Лисицкий (Эль Лисицкий) Лазарь Маркович (Мордухович) [1890—1941]
Проун 19D. 1921
-
- Название Проун 19D
- Год создания 1921
- Все работы автора Всего: 7
Описание
Пожалуй, наиболее выдающимися в творческом наследии
являются работы, которые художник назвал «проунами» («проекты утверждения нового»). Возникновение проунов связано с пребыванием художника в Витебске в 1919-1920 годах, с его участием в знаменитом «витебском ренессансе» (по выражению Е. Ф. Ковтуна). В Витебск пригласил , организовавший там Народную художественную школу. С лета 1919 года стал вести в школе архитектурную мастерскую, а также преподавать графику и печатное дело. Осенью этого же года в Витебск прибыл , с которым познакомился еще раньше в Москве. Уже тогда принципы супрематизма произвели на него сильнейшее впечатление. Их воздействие оказалось столь значительным еще и потому, что вполне соответствовало и революционному мироощущению художника, и складывающемуся творческому методу. Немалое влияние оказывала сама личность , его властность, энергия, непоколебимая вера в новые горизонты, открываемые супрематизмом - искусством новой, революционной эры. В начале 1920 года в коллективе учеников и преподавателей школы возникла группа «Уновис» («Утвердители нового искусства»), «Целью Уновиса было полное обновление мира искусства на основе супрематизма и преобразование посредством новых форм утилитарно-общественного аспекта жизни». В отделе рукописей ГТГ хранится машинописный, богато иллюстрированный и оформленный альманах «Уновис». Его многочисленные материалы (в том числе теоретические статьи, воспоминания) подробно повествуют о различных сторонах бурной, активной деятельности группы в 1919-1920 учебном году. О совместной работе и свидетельствует так называемый «Эскиз занавеса» для украшения зала, где заседал Комитет по борьбе с безработицей, некоторые литографии , в основу которых положены супрематические композиции . Особенно любопытны имеющиеся в галерее рисунки учеников витебской школы этого периода, созданные под непосредственным воздействием супрематических композиций Малевича и проунов . В числе активных членов «Уновиса» были талантливые молодые художники И. Чашник, Н. Суетин, Л. Юдин, Л. Хидекель. Эмблемой группы стал красный квадрат. Эта эмблема имеется на оборотной стороне одного из первых проунов 1919 года. Термином «проун», на наш взгляд, можно называть как отдельные произведения, так и обозначать особый мир, искусство особых форм и их взаимодействий. Известно определение, данное самим художником.«Проун - это пересадочная станция от живописи н архитектуре». В мире проунов
супрематические плоскости обрели объем, архитектонику, ошущение космической пространственности. «Мы на своей последней станции супрематического пути взорвали старую картину и сделали ее саму миром, плывущим в пространстве. Мы вынесли ее и зрителя за пределы земли, и, нак планету, он должен повернуть картину и себя вокруг ее оси, чтобы ее постигнуть». Некоторые проуны действительно как бы предвосхищают то восприятие пространства, которое обретает человек, выходящий в космос. На одном из рисунков, находящихся в ЦГАЛИ сделана надпись «Аэро-гавань». Подобные проуны имеются и в Третьяновской галерее. Ощущение пространства как космоса влечет за собой новые взаимосвязи между предметами и окружающим миром, новые представления о покое и движении. В проунах нет фиксации верха и низа, равновесие существует в них за счет сильнейших взаимных притяжений между отдельными геометрическими телами. Сам художник неоднократно подчеркивал возможность равноправного существования проунов в различных ракурсах и планах. Таков, например, проун «Вираж. Энергийные плоскости», известный в разных проекциях, или «Проун вращения». Объемно-пространственные эксперименты и решения, запечатленные в проунах, стали неиссякаемым источником многих последующих работ Лисицкого. Они дали сильнейший импульс его деятельности по оформлению книг и журналов, выставочных стендов и интерьеров. «Проуновское» мышление отразилось в созданных художником театральных конструкциях, фотомонтаже, дизайне. Наконец, самая тесная и очевидная взаимосвязь существует между проунами и архитектурными проектами и замыслами . Так, в ряду эскизов и вариантов «горизонтального небоскреба» имеется проун на тему проекта, исполненный в технике коллажа. В названиях некоторых проунов («Город», «Мост») прямо заявлена их связь с архитектурными решениями. Проект передвижной ораторской трибуны, разработанный Лисицким и его учениками в 1920 году и получивший затем международное признание, также имел в своей основе проун. Но было бы заблуждением рассматривать проуны только как планы и чертежи будущих зданий или эскизы книжных обложек - нечто вроде детского конструктора, из которого можно, в случае необходимости, извлекать отдельные элементы и их варьировать. Проуны - это метод творческого мышления. Метод антидогматический по своей сути, которому свойственна смелость, раскованность, но одновременно и пластическая целостность, ясность архитектоники. Это целый мир, быть может, утопичный, но исходной предпосылкой его являются предметы и свойства мира реального. В коллекции Третьяковской галереи раздел проунов представлен многообразно и широко. Отметим, что в нем преобладают не законченные живописные проуны (как в других, главным образом зарубежных музейных и частных собраниях), но многочисленные наброски, эскизы, варианты. Эти беглые рисунки, исполненные карандашом или тушью, поистине драгоценны, ибо запечатлели воочию зарождение замысла, развитие и становление пластических идей художника. В совокупности они образуют подлинную творческую лабораторию, особенно интересную для исследователей искусства Лисицкого. Проуны, сделанные в технике коллажа или литографии, имеют более законченный характер. Существуют две серии (папки) литографированных проунов. Одна из них отпечатана в 1921 году в Москве (в ГТГ имеется девять проунов из этой папки). Вторая серия, так называемая «папка Кестнера» («Kestner-mappe») издана в Ганновере в 1923 году по инициативе руководителей художественного общества «Кестнергезельшафт». Принципы объемно-пространственных решений, заложенные в проунах, оказали несомненное воздействие еще на одно детище Лисицкого, созданное в короткий, но чрезвычайно плодотворный витебский период. Имеются в виду его фигурины к опере «Победа над Солнцем». Либретто оперы написал А. Е. Крученых, музыку - М. В. Матюшин, стихотворный пролог - В. В. Хлебников. История создания и постановки этой футуристической оперы неоднократно привлекала внимание исследователей. Впервые опера была поставлена в 1913 году в Петербурге в декорациях и костюмах Малевича. В 1920 году в Витебске силами группы «Уновис», «Победа над Солнцем» была представлена в костюмах В.М.Ермолаевой. Тогда же, в 1920-1921 году, исполнил свои эскизы костюмов для персонажей оперы в технике акварели, гуаши и туши. (Они хранятся в Третьяковской галерее.) В 1923 году в Германии по этим эскизам художник сделал папку цветных литографий (один экземпляр которой также есть в ГТГ). В таких фигуринах, как «Новый», «Забияка», в декорационной установке всего спектакля («системе театра») связь с проунами особенно очевидна. Судя по пояснительному тексту в папке литографий, фигурины мыслились как персонажи некоего «электромеханического шоу» - спектакля, основанного на синтезе современного искусства и новейшей техники. Тогда такой спектакль не был осуществлен. Между текстом либретто Крученых и образным звучанием фигурин Лисицкого имеется существенное различие. Либретто приходится «расшифровывать», но пробиваясь сквозь темные словосочетания и нарочитые алогизмы, «Победу над Солнцем» воспринимаешь как воцарение анархии, иррационального начала, победу над прошлым. «Новые: мы выстрелили в прошлое. Трусливые: что же, осталось что-нибудь? - Ни следа. Чтец: освобожденные от тяжести всемирного тяготения, мы прихотливо располагаем свои пожитки» и т.п. В фигуринах Лисицкого дано свое прочтение. В них торжествует яркий локальный цвет, мажорные ритмы, ясность и четкость архитектоники. В таких персонажах, нак «Новый», «Путешественник по всем векам», ощутим несомненный революционный пафос, введены даже элементы символики «красных» и «белых» (красная звезда у «Нового», красные полосы в костюме «Спортсменов»). Налицо несомненная стилистическая близость фигурин и агитационно-массового искусства Лисицкого революционных лет - его плакатов, праздничных росписей. С Витебском связано также зарождение интереснейшего архитектурного сооружения - проекта передвижной ораторской трибуны. Как упоминалось выше, проект был разработан в мастерской его учениками в 1920 году.В 1924 году художник его видоизменил и дополнил, вмонтировав фотоизображение Ленина. Трибуна стала подлинной сенсацией на Международной выставке театрального искусства в Вене в 1924 году, где она была показана впервые. К 1924 году относится замысел еще одного важнейшего архитектурного проекта Лисицкого - «горизонтального небоскреба». В Третьяковской галерее имеется четырнадцать листов, связанных с этой работой, получившей впоследствии более конкретное наименование «Небоскреб на площади у Никитских ворот». Это прежде всего очень красивый проун на тему проекта, ряд рабочих чертежей. Имеются также проекты небоскреба с разных точек Москвы: от Кремля, от Кудринской площади, с Тверского бульвара. Над этим проектом Лисицкий работал с огромным увлечением, придавая ему принципиальное значение. Позже в статье «Серия небоскребов для Москвы», опубликованной в 1926 году в журнале «Известия Аснова» он подробно и глубоко обосновывает как конструктивные особенности проекта, так и необходимость строительства в Москве подобных сооружений. Небоскреб предназначался не для жилья, а для административных учреждений. Его расположение определялось сложившейся радиально-кольцевой городской застройкой - в местах пересечения больших радиальных улиц с кольцом А (Бульварным) и кольцом Б (Садовым). Чтобы не мешать движению, небоскреб покоился на трех стойках-опорах. В них располагались лифты. На центральной раме консолями держались горизонтальные площади этажей. Под стойками предусматривалось размещение станций метрополитена. Несмотря на глубокое обоснование проекта, замысел «горизонтального небоскреба», как и все другие архитектурные проекты Лисицкого, не был осуществлен. Их постигла та же участь, что и подлинно новаторские проекты других наших выдающихся архитекторов 1920-х годов (назовем, например, имена К. Мельникова, Я.Чернихова, Н. Ладовского). О новизне и оригинальности мышления Лисицкого-архитектора свидетельствуют и другие проекты, имеющиеся в Третьяковской галерее: чертежи и эскизы текстильного комбината, дома-коммуны, здания библиотеки-читальни и другие. Одной из наиболее интересных работ следует признать проект яхт-клуба для международного стадиона на Ленинских горах. Работа над этим проектом началась в первые месяцы по приезде Лисицкого в Москву в 1925 году. Невзирая на постоянное недомогание, трудности московского быта, мастер работал очень интенсивно и напряженно. Уже в самых первых эскизах чувствуется стремление сочетать строгую целесообразность архитектурного сооружения с эстетической выразительностью всех его компонентов. В письме С.Х.Лисицкой-Кюпперс художник писал: «В основе этой работы лежит «Проун», эскиз которого я тебе позже нарисую». Действительно, контраст и взаимосвязь упруго-напряженных кубических объемов (корпусов здания) с предельной динамикой «молниеподобных» линий (межэтажных переходов) очень близок принципам архитектоники проунов. Эти же качества присутствуют в архитектурном решении интерьеров: театральных и кинозалов (так называемый «Проект зала с двумя экранами»), жилых комнат, библиотеки-читальни. В стилистике работ Лисицкого-архитектора есть нечто общее с произведениями мастеров конструктивизма. Но архитектурное мышление Лисицкого было более широким. Он никогда не отождествлял архитектуру и инженерное дело. Эстетическое воздействие архитектурного сооружения для него всегда оставалось наиболее важным критерием. Быть может, в этом была одна из причин успеха Лисицкого -оформителя грандиозных художественных и тематических экспозиций. Его можно назвать родоначальником этой своеобразной области художественного творчества. Новаторские идеи Лисицкого, его изобретательность и остроумие самым блистательным образом осуществлялись в больших международных выставках 1920-х годов в Кельне, Дрездене, Лейпциге, Штутгарте. Оформление павильонов Советского Союза на этих выставках (лучшим из них можно считать павильон на выставке «Пресса» в Кельне) оживленно комментировалось на страницах газет и журналов и принесло Лисицкому самое широкое международное признание. В коллекции Третьяковской галереи деятельность
-оформителя представлена очень многообразно - начиная от беглых набросков зала проунов на выставке 1923 года в Берлине и кончая эскизами для международной выставки, которая должна была состояться в Белграде в 1941 году. Оформительский талант обнаруживался не только в крупномасштабных работах, но и в интереснейших решениях «малых форм». Таков, например, оригинальный проект витрины книжного магазина издательства «Земля и фабрика», в котором использован эффект контраста движущихся элементов и неподвижных предметов. В 1935 году назначили главным художником Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. «Но, - как пишет С. Лисицкая-Кюпперс, - он был вынужден отказаться от этой работы, так как его идеи встречали резкое сопротивление со стороны руководства, а борьба ни к чему не приводила». Лисицкий оставил за собой только проектирование Главного павильона. Хранящиеся в галерее листы свидетельствует об огромной работе проделанной художником. Он выполнил планы павильона, отдельных залов и стендов, продумал оформление плафонов, светильников, декоративной скульптуры, металлических решеток и многое другое. В отдельных листах чувствуется изобретательность, столь характерная для прежних работ мастера. Но в целом серию эскизов для ВСХВ никак нельзя отнести к его удачам. Более того, в бесстрастно-симметричных общих планах, скрупулезно нарисованных деталях оформления почти невозможно узнать прежнего Лисицкого - автора смелых, революционных архитектурных идей, острых, оригинальных пластических решений. Но и такой проект, холодновато-корректный, профессионально-выверенный, был отвергнут. Определяющими чертами сооружений ВСХВ стали безвкусная пышность и оглушительная помпезность. Серия листов Лисицкого по оформлению сельскохозяйственной выставки огорчительна вдвойне. Это еще один его труд, который остался неосуществленным после длительной, напряженной работы. И кроме того, это удручающее свидетельство того, как была сломана, искажена творческая индивидуальность крупнейшего мастера в тисках тяжелейшей социально-культурной ситуации, сложившейся в стране во второй половине 1930-х годов. Последней оформительской работой стала Международная выставка в Белграде. Эскизы были начаты осенью 1940 года.Среди белградских листов есть весьма интересные, хотя и не достигающие уровня его работ лучших лет, например, макет буровой вышки, эскизы стенда пушнины. Но когда экспонаты выставки, сделанные по эскизам, были упакованы к отправке, фашистские войска оккупировали Белград. Как вспоминала Лисицкая-Кюпперс, «в неразберихе войны выставка пропала». О ее замысле дают представление немногие листы собрания галереи. Как упоминалось выше, последней работой смертельно больного художника стали два антифашистсних плаката. Рисунки для них также хранятся в собрании Третьяковской галереи. «Книги имеют свою судьбу». Перефразируя это старинное выражение, можно сказать, что и у произведений художников свои судьбы. Случилось так, что еще в 1920-е годы многие работы
с его персональных выставок в странах Европы попали в зарубежные собрания. В коллекции Лисицкого в Третьяковской галерее оказались работы, хранившиеся у автора. Здесь имеются вполне завершенные, «экспозиционные» произведения, но преобладают разного рода подготовительные материалы, эскизы, наброски, подчас не предназначавшиеся для широкой публики. Это в особенности характерно для раздела проунов, а также архитектурных и оформительских проектов. Сам в своём докладе «Новое русское искусство», отметив роль Татлина в создании конструктивного искусства, пишет, что «две группы создали конструктивизм - Обмоху (братья Стенберги, Медунецкий, Иогансон и т.д.) и Уновис... Первая группа работала в материале и пространстве, вторая - в материале и плоскости». Как видим, конструктивизм интересует не как замкнутое творческое течение, а как важный элемент нового стиля, в формирование которого внесли свой вклад и сторонники супрематизма («Уновис») и конструктивисты («Обмоху»). На раннем этапе формирования супрематизма, на этапе выхода из кубизма, у действительно были композиции, где изображались простые геометрические объемы. И все же на первых этапах развития супрематизма главное внимание обращалось на плоскостность и динамизм и все больше выявлялось пространство в картине. Введенный Малевичем белый фон создал в супрематических картинах некое бесконечное пространство (вернее, логический знак такого пространства), в котором плавали плоскостные элементы. Малевич от своих ранних объемных композиций, еще связанных с кубизмом, принципиально перешел к плоскостным элементам и развивал плоскостной кубизм не только как некий этап, а как стилистическую определенность своей концепции формообразования. Одновременно он последовательно занимался упрощением средств выразительности в рамках супрематизма, вводя все новые ограничения и доведя процесс упрощения до лаконичной «формулы стиля». Усложнение композиции, различные по конфигурации формы, изображение объемных элементов - все это было свойственно кубизму и футуризму и все это постепенно уходило из палитры средств и приемов выразительности на стадии формирования супрематизма. Малевич и свой метод преподавания в Витебских художественных мастерских строил на прохождении учениками стадий развития новейшего искусства, которые осваивались строго последовательно: от Сезанна через кубизм и футуризм к черно-белому плоскостному супрематизму. Уже в витебский период интенсивная отработка Малевичем «формулы стиля» была фактически закончена. Все это было проделано в рамках плоскостного станкового супрематизма, в котором потенциальные возможности варьирования композиций были весьма ограничены. Внешне это воспринималось тогда некоторыми как кризис супрематизма, хотя на самом деле супрематизм именно тогда, выработав на своей плоскостной станковой стадии «формулу стиля», созрел для экспансии в другие области предметно-художественного творчества. Супрематизм начал свой выход в предметный мир, не превращаясь из плоскостного в объемный, а разрывая рамки картины. Введя белый цвет («прорвав» синий цвет неба, по его словам), как бы бесконечно расширил пространство, в котором плавают плоскостные элементы. Но пространство это было принципиально иллюзорным: любая белая (или условно белая) поверхность становилась для плоскостных супрематических элементов бесконечным пространством. Супрематические элементы выходили из картины в предметный мир не в реальное пространство (вернее, не обязательно в реальное), а в иллюзорное пространство, которым могла стать поверхность любых предметов. «Все вещи, весь наш мир должны одеться в супрематические формы, - писал , - т.е. ткани, обои, горшки, тарелки, мебель, вывески - словом, все должно быть с супрематическими рисунками как новой формой гармонии». Речь, следовательно, шла тогда о плоскостном супрематическом орнаменте на реальных вещах. Именно в такой орнаментально-плоскостной форме и начал супрематизм свою экспансию в реальное пространство. Расписывались не только вещи, но и дома, и трамваи Витебска. Образно говоря, плоскостные супрематические элементы как бы вылетали из картины и приклеивались к любой поверхности (стене дома, плакату, вазе, трамваю и т.д.), создавая феерию простых, ярких декоративных элементов, стилистически объединяющих все, что ими было «украшено». Эта экспансия выпорхнувших из супрематических полотен плоскостных «орнаментальных» элементов хорошо передана в зарисовке С.Эйзенштейна: Странный провинциальный город. Как многие города Западного края - из красного кирпича. Закоптелого и унылого. Но этот город особенно странный. Здесь главные улицы покрыты белой краской по красным кирпичам. А по белому фону разбежались зеленые круги. Оранжевые квадраты. Синие прямоугольники. Это Витебск 1920 года. По кирпичным его стенам прошлась кисть ... Перед глазами оранжевые круги, красные квадраты, зеленые трапеции... Супрематические конфетти, разбросанные по улицам ошарашенного города...». Но 1920 год ознаменовался для супрематизма не только широким выходом в предметно-пространственную среду в виде плоскостного орнамента, но и тем, что уже была развернуто сформулирована идея внедрения его в архитектуру. Творческий тупик, который, казалось бы, намечался по мере того как исчерпывались потенциальные возможности формообразования в пределах живописи, был преодолен. Супрематизм выходил на новый оперативный простор. Как же сам Малевич оценивал этот важный этап в развитии супрематизма, его выход в предметный мир? Как он мыслил свое участие в этом новом предметно-пространственном супрематизме? В написанной в декабре 1920 года статье «Супрематизм» подвел итоги развития супрематизма, охарактеризовал его последний этап и рассказал о своих личных планах. «Супрематизм в своем историческом развитии, - пишет он, - имел три ступени: черного, цветного и белого. Все периоды проходили под условными знаками плоскостей, как бы выражая собою планы будущих объемных тел и, действительно, в данный момент супрематизм вырастает в объемном времени нового архитектурного построения... О живописи в супрематизме не может быть и речи. Живопись давно изжита... Установив определенные планы супрематической системы, дальнейшее развитие уже архитектурного супрематизма поручаю молодым архитекторам в широком смысле этого слова, ибо вижу эпоху новой архитектуры только в нем. Сам же я удалился в новую для меня область мысли и, как могу, буду излагать, что увижу в бесконечном пространстве человеческого черепа. Да здравствует единая система мировой архитектуры земли... Витебск. 15 декабря 1920.» К этому времени прошло немногим более года после того, как в каталоге десятой Государственной выставки в1919 году в Москве опубликовал статью-декларацию под тем же названием, «Супрематизм», а как много изменилось! В статье 1919 года писал: «Я прорвал синий абажур цветных ограничений, вышел в белое, за мной, товарищи авиаторы, плывите в бездну, я установил семафоры супрематизма». В 1920 году, как можно видеть, речь идет уже совсем о другом - о том, что живопись вообще изжита и что супрематизм идет в архитектуру и призывает уже не за собой, а как бы провожает своих последователей в дальнюю дорогу, в неведомую область архитектуры, куда сам он идти не собирается. Видимо, тогда, в 1920 году, в момент выхода супрематизма в предметный мир Малевич был склонен считать свою работу как художника выполненной и решил удалиться в «область мысли». Но каким же образом произошла эта быстрая эволюция в развитии супрематизма? По произведениям Малевича мы можем проследить весь процесс формообразования в его творчестве: видно, как он входит в кубизм, затем в футуризм, как идет процесс формирования всех трех стадий плоскостного супрематизма. Сам Малевич как художник проигрывает практически все основные варианты композиции, оставляя своим последователям уже дальнейшую детализацию. Но на стадии перехода в объемный супрематизм таких авторских живописных проработок у Малевича нет, а между тем в послевитебский период уже идет интенсивное проектирование архитектон и планит. Короче говоря, в творчестве самого Малевича между последней стадией плоскостного супрематизма и этапом архитектон и планит не хватает связующего их звена и виде объемных живописных композиций. Это трудно объяснимо, тем более, что в витебский период уже в 1920 году обозначился в идеях самого Малевича поворот к объему и к архитектуре. Не выполняли под руководством в Витебске такие упражнения и его ученики. Обратимся к трем учениками по Витебским художественным мастерским (Ф. Белостоцкой, М.Лерманом и Л.Хидекелем), ставшими впоследствии архитекторами. Их свидетельства особенно важны, ибо, как архитекторы, они четко и обостренно ощущают различие плоскостного и объемного супрематизма. Все они были свидетелями (и даже участниками) перехода плоскостного супрематизма в объемный и даже сами участвовали в этом процессе своими ученическими работами. Они свидетельствуют, что под руководством выполнялись работы в духе Сезанна, кубизма, футуризма и плоскостного супрематизма, создавалось праздничное оформление, расписывались интерьеры, керамика и т.д., но в объем не выходили ни в изображениях, ни в пространстве. Правда, делались под руководством пространственно-плоскостные учебные супрематические композиции. Черно-белый плоскостный супрематизм в словесной трактовке Малевича являл собой плавающие в бесконечном белом пространстве правильные геометрические плоскости. Было решено это словесное описание смоделировать в пространстве. И. Чашник и Н.Суетин выполняли под руководством эту операцию. Изображенные прямоугольные элементы в виде плоскостей поднимали над фоном композиции на разную высоту, занрепляя в пространстве. Создавалось впечатление плавающих в пространстве плоскостей. Эта операция еще раз доказывала, что в плоскостном супрематизме в станковых вещах были изображены именно плоскости, а не, например, объемы в ортогональных проекциях. Значит «слоеные» пространственно-плоскостные работы учеников - это все же еще плоскостной, а не объемный супрематизм. Пробел же между последней стадией плоскостного супрематизма и объемными работами группы Малевича в Ленинграде (с 1923 года) хорошо заполняют выполненные в 1919-1921 годах проуны Лисицкого и выполненные под его руководством учебные проекты учащихся Витебских художественных мастерских. Взаимоотношения художника и архитектора на этапе формирования стадии объемного супрематизма были, видимо, сложными. Лисицкий пришел в супрематизм на этапе, когда левая живопись «передавала эстафету» в формировании нового стиля архитектуре. Он оказался в этот момент в Витебске практически один на один с , и они вдвоем составили тот механизм, в котором в творческом диалоге супрематизм, несколько раз отразившись то от одного, то от другого, вышел через объемные композиции на плоскости в архитектуру. Процесс формирования стадии объемного супрематизма ускорился и тем, что Лисицкий был не только архитектором, но и художником. Поэтому у него не было периода ученичества у как у художника, он учился у него лишь как у создателя супрематизма. Лисицкий стремительно влетел в супрематизм и был как художник поглощен им без остатка. Так было и с другими. Но в случае с Лисицким важнее другое: находясь внутри супрематизма, он уже не как художник, а как архитектор оказался катализатором, ускорившим бурное формирование объемного супрематизма. Хочу еще раз повторить, что таланты и были различны. Супрематизм как стилеобразующая концепция - это, безусловно, детище . Лисицкий не был в процессе стилеобразования генератором формообразующих идей, но он сыграл значительную роль в выводе супрематизма через объем в архитектуру. В 1919-1921 годах создает свои проуны («проекты утверждения нового») - аксонометрические изображения находящихся в равновесии различных по форме геометрических тел, то покоящихся на твердом основании, то как бы парящих в космическом пространстве. Проуны были своеобразными моделями новой архитектуры, архитектоническими экспериментами в области формообразования, поисками новых геометрически-пространственных представлений, некими композиционными «заготовками» будущих объемно-пространственных построений. При этом сознательно делал ставку на архитектуру, рассматривая проуны как «пересадочную станцию на пути от живописи в архитектуру». Неслучайно некоторым из своих проунов он дает такие названия, как «Город», «Мост» и т.д. Позднее использовал некоторые из своих проунов при разработке конкретных архитектурных проектов (горизонтальные небоскребы, жилой дом, яхт-клуб, мост, выставочные интерьеры и др.). Если говорить о происхождении проунов, то они, видимо, от плоскостного (на белом фоне) супрематизма и от космических су-премов Малевича. Космические супремы в отличие от плоскостных элементов обычных супрематических композиций все же можно было себе представить как ортогональные проекции объемных элементов в беспредельном пространстве (Лисицкий, как архитектор, вполне мог «прочитать» именно так эти супрематические «проекты» Малевича). Все у Малевича летало в пространстве вроде бы без низа и верха. начал свою деятельность в качестве катализатора стадии формирования объемного супрематизма как бы с двух концов - с выявления объемов плавающих в пространстве элементов и с уроков черчения студентам Витебских художественных мастерских. В проунах он сначала подхватил идею плавания элементов в пространстве, но дал плоскостным супрематическим элементам объем, и все изменилось. Они начали спускаться на землю, так как он, будучи архитектором, так рисовал объемы, что они имели низ и верх. Он их крутил по-разному (естъ проуны - по кругу), отрывал от земли, но все равно элементы его проунов превращались в архитектонические объемы, т.е. имеющие низ и верх, даже если они и парили на белом фоне. Когда же под руководством Лисицкого студенты витебского училища стали делать макеты, а затем и архитектурные проекты -все встало на свое место. Это были уже просто архитектурные композиции - по этому пути и пошла затем работа в ГИНХУКе. Супрематизм как всеобщая стилеобразующая концепция формообразования уже на ранних стадиях имел тенденцию к выходу из картинной плоскости в предметно-пространственную среду. Малевич, разумеется, понимал всеобщность отрабатываемой им «формулы стиля». Но эта «формула» до какой-то стадии развития супрематизма требовала защитных границ станковой картины. Она переживала некий утробный период развития, уточняясь и совершенствуясь. К витебскому периоду супрематизм уже, можно сказать, исчерпал возможности станкового варианта и уже созрел для выхода в предметно-пространственную среду. Но сначала, как отмечалось выше, супрематизм вышел из картины не объемом, а плоскостным орнаментом, т.е. он вышел не в объем и не в предмет, а на объем и на предмет. И такой его орнаментальный выход в предметно-пространственный мир был подготовлен довитебскими этапами. В Витебске же был подготовлен выход супрематизма в объем, в предмет, в архитектуру. Это было заложено при активном участии Лисицкого и бурно прорвалось на послевитебском этапе в архитектонах, планитах и т.д. Итак, один из каналов кристаллизации объемной стадии супрематизма - это проуны . Они широко известны, и нет смысла подробно их анализировать, их облик говорит сам за себя: они порождены супрематизмом, воспринятым архитектором с характерным для этого специалиста объемно-пространственным мышлением. Не цвет, а именно объемные потенции «формулы стиля» усмотрел в супрематизме . Супрематизм уже на ранних стадиях его развития интуитивно воспринимался художниками как некий проект стилистической организации предметного мира. В супрематических картинах с самого начала просвечивала стилистическая проектность, но не отдельных предметов, а предметно-пространственной среды в целом. Масштаб этих «проектов» подчеркивался глубинной пространственностью фона и тем, что прямоугольники были расположены диагонально. Это были как бы кадры проектируемой стилистики мира. Но перенос этой плоскостной супрематической стилистики в виде декора на поверхность предметов (на дома, сумки, керамику, трибуны, трамваи и т.д.) сразу снизил масштаб проектности супрематизма. Идея теряла масштаб - появилось впечатление «конфетти», что и отметил С.Эйзенштейн. Масштабность идеи была еще в какой-то степени видна в супрематичесних росписях на белом фарфоре, где вновь зазвучала проектность, но все же это была миниатюра проекта. Живописцы - последователи Малевича при попытках вывести супрематизм в предметный мир, как правило, снижали масштаб стилеобразующей идеи (например, сумки и платья О.Розановой и Н.Удальцовой). Адекватно масштаб стилистики супрематизма, пожалуй, первым из последователей Малевича почувствовал Лисицний. Он нашел путь перевода супрематизма из плоскости в предметно-пространственный мир, не снижая масштаба. Проуны и стали таким механизмом связи масштабных станковых композиций с масштабом архитектуры и города. Другим каналом влияния Лисицкого на выход супрематизма в объем была его методика преподавания в Витебских художественных мастерских. Лисицкий преподавал ученикам проекционное черчение. Это тогда воспринималось как новшество: в художественной школе появились чертежные инструменты, готовальни. Ученики увлеклись новым для них занятием. Если до в работах самого Малевича и были объемные фигуры, то в системе его преподавания в Витебске он доходил с учениками до последней стадии плоскостного супрематизма. же в упражнениях по проекционному черчению приучал учеников видеть в этих плоскостных супрематических композициях лишь одну из проекций объемной композиции. Это было неожиданно и увлекло учеников. Они начали под влиянием и под руководством Лисицкого выводить свои учебные плоскостные супрематические композиции в объем. Белостоцкая, Лерман и Хидекель в беседах со мной однозначно отмечали, что бурный выход супрематизма в объем в витебский период связан именно с . Под его руководством учащиеся стали делать объемные макеты на основе своих учебных супрематических композиций. Последовательность была такая: сначала делались обычные плоскостные супрематические композиции, затем на их основе под руководством делались аксонометрические чертежи, а затем по этим чертежам делались объемные макеты. В архиве Белостоцкой сохранились два эскиза таких аксонометрических чертежей - заготовок для объемных макетов (1920 год). Сама она не делала объемных макетов, но помнит, что другие учащиеся делали под руководством Лисицкого объемные макеты (это подтверждает и Лерман). Выполнение на основе плоскостных супрематических композиций аксонометрий называлось в училище архитектоническими поисками. Белостоцкая вспоминает, что она впервые в витебском училище услышала слово архитектоника. Все это шло от Лисицкого. Ориентация на архитектонические поиски, считает она, и вызвала тягу в архитектуру, которая стала рассматриваться как желанная цель. Белостоцкая уехала из Витебска в