Пейзажи Александра Иванова. 1974. Автор: Г.А. Загянская
Еще один до сих пор бытующий вариант отношения к картине высказал художник Г. Дестунис, считавший, что
обратил живые образы картины в «механическое орудие идеи». Подобное мнение не было единичным. Часто оно складывалось вне зависимости от того, насколько интересной представлялась высказывающимся сама идея картины.всегда был легко уязвим — известно его постоянное желание «проверить» на природе сведения, которые он «зачерпнул, копируя Рафаэля», стремление сравнивать и «сличать» этюды, выполненные с натуры, и произведения античного искусства, старые и новые пейзажи Палестины, Ветхий и Новый заветы и даже старое и новое издание книги Штрауса, которой он пользовался при работе над Библейскими эскизами. Здесь можно усмотреть недостаток уверенности, излишний аналитизм; даже , давший художнику исключительно высокую оценку, обмолвился, что «ум был более таланта».
В интересной статье «Иванов и Пуссен» А. Бакушинский проследил постепенное развитие композиционного замысла «Явления Христа народуЯвление Христа народу (Явление Мессии). 1837—1857Холст, масло, 540 x 750Государственная Третьяковская галерея». Он выяснил, что от композиционного расположения в овале, задуманного в духе времени, как у или , возвращается к фронтальной композиции классицизма. В отдельных фигурах композиции исследователь замечает вольное или невольное сходство с Пуссеном. Бакушинский делает вывод: Иванов не выдерживает соревнования с прогрессивными устремлениями времени и поддается влиянию назарейцев и Торвальдсена. Картина не удается, хороши лишь этюды к ней, а также прекрасное чувство формы, «совершенство выразительного и обобщенного». Об (в который раз!) устанавливается мнение как о нерешительном художнике, беспрестанно оглядывающемся на прошлое.
Разделяя картину и этюды, Бакушинский противоречит сам себе. Если картина знаменовала возвращение к традиции, к Пуссену, то зачем Иванов выполнял к ней такое огромное количество пейзажей?
Необходимо выйти из замкнутого круга: этюды — картина — этюды, наметив более сложные связи между ними. В таком случае более полно выявятся достоинства самих пейзажей. Тогда отмеченные ранее недостатки Иванова как пейзажиста (например, недостаточно «простое», по сравнению с Моне, видение) окажутся достоинствами; значение
будет шире, чем предшественника импрессионистов.У
, писавшего пейзажи при обстоятельствах, на которых следует подробно остановиться, вырабатывается новое воззрение на природу, опережающее свое время и вместе с тем остающееся совершенно особым порождением русского искусства первой половины XIX века. Место пейзажей в творчестве и в истории искусства определится на более сложной основе, нежели на возможности решительного отторжения их от картины или рассмотрения их как сугубо подготовительного материала.Исследование внутреннего соответствия, органической связи между пейзажами и остальным творчеством художника, а также между пейзажами и его мировоззрением поможет более четко представить характер достижений художника. Одновременно более рельефно будет выглядеть философское начало пейзажного творчества
.Упреки в равнодушии, бесстрастности Иванова-пейзажиста, встречающиеся у некоторых исследователей, покажутся особенно неуместными. Исследование двух начал — непосредственности пленэрного видения и обобщающего философского ощущения мира — поможет углубить представление об
-новаторе, который понял ценность старой системы, выделил из нее определенную линию, способную «проверить» классицизм натурой, то есть обновить его в условиях русского искусства первой половины XIX века.