В.В. Стасов. Из серии «Массовая библиотека». 1948. Автор: А.К. Лебедев
В статье «Художественная статистика» Стасов подверг резкой критике политику самодержавия, которое в 80-х годах, в период реакции, всячески препятствовало проникновению в школы «кухаркиных детей» и закрыло двери Академии художеств для выходцев из народа.
В своей статье «Выставка в Академии художеств» (1867) он высоко оценивает картину Неравный бракНеравный брак. 1862Холст, масло., 173 x 136Государственная Третьяковская галерея» за выраженное в ней обличение бесправия женщины. Разбирая ее содержание, он пишет: «Старый генерал, полуразрушенная мумия с звездами на груди и, вероятно, мешками золота в шкатулках, венчается с молодой девочкой, у которой глаза опухли и покраснели от слез — это проданная заботливой матушкой или тетушкой жертва». «Кажется, так и видишь в самой действительности этого старого жениха, с торчащими последними волосами, распомаженными и раздушенными, видишь его трясущуюся голову... кажется, слышишь, что думает эта несчастная проданная девочка, которая уже подает руку священнику, а сама с поникшей головой и опущенными глазами чуть не отвертывается от противного старого Жениха, искоса на нее поглядывающего; руки у нее точно мертвые, они готовы упасть, венчальная свеча, кажется, вот-вот выскользнет из похолодевших пальцев и зажжет богатые кружева на платье, о которых она теперь забыла, а они, наверное, играли важную роль, когда все близкие уговаривали бедную девушку выходить за богатого генерала».
«Раскрыв, таким образом, художественный образ, объяснив и осудив смысл изображенного явления, Стасов подчеркнул, что «этот мотив — чуть не всякий день везде повторяющийся».
Каждый его разбор построен так, как будто перед глазами зрителя находится сама жизнь, а не только ее отражение в искусстве.
О репинских «БурлакахБурлаки на Волге. 1872—1873Холст, масло, 131,5×281 смГосударственный Русский музей» он пишет: «Перед Вами широкая, бесконечно раскинувшаяся Волга, словно млеющая и заснувшая под палящим июльским солнцем. Где-то вдали мелькает дымящийся пароход, ближе золотится надувающийся парус бедного суденышка, а впереди, тяжело ступая по мокрым отмелям и отпечатывая следы своих лаптей на сыром песке, идет ватага бурлаков. Запрягшись в свои лямки и натягивая постромки длинной бичевы, идут в шаг эти одиннадцать человек, живая машина возовая, наклонив тела вперед и в такт раскачиваясь внутри своего хомута».
Оценивая появившуюся картину Боярыня МорозоваБоярыня Морозова. 1887Холст, масло, 304 x 587,5Государственная Третьяковская галерея» и обрисовав в ярких красках фанатическую раскольницу и всех этих сочувствующих и глумящихся над ней людей, Стасов обращается к самой русской жизни XVII века и говорит: «...Нас не могут более волновать те интересы, которые двести лет тому назад волновали эту бедную фанатичку… но нельзя не преклониться перед этой силой духа, перед этой несокрушимостью женского ума и сердца боярыни, сокрушавшейся, по понятиям народа, о его нуждах и горе».
««Мы пожимаем плечами на странные заблуждения, на напрасные, бесцветные мученичества, но не стоим уже на стороне этих хохочущих бояр и попов, не радуемся с ними тупо и зверски. Нет, мы симпатичным взором отыскиваем в картине уже другое: все эти поникшие головы, опущенные глаза, тихо и болезненно светящиеся, все эти кроткие души, которые были в эту минуту лучшие и симпатичнейшие люди, но сжатые и задавленные, а потому не властны они были сказать свое настоящее слово...»
Достойны внимания стиль, характер и методы критики Стасова.
Стасов вскрывал прежде всего идею произведения. Только исходя из содержания произведения, он рассматривал и его форму, причем не раз указывал художникам на недостатки их художественного языка, на недостатки рисунка, тусклость колорита, призывал к совершенствованию мастерства.
«...Как бы велико и прекрасно ни было содержание, наше время из-за него одного не помирится с неумелостью формы; больше чем когда-либо оно требует от художника строгого, глубокого учения, мастерства, полнейшего владения средствами искусства, иначе признает произведения не художественными», — писал он.
Важной особенностью критического метода Стасова является и его историзм. Он никогда не рассматривал новых явлений художественной культуры, не оглядываясь на историю искусства. Он хорошо понимал огромное определяющее значение окружающей общественной жизни в формировании искусства той или другой эпохи и вместе с тем учитывал роль внутренней связи явлений искусства. Так, рассматривая искусство передвижников как детище общественного подъема 60—70-х годов, он видит в художнике
своеобразного предшественника этого направления. А в свою очередь к протягиваются Стасовым творческие нити от малых голландцев и английского художника XVIII века Гогарта.Рассматривая каждое новое произведение художника, Стасов разбирает его в связи с предшествовавшими работами этого мастера, определяя, таким образом, его творческий путь. Это дает критику возможность всегда отмечать рост и дальнейшее развитие художников, отмечать в их творчестве появление новых особенностей.
Критика Стасова отличалась широтой охвата культурных явлений. Изобразительное искусство разбиралось им в теснейшей связи с литературой, архитектурой и музыкой. Стасов, например, видел в русской литературе «старшую сестру» изобразительного искусства, более передовую и развитую. Поэтому сравнение живописи с литературой звучало у Стасова высокой похвалой.
«Бурлаков на ВолгеБурлаки на Волге. 1872—1873Холст, масло, 131,5×281 смГосударственный Русский музей».
— реалист, как Гоголь, и столько же, каж он, глубоко национален. Со смелостью у нас беспримерной он... окунулся с головою во всю глубину народной жизни, народных интересов, народной щемящей действительности», — говорил Стасов в связи с появлением репинских «Разбирая отдельные произведения
, Стасов сравнивает их с произведениями Островского, работы — с произведениями Тургенева, отдельные репинские картины — с творениями Пушкина и т.п. Стасов в ряде случаев сравнивает произведения живописи и скульптуры с произведениями музыкальными. Так, например, он написал большую специальную статью о и Мусоргском, в которой проводит параллель в их творчестве и рассматривает обоих художников как сыновей эпохи общественного подъема 60-х годов.Как особо положительную черту критической деятельности Стасова надо отметить его повседневную дружескую и товарищескую помощь художникам. Владимир Васильевич был критиком-другом, товарищем, советчиком художников и всем, чем мог, помогал их творческому росту. Стасов давал художникам в связи со стоявшими перед ними творческими задачами многочисленные справки и, советы по самым различным областям знания. Когда Славянские композиторыСлавянские композиторы. 1972Холст, маслоМосковская государственная консерватория Москва», Стасов подбирает ему биографический материал о персонажах картины; когда работает над «Царевной СофьейЦаревна Софья Алексеевна через год после заключения ее в Новодевичьем монастыре, во время казни стрельцов и пытки всей ее прислуги в 1698 году. 1879Холст, масло, 204.5 x 147.7Государственная Третьяковская галерея», Стасов отыскивает ему старинные изображения Софьи. В период работы над статуей «СпинозаСпиноза. 1882МраморГосударственный Русский музей» Стасов неустанно помогает ему своими справками о быте, костюмах, утвари, нравах Голландии XVII века. Будучи хорошо знаком с библиотекарями крупнейших книжных хранилищ столиц европейских государств, Стасов постоянно обращается и к ним с целью отыскания по редким изданиям нужного для его друзей-художников материала. Под влиянием дружеских указаний и советов Стасова были созданы художниками, в том числе и , многие выдающиеся произведения русской живописи и скульптуры. По указаниям Стасова значительно переделал и улучшил свою картину «Не ждалиНе ждали. 1884—1888Холст, масло, 160,5x167,5Государственная Третьяковская галерея». Художники глубоко ценили и уважали эту дружбу критика, делясь с ним своими творческими планами, впечатлениями и мыслями.
пишет картину «В мастерскую
, куда доступ был закрыт для всех, Стасов имел свободный вход. Большой благодарностью маститому критику звучат адресованные ему письма художников.В своем письме к Стасову
говорил (1896): «Я горжусь дружбой такого великого гражданина, как Вы, носившего в себе такую великую душу, души которого хватает на всех и все, что дорого русскому искусству и человеческому вообще. Но мне хотелось сказать Вам вот что: вчерашнее мое торжество было завоевано Вами, и завоевано победоносно, со славой».Вместе с тем критика Владимира Васильевича отличалась прямотой. Даже в отношении наиболее близких ему художников, которых критик считал при этом выдающимися мастерами, Стасов не изменял этому принципу.
Положительной чертой художественной критики Стасова является ее систематичность. Выступая на протяжении полувека своей деятельности по поводу всякого сколько-нибудь значительного события в области изобразительного искусства, он не оставлял без внимания ни новых произведений художников, ни лекций по искусству, ни выставок, ни художественного образования, ни новых художественных обществ, ни критических выступлений газет и журналов. Такая систематичность художественной критики, опиравшаяся на серьезное повседневное изучение художественной жизни, сильно повышали ее воздействие на общество и способствовала установлению крепкой связи автора с художниками и широкими кругами общества.
Статьи Стасова были рассчитаны не только на специалистов, но и на широкие массы читателей. Они отличаются простотой, образностью, доступностью и увлекательностью, зачастую содержат в себе народные поговорки и пословицы.
В его полемических выступлениях постоянно приводятся образы, взятые из литературы. Например, по адресу художников, отходящих от идейного реализма и национальных тем в искусстве в сторону академизма, Стасов говорил, что они — перебежчики, как «Андрий Бульба в чужом стане, в объятиях красавицы-польки, позабыв и долг, и стыд, и честь, и правду».
Он остроумен и умеет обратить доводы противника в злую над ним карикатуру. Так, например, борясь за свободный выбор тем дипломных работ студентами, оканчивающими Академию художеств, Стасов, возражая на статью ректора Академии Бруни, которого называет «адвокатом Академии», пишет: «Адвокат Академии» продолжает воображать, что нет никакого способа решить, кто между учениками достоин какой-нибудь награды, если не засадить их за одну и ту же тему. Это почему? Он делает тем очень плохой комплимент Академии, он как будто утверждает, что академические специалисты в состоянии рассудить только между предметами совершенно одного содержания, а коль скоро это содержание будет разное, то они уже тотчас и растеряются. После этого неужели можно решить только, который из двух персиков лучше, а если будет вопрос в том, что лучше: хороший персик или скверная репа, то мы должны уже сесть на мель».
В полемике с реакционной газетой «Новое время», которая нелепо пыталась «развенчать» передвижников сравнением их творчества с произведениями Льва Толстого, Стасов писал: «На графа Льва Толстого тоже очень хороши ссылки... Граф Лев Толстой теперь уже обратился для писателя «Нового времени» в колотушку, чтоб по головам бить тех, кто не нравится. Кто сомневается, что Лев Толстой великий писатель? Но кто же сказал, что все должны создавать свои произведения только на его манер и ни шагу в сторону? Что у него есть, то непременно и подавай, а не подали — сейчас хлоп по голове. На, мол, тебе, зачем ты не Лев Толстой! И просто, и умно».
Стасов, как и неотделимые от него «артельщики» и передвижники, выступал со смелой, полной боевого демократизма, критикой старого, отжившего, феодально-крепостнического мира. Это было сильной стороной работ Стасова. Но он не видел ясных путей преобразования общества. Он исходил только из одного горячего желания «разумной» и «естественной» жизни, исходил из веры в счастливое будущее человечества. С развитием общества, усложнением общественных отношений Стасов не мог понять многих явлений окружающей жизни. В связи с этим непонятыми остались для критика и многие явления искусства 90-х и 900-х годов. Будучи передовым демократическим художественным критиком на протяжении нескольких десятилетий и оказывая огромное влияние на развитие искусства эпохи реформ и пореформенного периода, Стасов в 90-х годах утратил в известной степени свое былое влияние на судьбы искусства, хотя его горячие выступления в защиту идейного реалистического искусства против мистики, символики и формализма до конца жизни были правильными и прогрессивными.
В период своего расцвета критика Стасова была полна чувства гражданского долга. Она пестовала растущее национальное искусство. Она развивала любовь к нему, а через него к родине у широких масс русского общества. Она участвовала в демократическом движении эпохи и горячо боролась своими средствами за жизненные интересы широких народных масс. Стасов был не только критиком произведений музыки, живописи и скульптуры, но и выдающимся знатоком истории искусства, в частности истории прикладного и декоративного искусства. Им был создан капитальный труд по истории орнамента. Его археологические изыскания древнейших изображений в крымских пещерах представляют большой интерес для науки.
Память о Стасове дорога нашему народу. Прав был Репин, когда предсказывал, что значение выдающегося критика будет по достоинству оценено в будущем.
«Этот человек гениален по своему складу, по глубине идей, по своей оригинальности и чутью лучшего, нового, его слава впереди, — писал
о Стасове. — Но через много лет, когда все больше и выше будут всплывать оригинальные создания Даргомыжского, Мусоргского и других, которые все еще забрасываются навозом рутины, к Стасову обратятся и будут удивляться его прозорливости и верным положениям о несомненных достоинствах созданий искусства».Слова
сбылись. В советскую эпоху Стасов оценен высоко и по достоинству.Критическая деятельность Стасова представляет собой богатейшее наследие, которое необходимо глубоко изучать в интересах развития советского искусства и нашей художественной культуры.