П.П. Кончаловский. Из книги Л. Мочалина "Неповторимость таланта". 1966. Автор: Л. Мочалов
В натюрморте «АгаваАгава. Натюрморт. 1916Холст, масло, 79 x 86Государственная Третьяковская галерея» (1916), который является следующим этапом по отношению к «Красному подносуНатюрморт. Красный поднос. 1912Холст, масло, 66,8 x 88,5Курская государственная картинная галерея имени А.А. Дейнеки», перед нами уже не только деформация, но «исчезновение» формы. «Исчезает» угол журнала, неизвестно где кончается плоскость стола. Правая и левая стороны горшка, разделенные листком растения, как бы не могут найти друг друга, их очертания не совпадают. Пространственные взаимоотношения предметов нарушены. Вещи не уходят в глубину, а словно бы наклеены друг на друга (например, трубка на коробку). Вместе с тем натюрморт правдиво красив по колориту. Иначе говоря, художник исследует и передает исключительно цвет. До формы предмета ему как бы нет дела.
«Красный подносНатюрморт. Красный поднос. 1912Холст, масло, 66,8 x 88,5Курская государственная картинная галерея имени А.А. Дейнеки», «АгаваАгава. Натюрморт. 1916Холст, масло, 79 x 86Государственная Третьяковская галерея» и тому подобные работы показывают тенденцию развития творческого метода художника, его живописного видения натуры. Впоследствии избавляется от нарочитой деформации, свойственной этим произведениям. В лучших своих работах он так тонко чувствует качество и количество цвета (границы красочного пятна), что его цветовые отношения образуют форму предмета, вернее, дают ее ощущение. Кончаловский не скрывает красочного мазка, подчас его мазок кажется нарочито грубоватым, «простецким», но он безошибочно меток по своему цветовому попаданию. Совокупность таких цветовых попаданий дает возможность глазу и воображению зрителей «лепить» предмет, наслаждаясь насыщенностью красок живописца.
Произведение живописи не в состоянии передать предмет во всех его «характеристиках», воспроизвести все его качества. Это и не нужно для искусства.
Подлинный художник непременно что-то отбирает в соответствии со своим даром и мировоззрением. Он отступает от правдоподобия во имя открытой им правды. При этом одни признаки предмета становятся глашатаями других, подобно тому, как движения мима создают полное впечатление вещей, находящихся у него в руках.
Пора к чаюПора к чаю. 1946Холст, масло, 72х82Государственный Русский музей», 1946); изображает селедку в своем знаменитом натюрмортеНатюрморт с селёдкой. 1918Холст, масло, 58 x 88.5Государственный Русский музей 1918 года как драгоценный символ времени, который необходимо свято сохранить в памяти на будущие времена.
делает узнаваемой натуру посредством передачи формы и пространства; цвет у него — более условен. — посредством цвета. У него более условны, менее совпадают с натурой форма и пространство. Парадокс искусства заключается в том, что Кончаловский цветом передает телесность, вещность предметов. формой, конструкцией ее — идеальный образ предмета. У селедка изображена так, что ее увесистое тело хочется резать ножом («Выражаясь философским языком,
идет от явления к сущности, — от сущности к явлению.ПЛЕНЕНИЕ НАТУРОЙ
Биограф
приводит рассказ о том, как однажды художник, работавший над картинами, посвященными сбору урожая, писал чуть ли не на ходу, передвигаясь вместе со своим мольбертом вслед за удаляющимися жницами. Живописец словно бы «догонял» натуру, и это глубоко симптоматично для его творческого метода. Девиз художника — «всё от натуры». В пейзаж могли свободно «войти» люди, если они появились в поле зрения художника, и пейзаж начинал жить новой жизнью. Натурщица могла «испортить» живописцу картину тем, что у нее были короткие ноги, не такие, как у той модели, с которой начал писать художник и которая почему-то не пришла.В своем творчестве
отправлялся не от созревшего в его воображении образа, а от непосредственного наблюдения природы, из которого он «извлекал» свой образ. Не замысел художника формировал натуру, а натура формировала его замысел. У классиков русской живописи — , , работе над картиной предшествует создание множества этюдов. В творчестве ряда мастеров «Союза русских художников» этюд стал самостоятельным и самодовлеющим «жанром» живописи. У нет разделения процесса работы на «этюд» и на «картину». У него эти два этапа совмещены в одном. Его этюд с натуры является для него одновременно и картиной, ибо творческий акт преображения природы он осуществляет, прежде всего, в самом восприятии натуры. По этой же причине сюжет в живописи не играет определяющей роли. «Фантазия вся в натуре» — нередко восклицал художник. Идея композиции произведения для него была заключена в самой жизни. «Когда эту, созданную природой композицию пропускаешь через себя, — говорил он, — тогда-то и видишь, что природная композиция оказывается страшно верной, что она выше всех перестановок, какие может изобрести человек. Думать, что можно скомпоновать лучше природы — это ошибка: надо просто окончательно продумать то, что видишь, чтобы понять, как все устроено так великолепно». «Взяв из природы случайное, обратить его в закономерное — таков подлинный закон композиции в живописи»,— поясняет .Это не исключает того, что свои произведения, написанные с натуры, художник обычно «проходил» кистью в мастерской уже без натуры.
В этих словах заключен опыт большого живописца, и они, несомненно, содержат в себе зерно объективной истины. Но, разумеется, метод, предлагаемый
, является наилучшим для выражения его творческой индивидуальности, его идей, вкусов, пристрастий и т. д. И тогда, когда живописец рекомендует: «Надо из живой, нетронутой природы выхватить ту нить, которая приводит к подлинной композиции, надо приучать свой глаз при первом же взгляде брать только то, что нужно...» — это рекомендация автора, относящаяся прежде всего к самому себе. И это «нужно», обязательное и неизбежное для него, не является непреложным для художников иного склада. Такова специфика искусства, в котором нет и не может быть всеобщих рецептов. Односторонность принципов, провозглашаемых , становится очевидной, коль скоро мы проверяем их на творчестве других мастеров. Так, ни , ни не исходили исключительно из натурного восприятия, основу их замысла всегда составлял внутренний образ, рожденный представлением, фантазией.Творческий метод
— сугубо индуктивен. Не случайно большое значение живописец придавал самому первому «волевому» восприятию природы, спеша зафиксировать его в рисунке. Свой замысел, возникающий от непосредственного соприкосновения с натурой, живописец должен был осуществить сразу же, «по горячему следу». «Упустить время для реализации замысла, — говорил художник, — это значит потерять все. Пропущен момент — нет произведения, или оно будет неудачным, охлажденным...» Это высказывание, во многом справедливое для каждого художника, особенно характерно для эмоциональной натуры . Творческое «дыхание» живописца интенсивно, но, видимо, на «длинные дистанции» его не хватает.Метод
выражался, между прочи, и в его «скорописи» и, как следствие этого, в необычайной творческой плодовитости мастера. Он сознавал и преимущества, и недостатки такого метода, хотя и не мог отказаться от него. О. В. Кончаловская рассказывает о том, как Петр Петрович каждый день создавал новый натюрморт и помечал его очередным календарным числом. Живописец тогда в шутку заметил: «Лет через десять все эти картины будут висеть по музеям, и люди будут спрашивать: «Неужели писал вещи за один сеанс?» — и тогда одни будут говорить: «Потому-то и так хорошо!» А другие будут говорить: «Потому-то и так плохо!»Противоречия творческого метода
— в ранний период его деятельности — выразились в отказе от попыток осмыслить жизнь в синтетическом, целостном образе тематической картины. В советское время неоднократно пробует свои силы в создании картины. Причем удачи и неудачи художника в этой области прямо обусловлены особенностями его творческого метода.