С.И. Гальберг. Из серии «Массовая библиотека». 1948. Автор: Е. Мроз
Скульптурные портреты, созданные
, считались современниками столь совершенными, что им находили соперников только в античном искусстве.Благородство и глубина образов, поразительное сходство, превосходная лепка и тонкая отделка портретов делают их подлинно совершенными произведениями искусства и дают
полное право занять почетное место в истории создания русского реалистического скульптурного портрета.Много образов национальных, героев занимало творческую фантазию
, много выло у него творческих замыслов, осуществить которые ему помешала преждевременная смерть.Среди бумаг скульптора находим список с перечнем задуманных им работ. Это — памятники: Александру Невскому, Владимиру Мономаху, Дмитрию Донскому, Ярославу, «дающему закон своему народу», М.В. Ломоносову. Статуя «молодого киевлянина, который с поводьями лошади в руках пересекает стан половцев, которыми был осажден Киев, чтобы предупредить князя Святослава и таким образом спасти отечество».
Патриотические идеи глубоко волновали художника.
С.И.
был одним из самых образованнейших художников своего времени. Друзья называли его «ходячим энциклопедическим лексиконом». Эта образованность явилась результатом исключительного трудолюбия. «Правилом его было лучше делать что-нибудь, нежели не делать ничего, почему он часто повторял ученикам своим Ставассеру, Иванову и Климченко,— пишет Рамазанов: — если не лепите, читайте, играйте на каком-нибудь инструменте, только не позволяйте себе ничего не делать».Круг его интересов был обширен, на что указывает его личная библиотека, где мы находим: Плутарха, Вазари, «Илиаду и Одиссею» Гомера, Оссиана, «Метаморфозы» Овидия, «Божественную комедию» Данте, Тассо, Ариосто, Петрарку, Анакреона, Виргилия. Книги с описанием различных городов, музеев, древних памятников, статуй, костюмов, афинских барельефов, мифология, грамматика и словари; книги о медальерном искусстве, о жизни Кановы, произведения современных ему писателей. У него было большое собрание гравюр с картин Рафаэля, Гвидо-Рени, Пуссена, Каммучини, с фресок Пизанского Кампо Санто, с произведений Торвальдсена.
превосходно знал итальянский язык — «лучше природных итальянцев». Его эпистолярный слог был выше всяких похвал. Донесения из Рима в Академию художеств, помимо содержания, именно этим и обратили на себя внимание президента Академии А. Н. Оленина. Он заметил в них «чистоту и ясность слога». «Таким образом, — говорит , — к отличному таланту художника он, может быть, со временем присоединит и талант писателя, достоинство, возвышающее и самого превосходного художника».
Дневник, который он вел с момента отъезда из России, и письма показывают нам вдумчивого, очень наблюдательного, обладающего легким юмором человека. С огромным вниманием он осматривает по дороге картинные галлереи, музеи и выставки и дает верную характеристику виденного.
— большой любитель музыки и пения. Читаем его восторженную запись о Каталани: «Чудо, несравненная, единственная Каталани здесь и дает сегодня концерт! Места очень дороги, но быть так близко от этого чуда, иметь случай услышать его и — пожалеть червонца! О если бы оно и дороже было, надобно услышать, увидеть!
Видел, слышал! Слышал пение невообразимое, неизъяснимое! Какой голос, какое искусство! Удивительно!»
В Лоди его пленили итальянские девушки: «Единственное, что истинно стоит замечания,— это красота девушек — и милы и просты».
В Болонье его удивляет сходство тамошних обычаев с русскими: «Есть в сих землях много сходного с обычаями нашей земли: например — деревянные ведра и носят их на коромысле».
В Триесте
взволновала встреча с братскими народами — славянами: «Триест — прекрасный город... Мы были в кафе, где собираются сербы, славяне. И те и другие чрезвычайно радовались русским, особливо последние: они только и говорят, только и думают о русском народе. Любовь их к России тронула меня до слез... Сербы жаловались на притеснения от правительства и мыслями летят в Россию».не был чужд театральному и музыкальному искусству. Он недурно играл на флейте, а его жена, дочь знаменитого скульптора , также большого любителя музыки, хорошо играла на фортепиано. По вечерам в их доме составлялись дуэты, трио, квартеты, звучали мелодии Моцарта, Гайдна...
В Риме художник с успехом выступал на сцене. Он играл в салоне просвещеннейшей русской женщины княгини Зинаиды Волконской и в доме князя Г.И. Гагарина. Добросовестный во всем, что он делал,
всегда превосходно знал свою роль, как видно из записной Волконской.«Я просила Бруни, чтобы он вас позвал вчера ко мне на конгресс, да, видно, забыл, то прошу, любезный господин
, придти ко мне сегодня в 4 часа с Майером, со Щедриным и с Сазоновым. Мы сегодня даем Заиру, вы уже свою роль знаете...» У Гагарина выступал в роли Еоемёевны в комедии Фонвизина «Недоросль». К. Брюллов играл Вральмана и Простакова, Басин — Милона, Габерцетель — Стародума.Добрый, общительный, внимательный ко всем,
имел много друзей. Узами крепкой дружбы он был связан с . Как показывает переписка, был в очень хороших отношениях с . Знаменитый художник высоко ценил талант и нравственные качества . В письме к графу Д. Н. Шереметеву он рекомендует , как «необыкновенный талант, просвещенного человека, моего друга, скромнейшего из людей. Это один из таких людей, которые делают России честь и славу, а сам о себе думает, что он крошка на земле. Таких людей целый свет ищет...»Его готовность помочь, оказать услугу не знала пределов. Люди различных возрастов и положений обращались к нему с бесчисленными просьбами, иногда довольно тягостными, и художник всегда с удивительной готовностью отзывался на них, добросовестно выполняя все поручения.
был человеком разностороннего крупного дарования, редкой образованности и большого сердца. С его смертью «Академия художеств и вообще искусство в России понесли тяжелую, можно оказать, незаменимую потерю». — так говорилось в некрологе, напечатанном в «Отечественных записках» в мае 1839 гота.
На похоронах
, окруженный учениками , восторженно говорил об искусстве, о влиянии его на общество, о бескорыстном служении которому всей душой был предан покойный художник. «Да, господа, — сказал Брюллов, — сегодня мы похоронили пол Академии». Эти искренние слова явились самым ценным венком на свежую могилу.