Василий Васильевич Матэ. Из серии «Массовая библиотека». 1948. Автор: И. Лазаревский
Среди русских художников деревянной гравюры и офорта насчитывается немало крупных имен. Среди них силой дарования, новаторством и изощренностью технических приемов особо выделяется
.Создавая произведения высокого профессионального мастерства,
горячо отстаивал принцип свободного творчества в гравюре и тем самым поднимал ее на высоту большого искусства. Причем вся деятельность выла проникнута одной целью — служением общественным интересам.«Только бы пользы как можно больше вынести, да и потом всю пользу эту отдать обществу», — (Писал
еще в 1881 году, находясь за границей пенсионером Академии художеств.Василий Васильевич
родился 23 февраля 1856 года. Под Петербургом, около Любани, находилось небольшое имение отца . Отец, по словам самого художника, был человеком необыкновенной доброты, доверчивый к людям и абсолютно не практичный. Его вовлекли в какую-то коммерческую сделку, сулившую большие барыши, но на самом деле быстро разорившую семью до полной бедности. Имение было продано с молотка за бесценок. перебрались в Петербург. Отец будущего художника никак не мог здесь устроиться, и жизнь протекала в такой нужде, что не всегда находилась еда, кроме куска ржаного хлеба.В Реформатском училище, куда отдали
, он пристрастился к рисованию и настолько почувствовал к нему влечение, что уже в 1870 году поступил в рисовальную школу для вольноприходящих.В этой школе он всего больше был обязан художнику
, известному иллюстратору того времени.Особенной популярностью в школе пользовался выдающийся русский гравер на дереве
(1834—1881), автор одного из самых блестящих произведений отечественной деревянной гравюры — портрета строителя Академии художеств А. Кокоринова, Серяков первый из ксилографов был удостоен званием академика. В руководимый им класс был такой наплыв учеников, что он должен был принимать новичков с очень строгим отбором.Деревянная гравюра привлекла внимание
. Он начал первые пробы. В конце 1872 года со страхом показал одну из них и сразу был принят в его класс.прозорливо угадал в юноше большие способности гравера. делал такие быстрые успехи, что скоро стал помогать Серякову в его работах, которыми тот был завален. Серяков имел собственную граверную мастерскую, где у него работало много помощников; он даже подписывал некоторые листы «Серяков и К0», нисколько, повидимому, не смущаясь тем, что такая «фирма» приличествовала какому-либо торговому заведению, а не художественно-граверной мастерской. Хватало работы и Мата. Ему поручались все более и более сложные гравюры. внимательно следил за юношей, все сильнее привязываясь к нему. Он даже отвел комнату в своей квартире. С этого времени не расставался с вплоть до своего отъезда за границу. решил навсегда посвятить себя искусству гравюры и в 1875 году подал прошение в совет Академии художеств о допущении к приемным экзаменам. К испытаниям его допустили, он сдал их удовлетворительно и был принят в гравюрный класс Академии.
Гравюрным классом в Академии художеств почти номинально тогда руководил академик Ф. Иордан (1800—1883) — старец на восьмом десятке лет. В свое время выдающийся мастер резцовой гравюры на. металле, он с пренебрежением относился к гравюре на дереве, считая ее недостойной занимать какое-либо место в-графическом искусстве. К тому же Иордан являлся закостенелым консерватором не только в вопросах искусства, но и в общественно-политических. Естественно, что профессор и его новый прогрессивно настроенный ученик были антиподами и не могли относиться друг к другу с доверием и симпатией. Официально числясь по классу Иордана,
в ксилографии продолжал пользоваться руководством своего неизменно любимого учителя .Молодой человек с головой окунулся в академическую студенческую жизнь. Общительный, живой, искренний, всегда чуткий к нуждам товарищей, он быстро сделался одной из центральных фигур студенческой общественности. Среди тогдашней учащейся молодежи других высших учебных заведений Петербурга студенты Академии художеств были наиболее далеки от революционных настроений.
Поэтому
особенно горячо подхватывал в своих товарищах малейшее проявление либеральной мысля или вольнолюбивых стремления, стараясь их развить и углубить.Уже тогда была вполне применима к
та оценка, какую дал ему в год его кончины, а именно: что «он был освежающей грозой академической рутины».Феноменальная работоспособность
, поражавшая всех, проявилась у него еще со студенческих лет, с годами все более укрепляясь. Благодаря ей он. наряду с успешными академическими занятиями, отмеченными через два года по вступлении в Академию малой поощрительной медалью, мог работать и над частными заказами. По далеко не полному подсчету в период с 1875 до 1880 года выполнил более ста работ — портретов и гравюр репродукционного характера.Все эти годы работа
протекала под непосредственным влиянием . Но с первых же, более зрелых в своем исполнении гравюр старался находить приемы свободной трактовки штриха, внося элемент живописности, и достигал в этом несомненных успехов. Они сильнее всего выразились в гравюре с этюда . Действительно, этот лист еще начинавшего гравера является выдающимся по экспрессии уже вполне уверенного резца, по прекрасной проработке светотени, выразительно передающих характерность трудного живописного оригинала.«Помните, как я старался каждую работу другой манерой делать», — писал
из Парижа своей невесте в начале 1880 годов.Многие из гравюр Явление Христа народуЯвление Христа народу (Явление Мессии). 1837—1857Холст, масло, 540 x 750Государственная Третьяковская галерея» — и «Этюд головы Иоанна Крестителя» того же художника, отличались большим техническим совершенством и художественным вкусом.
этих лет, как, например, портреты художника А. П. Брюллова, писателя А.Ф. Писемского и в особенности такие капитальные листы, как «Голова апостола Андрея» — фрагмент картины «Они выдвинули Матэ в первые ряды тогдашних молодых русских граверов. За гравюру «Этюд головы Иоанна Крестителя»
, кроме серебряной медали, было присуждено заграничное пенсионерство.Основной задачей для
было наивозможно глубже и лучше изучить ксилографию, чтобы «поднять в России технику гравирования на дереве», как значилось в одном из официальных документов.Подразумевалась при этом тоновая гравюра. Тоновая гравюра исполняется на деревянных досках, преимущественно пальмовых, распиленных поперек волокна, в «торец». Работа производится штихелями — клинками закаленной стали, вставленными в деревянные рукоятки. Острия клинков имеют самую разнообразную форму. При гравировании доска накладывается на кожаную, набитую песком подушку, и гравер держит доску левой рукой, поворачивая ее в различных направлениях. Правой же рукой гравер по рисунку, нанесенному на доску, направляет штихель в любом движении, в любом изгибе. Следы штихеля выходят на оттисках с доски белыми линиями и точками. Комбинации различной толщины линий, то коротких, то длинных, отстоящих друг от друга на разных расстояниях, и малейших точек моделируют форму. Она подчеркивается сочностью черных пятен, получаемых на бумаге от тех мест доски, которые остались нетронутыми инструментом гравера. Линии и точки в тоновой гравюре не воспринимаются раздельно, а сливаются в один гармоничный тон. Отсюда, собственно, и идет само название гравюры, исполненной этой манерой.
При печати краска наносится только на рельефно выступающие штрихи.
Гибкость технических приемов тоновой гравюры дает возможность добиваться передачи почти полной факсимильности живописных или графических приемов оригиналов в гравюрах репродукционного характера.
Весной 1880 года
уехал за границу. Он направился прямо в Париж.Приехав в Париж, он тотчас поступил в мастерскую самого известного тогда европейского ксилографа репродукционной гравюры — Адольфа Паннемакера.
Паннемакер сразу выделил
из ряда остальных учеников, посадил около себя и, неотступно наблюдая за ним, направлял его работу.Он был доволен все растущим успехом
, который не переставал удивлять его самого и всех его учеников быстротой и слаженностью работы над доской. В письмах к В. Стасову Паннемакер отзывался о «только с хорошей и утешительной стороны».Стасов в статье об академической выставке 1892 года вспоминает, что оба Паннемакера (отец и сын) и знаменитый гравер на металле Клод Гальяр (1834—1887) говорили в 80-х годах ему о
: «Если бы у нас побольше было бы таких, как вот этот ваш юноша, что за счастье это было бы для нас. Таких у нас слишком, слишком мало. Ваш — настоящий художник. Как он углубляется в самую суть дела, как он изумительно передает форму, и характер, и выражение. Большинство у нас — ловкие, опытные практики, ищущие эффектов, а ничего не ищет, кроме истинного художества, правды и верной передачи на языке гравюры полотна других авторов».Проводя ежедневно много часов в мастерской Паннемакера,
успевал еще исполнять заказы, которые ему посылали различные издатели и журналы из Петербурга, это было для него совершенно необходимо, потому что скудное пенсионерское казенное содержание хватало на жизнь буквально в обрез.При всем этом
находил еще достаточно времени, чтобы окунуться в шумную жизнь Парижа, захватившую молодого, впечатлительного художника. Музеи, художественные галлереи, выставки, библиотеки — всюду поспевал , впитывая в себя все новью и новые впечатления. Увлекала его разнообразная толпа на бульварах, столь характерная для Парижа. «Так меня нынче занимают выражения лиц, движения фигур какого-либо собрания народа яли, как я только что увидел, проходя мимо бала в зале Ваграм», — писал он Стасову.