Алексей Александрович Васильев. Монография. 1979. Автор: Васильева Наталья Алексеевна
В 1965 -1966 годах побывал в Сибири… К своей поездке в Красноярск, Минусинск, Шушенское Алексей Александрович тщательно готовился… Отец поехал в Сибирь с искренним интересом и волнением. Он писал домой: «Интересные письма будут из Шуши, я даже волнуюсь от предстоящей встречи с когда-то далекой, дикой Сибирью каторжников и политических ссыльных». Путевые впечатления настраивали на поэтический лад: «…а какие берега! Какая река! Какие пейзажи! Все хочется писать только с восклицательными знаками…». Место же ссылки выглядело теперь совсем иначе: «Вот уже второй день — я в Шушенском, — писал он. — Первые впечатления могут быть ошибочными, но они довольно определенны: от старого Шушенского осталось не так уж много. Когда-то в селе не было ни одного дерева, а сейчас все село… утопает в зелени…» Быстро наладился привычный ритм этюдной работы: «…в 6 часов утра я уже сижу на берегу реки Шуши и пишу этюд с единственной «улицы», которая отдаленно напоминает старую, давнюю навозную Шушу…» Определились и основные задачи поездки — «… писать только мемориальные хаты — я не хочу. Задачу перед собой я ставлю скромную — написать черновые этюды, по которым начать картину или картины… Этюды все будут, вероятно, односеансные, с завершением и доработкой дома». Трудность работы в Шушенском состояла в том, что приходилось постоянно реконструировать облик нового благоустроенного села. «Мне не хочется писать современной Шуши, и я нашел в музее старые фотографии и пишу старую Шушь, проверяя в натуре по остаткам колорит. Пишу с натуры только то, что осталось от села и дошло до нас нетронутым (это пока!)». Натура подсказывала и настроения, наиболее типичные для образа старого, бедняцкого села. «Вчера шел дождь весь, и мне показалось, что Шушенское было таким, как в старые времена — грязным, темным, мокрым и холодным…»
В последних письмах домой Алексей Александрович писал: «Если суммировать мое пребывание здесь — можно сказать, что поездка была удачной, хотя этюды, почти все, требуют доработки в мастерской, но главное — это собран материал для картин о Шушенском, главное — это богатые впечатления о неизвестном ранее крае, это новые знания»./ Цитированные письма датируются 17, 20. 25 июля и 5, 10, 12,17 ,25 августа 1966 года./
И вот, наконец, отец — долгожданный, очень оживленный, загоревший и уставший приезжает после своего творческого путешествия домой.
Мы с нетерпением ждали возможности посмотреть многочисленные этюды Алексея Александровича. По сложившейся в семье традиции все работы демонстрировались обязательно в рамах, в спокойной праздничной обстановке. Папа к домашнему просмотру готовил, как было заведено, удачные этюды. выставляя их по одному. Затем садился в свое кресло и внимательно всматривался в работу — дома она выглядела по-новому. Постепенно вся комната была уставлена этюдами. Экскурсию по импровизированной выставке Алексей Александрович сопровождал увлекательными рассказами о своих впечатлениях.
Квартира как бы заполнялась суровой сибирской природой с ее свежим ветром, дождливыми днями и сельскими деревянными избами. Бросалось в глаза разнообразие совершенно нового усложненно-серого колорита работ, цельность и свежесть живописи. В пейзажах различались две темы «мемориальные дома, написанные почти полностью с натуры, в том виде, как они сохранились, и старое Шушенское — место ссылки, для реконструкции которого он использовал не только натуру, но и музейные документы, воспоминания жителей села.
В этюдах старого Шушенского одновременно со сбором натурного материала шли поиски достоверной образности. Много работая с натуры, Алексей Александрович умел хранить в памяти мельком замеченное настроение природы, а затем добиваться воспроизведения виденного или задуманного. И.Григорович в своих воспоминаниях рассказывает такой случай: «Не уважал он пейзажистов, слепо привязанных к натуре, безуспешно пытающихся угнаться за ее изменчивым обликом». «Нет, нет, все изменилось, я больше писать не буду», — шутливо изображал он одного из своих пожилых коллег, отказавшегося продолжать работу, хотя погода по существу не изменилась. «Каждый сеанс у такого «мастера», — говорил он, — просто очередной этюд на одном и том же холсте…»
Таким образом, несколько этюдов под названием «Село Шушенское» — уже в работе с натуры претерпевшие изменения и законченные дома, без натуры, — сохраняют в себе прелесть живого наблюдения.
Доктор искусствоведения А.К. Лебедев, имея в виду всю серию Алексея Александровича, писал: «Художник не просто воспроизводил то, что видел, а кропотливо и добросовестно воссоздавал, реконструировал облик населенных пунктов… И вместе с тем художник дал не сухие чертежи и документальные кроки, а живописные, высокохудожественные произведения, наполненные воздухом и светом, отличающиеся свежестью, свободной манерой письма, колористической гармонией. В совокупности они создают впечатляющий образ старой русской провинции». / А.Лебедев. По ленинским местам. — «Книжное обозрение»,1971, 17 декабря./
Алексей Александрович не сомневался в том, что художественный образ, созданный на натурном материале, при непосредственном общении с историческим объектом, заключает в себе максимальную достоверность, столь необходимую в историческом произведении. Он писал в дневнике: «Там, где нет умения обращаться с фактам, его творческой переработкой и нет деятельности, художественно его осмысляющей, там нет подлинной реалистической жизненной правды, там она подменяется лишь внешним правдоподобием».
Вскоре после домашнего просмотра отец пригласил меня в мастерскую посмотреть, как движется работа над ленинской темой. Я поразилась — на мольбертах стояли две совершенно законченные картины — «Село Шушенское. Гроза надвигается» и «Село Шушенское. Осень». Если пасмурное, серенькое состояние села Шушенского в «Осени» превращается в бесконечно безрадостное хмурое настроение заброшенной сибирской деревни, в которой «домишки старые, подслеповатые, как старушки на заваленке»,- названные так Н.Н.Жуковым, — /Н.Н.Жуков- народный художник СССР, письмо А.
у от 5 ноября1971 года. /, то «Гроза надвигается» представляет собой симфонию о величавом и грозном дыхании природы. В этом произведении создан эпический образ, созвучный горьковским словам «Буря! Скоро грянет буря!» Н.Н. Жуков писал, что эта картина «как бы фронтиспис, «увертюра» к грядущим событиям. По состоянию и настроению — значительно и образно».Картина построена на цветовых и тоновых контрастах. Движущиеся большими светлыми и темными массами тучи — нависшие, тяжелые. Зловещи черно-охристые избы на холодном свинцовом фоне горизонта. Удачны и образные контрасты, усиливающие предгрозовое настроение: бурное небо и гладь реки, мрачная деревенька на втором плане и мирная деревенская лодка на первом.
В образе природы заключен большой социальный смысл. Сине-свинцовый колорит неба и его хмурое серо-коричневое отражение в воде, вместе с холодным резким горизонтом вызывают ощущение напряженности и предчувствуя развивающихся исторических событий.
Это состояние «предчувствия» было свойственно некоторым произведениям Алексея Александровича. В частности о полотне «Симбирск. Волжские просторыСимбирск. Волжские просторы. Картон, масло» Н.Н. Жуков в цитированном уже письме писал: «Мне нравится «Симбирск» — пейзаж с предчувствием и весьма живописен».
В этюде к картине «Церковь» Алексей Александрович писал обычную сибирскую деревню в дождливый день, а в картине, реконструировав единственное по документам, каменное здание церкви «бурячного» цвета, создал такое настроение, «как будто сюда вела и здесь оканчивалась знаменитая левитановская «Владимировка».
В картине «Церковь» так же, как и в полотне «Село Кокушкино», — дорога, упирающаяся в горизонт, приобретает «печальную влекущую силу». Щемящее настроение заброшенности и тоски усиливают серые унылые фигуры крестьян.
Даже когда исторический объект сохранился до наших дней, при создании произведения от художника требовалось большое умение «войти в образ», чтобы зритель мог лучше представить себе происходящее здесь событие.
В одном из своих выступлений по телевидению Алексей Александрович рассказал о работе над картиной «Пересыльная тюрьма»: «Я долго бродил вокруг и все не мог представить себе тюрьмы. Делал зарисовки, а уже в мастерской «превращал» проектный институт в бывшую тюрьму и в колорите, и в сюжете».
«Казань. Пересыльная тюрьма» — одно из немногих произведений отца, изображающих зиму — этого требовал исторический факт. Картина передает тоскливое настроение ожидания. На фоне огромной белой стены тюрьмы и белого снега — небольшая группка родственников заключенных. Холодный серый колорит картины, темное вечернее давящее небо создают впечатление покинутости. Башня Казанского Кремля, розовая в лучах вечернего морозного солнца, как воинственный богатырь, возвышается над тюрьмой. Несмотря на темный мрачный колорит картины, она не вызывает чувства безысходности — этому способствует мажорное звучание красных всполохов мятежного неба.