Павел Андреевич Федотов. 1989. Автор: Д.В. Сарабьянов
Для понимания близости
а Достоевскому важны положения, выдвинутые М. М. Бахтиным. Развивая мысли своих предшественников, в частности, идею Вяч. Иванова о стремлении Достоевского утвердить чужое «я» не как объект, а как другой субъект, Бахтин следующим образом характеризует новаторство Достоевского: «Уже в первый, — «гоголевский период» своего творчества Достоевский изображает не «бедного чиновника», но самосознание бедного чиновника (Девуш-кин, Голядкин, даже Прохарчин). То, что было дано в кругозоре Гоголя как совокупность объективных черт, слагавшихся в твердый социально-характерологический облик героя, вводится Достоевским в кругозор самого героя и здесь становится предметом его мучительного самосознания» . Разумеется, нельзя прямо перенести положения Бахтина на творчество а. Его поэтика во многом предопределена спецификой живописи. Но нечто подобное тому перенесению позиции «внешней» на позицию «внутреннюю», которое характерно для Достоевского, обнаруживаем мы и в ском творчестве. Художник смотрит на мир глазами своего героя. Он не воссоздает внеположенную себе сцену, как это желал в «Сватовстве майора» или в любой другой картине конца 40-х годов. Он согласовывает «настроение сцены» с настроением героя и вместе с тем ставит себя на его место. Через их призму он раскрывает смысл уже не только конкретного явления, но и всего современного ему мира. При этом неважно, что художник видит больше, чем его герой, склонивший голову к диванному валику и повернувшийся спиной к маленькому окошку. Дело не в позиции и не в секторе обзора, а в состоянии души, в психологическом напряжении, которое в равной мере испытывают и художник, и его герой.Последовательное воплощение личностного начала привело в движение живописные и композиционные средства, которые приобрели в «Анкор, еще ацкор!» новые качества. По-новому художник истолковал натюрмортные элементы композиции. Предметы, расставленные на столе, оказались в ее центре, они попали «в створу» между основными перспективными линиями, соответствующими стенам избы, и как бы организовали вокруг себя движение пространства и фигур. Предметы словно застыли на столе, а возле них «слоняются», жмутся к стенам и к полу две человеческие фигуры. Вещи стоят в некоем оцепенении, давно оставленные людьми, — крынка, кружка, две свечи, принадлежности для бритья. Но несмотря на то что они «забыты», в них таится подлинная жизнь, исходящая-не от внешних поверхностей сосудов, а изнутри предметов, от их «душ». Теперь уже не любование вещами, а одушевление вещей становится натюрмортным принципом
а.Композиция «Анкор, еще анкор!» таит в себе внутренний контраст. Она симметрична и, как кажется с первого взгляда, замкнута. Зато внутри этой общей композиционной схемы царит динамика, происходит движение, ведущее к кульминационной точке. Эта динамика реализуется в живописной] поверхности холста. Главные композиционные^линии влекут глаз зрителя к центру—к цветовому и световому контрасту: сквозь маленькое окошечко, возле которого собираются самые яркие, горячие краски — красные, полыхающие при свете свечи, —возникают холодные лунно-голубые пятна снега. Теплые тона интерьера вдруг натыкаются на зимний холод, обжигают заснеженный пейзаж, как бы отскакивают назад. Здесь кульминирует та идея борения цвета, которой проникнут весь холст. Красные и зеленые движутся, смешиваются, создавая впечатления бесконечности цветовых превращений, непрерывности перетеканий и переходов, красочного и фактурного единства. Возникает такое ощущение, что на поверхности картины существуют полюсы, которые притягивают к себе те или иные цвета, сгущают энергию.
Можно предполояшть, что Анкор, еще анкор!Анкор, еще анкор!. 1851—1852Холст, масло, 34.3 x 46Государственная Третьяковская галерея» и рассматривал картину как незаконченную. Современники вспоминали о том, что проблема освещения в картине мучила худояшика, он считалее нерешенной собирался еще работать над « . Это не меняет сути дела. Картина могла казаться незаконченной в представлении людей середины прошлого века — в частности, и самого а, который поставил перед собой совершенно новые живописные задачи. По мере дальнейшего развития искусства представление об «Анкор, еще анкор!» менялось: картина становилась все более совершенным выражением живописного гения художника и сегодня может рассматриваться как одна из высших точек в развитии европейской живописной культуры середины прошлого столетия.
Важнейшее достижение
а заключалось в том, что он самой живописью научился выражать необъятное жизненное содержание. Широта образного обобщения сочеталась в его картине с живым голосом самого художника, наполненным страстью, трагическим чувством безысходности. Этот голос звучал не только в воплощенной на холсте жизненной ситуации, как бы заменяющей ситуацию личную, но и-яв самом движении кисти, в той «живописной боли», которой наполнен этот маленький холст.Завершается развитие ИгрокиИгроки. Эскиз-вариант композиции. 1851Синяя бумага, итальянский карандаш, цветные карандаши, 13 х 14,5Государственный Русский музей» (1852) и подготовительными рисунками к ней (1851—1852). В этих произведениях окончательно торжествует образ страшного, искалеченного мира, который деформируется, двоится, теряет четкие свои очертания и превращается в мир теней, отражений. Мир, который видит художник, не поддается рациональному анализу, но вызывает чувство отторжения. Художник противостоит ему, но одновременно он находится как бы во власти этого мира. ского творчества картиной «
Прежде чем прийти к окончательному замыслу «Игроков», художник проделал большой путь от прежнего бытописательского истолкования данного мотива к новому— трагическому. Раньше уже упоминались все те рисунки, которые были в 40-е годы посвящены ым теме карточной игры. Но не с них начинаются подступы к последней картине художника. В начале 50-х годов он создает двег композиции на один и тот же сюжет — «Домашний вор (Муж-ворДомашний вор. (Муж-вор). Около 1851Серая бумага, итальянский карандаш, 26 х 29,5Государственный Русский музей)». Этот сюжет имеет довольно сложную фабулу. Проигравшийся муж (игра шла в соседней комнате — через открытую дверь видны офицеры, сидящие за карточным столом) пытается выкрасть драгоценности жены, чтобы расплатиться с долгами; жена, вставшая с постели (она в ночной рубашке), пресекает его намерения. Сюжет благодаря своей сложности как бы задержался на более ранней стадии ского развития. Но от ранних работ художника эта композиция отличается тем, что она не имеет сатирического или юмористического характера, а полна драматизма. Этот драматизм выражен двояким способом: во-первых, подчеркнутой жестикуляцией жены и мужа, делающей всю сцену излишне демонстративной, во-вторых, светотеневой игрой контрастами густых теней и искусственного света свечей. Второй способ согласуется с принципами позднего творчества художника. Первый же скорее обращен в прошлое. Драматизму, выраженному живописно-пластическими средствами, соответствует та техника, к которой обращается . Он рисует композиции на серой бумаге итальянским карандашом и белилами. Техника позволяет у сделать графику живописной. К этой технике он прибегает в своих подготовительных рисунках к «Игрокам», которые знаменуют высшие достижения в развитии ского творчества. Интересно сопоставить два графических эскиза к картине «ИгрокиИгроки. 1852Холст, масло, 60,5 x 71,2Киевский национальный музей русского искусства». Один из них выполнен графитным карандашом и намечает почти полностью (за исключением фигуры слуги и еле видимой фигуры жены за портьерой) всю композицию будущей картины. Однако эскиз зарисован слишком предметно, язык рисунка информативен, в нем нет сложной светотеневой игры, а поэтому и драматического напряжения. Показательно, что, как только меняется техника рисунка, совершенно иным становится и содержание образа. В эскизе картиныИгроки. Эскиз-вариант композиции. 1851Синяя бумага, итальянский карандаш, цветные карандаши, 13 х 14,5Государственный Русский музей, нарисованном на синей бумаге итальянским и цветными карандашами, художник достигает небывалой выразительности и остроты. Размещая фигуры и предметы на тех же местах, что и в предшествующем рисунке-эскизе, изображает их бесплотными, эфемерными. Это не тела, а тени, зыбко покачивающиеся в каком-то неустойчивом, неопределенном пространстве. Столы и стулья каким-то чудом держатся на тонких жердочках. Изогнутые фигуры превращаются в гнутые линии. Какие-то части тел исчезают, словно разъедаются пространством. Тени от предметов и фигур — такие же зыбкие и неопределенные, они падают в разные стороны, что позволяет предчувствовать тот эффект нескольких световых источников, который художник тщательно разработает в самой картине. Интерьер еще намечен в своем внутреннем геометрическом пространстве: углы комнаты не обозначены, линия, отделяющая потолок от стены, не видна. Впечатления мистического «полубытия» художник добивается средствами живописной графики. В синий тон бумаги он вводит желтые блики, которые рядом с темными пятнами, оставленными итальянским карандашом, выглядят дополняющим контрастом. Они делают поверхность более подвижной, динамичной. Шероховатость бумаги, в свою очередь, дополняет это впечатление подвижности фактуры. Как видим, новые художественные средства, освоенные ым, словно идут нога в ногу с новым представлением о мире, новым истолкованием современной жизни.
Рядом с рассмотренным эскизом располагаются этюды отдельных персонажей, выполненные в той же технике. В этюдах
концентрирует внимание на позах, поворотах голов, движениях рук, ног, на тенях, которые отбрасывают фигуры на пол и стены. Не случайно на одном из рисунков он дал словесное пояснение своей задачи: «двойная тень». Задача эта возникла из-за присутствия нескольких источников освещения. Но дело было не просто в точной фиксации этих источников и в передаче возникающего эффекта, а в том, чтобы с помощью такого эффекта выразить зыбкость этого мира, его драматическую неопределенность, неустойчивость.36. М. Бахтин. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963, с. 64.
37. См. воспоминания Н. С. Шипшаревой, которая передает со слов Федотова следующую историю: художник не мог справиться с решением световой задачи, на помощь ему явился во сне К. П. Брюллов и дал ряд советов, которые, однако, не помогли. — В кн.: Я. Д. Лещинский. Ук. соч., с. 215, 216.