент получает длительность существования в искусстве благодаря сочной живописи художника, благодаря его полнокровному и «вещному» ощущению жизни. словно бы «выминает» из краски предметы: дубленые полушубки людей, стол с белой складчатой скатертью, темно-зеленые бутылки, черно-лиловый мех шубы, кумачовые ямщицкие кушаки и красный расписной поднос на буфете и белые пузатые чайники. Живописец передает само «мясо» вещей. Бытовая пустяковина становится фактом искусства.
«Возвращение с ярмаркиВозвращение с базара. 1926Холст, масло, 180 x 330Государственный Русский музей» (1926) — картина более эпичная, размер ее, по сравнению с предыдущей работой, значительно больше, формат — удлинен, «раздвинут в стороны». Вплотную разглядывая людей, художник открывает за ними раздольный приильменьский пейзаж. И здесь сюжет элементарен: бойкая лошаденка везет с ярмарки крестьян. Собственно, сюжета нет, есть незатейливая сцена, увиденная как будто случайно, но раз и навсегда. Прав В. А. Никольский, говоря, что композиция картины представляется «каким-то куском еще более грандиозного замысла, она свободно развертывается перед мысленным взором зрителя и влево, и вправо». Сила картины в том, что она вводит зрителя в непосредственное соприкосновение с жизнью. Кажется, самой живописью передано дробное погромыхивание, тряска тележной езды! Люди сидят так, как будто их поминутно подбрасывает. Их фигуры, написанные «в упор», полновесны и «почвенно-достоверны». Художник со вкусом живописует синевато-металлический блеск ободьев, лоснящийся бок лошади, обтертое дерево телеги, обветренные загорелые лица крестьян. Его живопись словно бы доносит до зрителя запахи дегтя и сена, конского навоза и придорожной пыли, свежей луговой травы и озерного ила.
По живописи картина «Возвращение с ярмаркиВозвращение с базара. 1926Холст, масло, 180 x 330Государственный Русский музей» наиболее суриковская из всех произведений Кончаловского. Обращение к теме, которая затрагивала жизнь народа, видимо, заставило более пристально взглянуть на творческий опыт своего гениального тестя. В картинах новгородского цикла , по сути дела, по-новому возвращается к крестьянскому жанру передвижников. Его восприятие жизненных явлений живописно обогащается. Но дальше их непосредственного восприятия художник не идет. Он не осмысляет, а живописно осязает фрагменты жизни. Сам считал, что ему не все удалось в рассмотренных картинах. Он был «обижен» на тематику, которая, по его мнению, «навалилась чересчур и подмяла под себя живописца». В действительности дело было опять-таки в односторонности творческого метода , в его исключительной установке все брать от натуры. В данном случае сама натура, сам изобразительный мотив вели за собой художника. И хотя он не пришел и, видимо, не мог прийти к созданию обобщенного образа, тем не менее его картина «Возвращение с ярмаркиВозвращение с базара. 1926Холст, масло, 180 x 330Государственный Русский музей», воспринимаемая как часть какого-то большого целого, вызывает многочисленные жизненные ассоциации. Метод Кончаловского не проявился здесь в чистом виде. Художника, возможно помимо его воли, увлекли образы людей и природы, увлекла тема, на которую он обижался. Если в «Возвращение с ярмаркиВозвращение с базара. 1926Холст, масло, 180 x 330Государственный Русский музей» и есть элементы натюрмортности, то они органически включаются в образный строй картины, передающей течение жизни.
В том же 1926 году живописец создает весьма характерное для его творческого кредо произведение. Это групповой портрет-картина. Художник изображает себя в кругу семьи. Присутствующие обращены в его сторону, а он что-то произносит с видом доброй профессорской важности, подчеркивая значительность сказанного жестом. Оказывается, он говорит своему сыну: «Миша, пойди за пивом!Миша, пойди за пивом. 1926Холст, масло, 145 x 205,5 » — так называется картина. Название ее, конечно, шуточное, вызывающе-задорное. Однако за шуткой — декларация художника: «повод для картины может быть любой — была бы живопись». Живопись портрета действительно крепкая, по-кончаловски сочная, ядреная. И все же произведение в целом получилось неорганичным, даже в чем-то надуманным. Оно напоминает натюрморт, составленный... из людей. Здесь течения жизни мы уже не чувствуем. Полемика увела художника в сторону от решения средствами живописи образных задач. Его декларация доказала лишь обратное тому, что он хотел доказать. А именно: для живописца не может быть безразлично то, чему он посвящает свою картину.
Если в новгородских картинах, элементарных по сюжету и представляющих собой как бы «куски» жизни, метод
в основном оправдывал себя, то в других картинах с более сложным замыслом он обнаруживает свою несостоятельность.Попытка достичь монументального обобщения в «Купании Красной конницыКупание Красной конницы. 1928Холст, маслоЦентральный музей Вооружённых сил» (1928) приводит художника к неудаче. Несмотря на ряд отлично написанных, трепетных «кусков» (например, изображение серой лошади в ее очень живом повороте), картина в целом производит впечатление искусственно сочиненной. Люди кажутся плохо согласованными в своих движениях натурщиками, между ними нет естественной, непринужденной взаимосвязи; их жесты, повороты голов, выражения лиц явно нарочиты и неубедительны. Желая героизировать образы, увидеть реальное сквозь призму идеального, художник вступает в чуждые для него владения.
Творческий метод
в еще большей степени непригоден в тех случаях, когда живописец берется за историческую тему, требующую не только умения видеть то, что есть, но и умения прозревать то, чего уже нет. Таким даром прозрения обладал . Такого дара не было у . Не был он и психологом, воспринимая человека прежде всего как натуру, как живописно-пластическое явление, а не как духовно неповторимую сущность. В изображении человека он шел «извне», а не «изнутри».